Елена Сулима - Московские эбани
— И машины не видать? — ещё держа улыбку сомкнутых губ, переспросила Виктория.
— И машины он тебе не подарит. Потому как жадина.
— Пять тебе! — Выпалила Виктория. Марианна сбитая с толку затихла и тогда Виктория добавила поясняя: — По примитивной совдеповской психологии «пять»! Но никогда тебе не перемахнуть через планку поставленную бедным евреем Фрейдом. Что из того, что ты сказала?.. Дальше-то что?!
— А то. Посмотри на него внимательней — разбежалась! Да он типичный старый холостяк! Пресыщенный. Да разве ж он может любить? Бабы ему так… самолюбие потешить, что б за гомика не приняли… Вот и ты потешила… Интересно — долго ли он такую обхаживал?
— Марианна! Что ты такое несешь, Марианна?! — голос Вадима был все тише и тише.
— Успокойся! — Марианна взяла пустой бокал и протянула его Вадиму, Вадим машинально взял его. Марианна медленной струйкой налила ему остатки шампанского.
— Что это?! — У Вадима все помутилось перед глазами: — Что это?! — Он уже не видел ничего перед собою — только заветную бутылку шампанского, подаренную ему Вилмаром, на счастье. Это шампанское он мечтал распить с Викторией в ночь на первое января двухтысячного года!.. И эта бутылка в руках у Марианны была пуста! Марианна выпила её, предлагая ему допить остатки!.. Все, что считал он чушью своим атеистическим умом, чушью людского воображения и совпадениями, вспомнилось ему, как верные приметы мистических взаимосвязей. Перед глазами проплыли какие-то китайские старички, гадающие по своим книгам на банковских клиентов, сам он, после удара нанесенного маленьким тайцем через несколько границ, утирающий кров из носа, Вилмар, под сенью векового дуба, смотрящий на чернеющее солнце и говоривший про сгоревшую тетку и Викторию родившуюся в тот же день. Ведь же не зря, не зря он в день солнечного затмения подарил он ему эту бутылку… Чтобы он, Вадим, выпил это шампанское с Викторией. А пьет она, самое грязное существо из его прошлой жизни! Получается, она поглощает его будущее, его шанс быть с Викторией, быть счастливым!.. Что он ещё говорил, этот Вилмар?! Что затмение помогает сильным и разрушает слабых… Нет! еле сопротивлялся Вадим про себя, не может быть, чтобы судьба его, его жизни с Викторией, зависела от какой-то бутылки с шампанским!
— Как ты посмела?! — прохрипел он, еле двигая немеющими губами, — Как ты посмела взять это шампанское?!
— А что? Жалко? Жа-алко ему! Ты посмотри, какой он жадина! — Марианна, отхлебнула шампанское, и снова её понесло: — Не думала, что такая на это жадюгу, клюнет. Последний и единственный его подарок был женщине, знаешь, какой?! Знаешь?! Единый билет на метро?!
— Что ты несешь Марианна, что ты несешь?! — как заведенный, как в бреду снова забормотал Вадим.
Виктория бросила взгляд на Вадима, и ей показалось, что если она заплачет, то натурально кровавыми слезами. Все помутилось в её глазах. Он разговаривал с «этой»! Он разговаривал с ней, как с равной!..
— Ну почему ты, — шептала она, почти недвижными губами, — дошедший до границы своего затхлого мирка, чтобы вырваться в мир, не можешь иначе пересечь планку, как подлезть под нее? Ты думаешь, все равно — каким способом ты преодолеешь черту? Нет! Проползешь под планкой и… и ничего не изменится!
А Марианна тем временем продолжала и расходилась: — А что я несу? Я уже с твоей невестой Тоней-то скорешилась, пока ты налево заруливал. Она мне сама рассказывала. Ты же у нас тип известный и неизменный: всех поначалу в Париж зовешь, а потом и на тюльпанчик не потратишься! — и снова обратилась к Виктории: — Ты с ним тоже в Париж собралась?!
— В Париж? — по-светски холодно переспросила Виктория, слыша свой собственный голос как далекое эхо. Взглянула на Вадима, — он смотрел то на пустую бутылку из-под шампанского, так словно в ней была его самая великая ценность, то на бокал с налитым Марианной напитком, словно он или слишком дорогой или ему предлагают яд. Виктория железным голосом попросила, как приказала, Вадима:
— Дай мне попить!
— Видимо, Марианна капитально приготовилась к своем решительному бою на столе стояла бутылка водки, две бутылки вином «Свадебное», и три бутылки пива. Но бутылок с водой не было. Вадим, действуя машинально, открыл, пробка о пробку, бутылку с пивом, налил в бокал пива и протянул его
Виктории. Виктория пригубила его, а тем временем Марианна несла: Конечно, в Париж! Да это ж его любимое выражение: Такую женщину только в Париж! Разбежа-алась!.. Ща-ас!
— Что ты мне налил?! Что ты мне налил?!! — переспросила Виктория и уставилась на Вадима. У него ещё был шанс хоть как-то ответить ей, поддержать, но Вадим беспомощно развел руками в ответ.
— Что это за пойло?! — закричала Виктория, сама от себя не ожидая такой ответной реакции, она хлобыстнула ему в лицо этим проклятым пивом, явно купленным Марианной. А то, что произошло дальше — не могло присниться ей самой в самом кошмарном сне — Виктория крушила все подряд!..
Иногда до её слуха доходили его восклицания типа: "Ой! Да это же мое!.." Но что это том его — у неё не хватало терпения разобраться. Все, что попадалось ей под руку, летело в его сторону: тарелки бокалы, бутылки разбивались о стену и дверь за его спиною, нетронутой осталась лишь чаша с салатом. Марианна, затаив дыхание, ожидала на кого из них она её наденет. Но Виктория не обратила на столь тяжелый предмет никакого внимания и, когда со стола слетело все, что могло слететь, обернулась, дьявольским, словно ничего невидящим, взглядом окинула стеллажи с книгами и все словари, энциклопедии и прочие талмуды полетели в него. А их было не мало, потому что Вадим любил толстые книги. Он машинально ловил их, едва откидывал на диван, приходилось ловить следующую. Когда вдруг и книги иссякли, она лишь секундно оглянулась, открыла дверцу бара и, обнаружив там немалый запас, вымолвив лишь: — "О?!" — схватила бутылки с коллекционным вином и грохнула одна о другую. Дорогое вино пролилось мгновенным потоком, не замочив её костюма, в руках её остались пустые бутылки с огромными выемками посредине. Она удивлено посмотрела на такие эксклюзивные осколки, сказала: "Ах!" и снова обернулась к бару, сказала: "О?!" — И, взяв ещё две бутылки дорогого выдержанного французского вина, точно также грохнула одна об другую.
Марианна и Вадим молча, раскрыв рты, боясь двинуться, наблюдали за нею.
Когда разбитых бутылок перевалило за двадцать, она вдруг, объявив им всем, что устала, и хочет спать, обошла, словно сомнамбула Вадима, вышла из комнаты, вошла в его спальню и упала ничком на его всегда неприбранную кровать.
Тут вдруг Вадим почувствовал себя мужчиной:
— Все! Ты сделала все что могла! Нагадила мне по полной программе! Давай уходи! — Сказал он Марианне наконец-таки твердым голосом.
— Вот еще. — Усмехнулась Марианна, — деньги давай!
— Это ещё на что? — растерялся Вадим.
— На лечение. — Просто ответила Марианна
— Чего?! — Вадим был в полном недоумении.
— Зубки болят. — Спокойно ответила ему Марианна.
И тут забыв про больную ногу, про всякую боль вообще Вадим встал, схватил Марианну на руки, (в такой редкий момент, как ни расслабиться — и Марианна картинно свисла с его рук всевозможными частями тела), и все-таки донес её до двери, отпер дверь и свалил Марианну за пределы своей квартиры.
Но едва захлопнул дверь, удивился, как это он прошагал такое пространство без костылей? Допрыгал до столовой на одной ноге, держась за стену, взял костыли, чтобы доковылять до спальной, но тут раздался звонок. Он бы выдержал этот назойливый звонок, но знание, что в его квартире спит Виктория и этот звонок может нарушить её покой, как он понял, полный покой, после того-то, что она пережила, это знание, заставило его открыть дверь.
Конечно же — за дверью стояла Марианна.
— Дай сто долларов! — кратко сказала она.
У него не было даже злости на Марианну, он ненавидел её, так, что у него не было для неё слов. Спокойно порылся в карманах джинсов и, обнаружив сто рублей, протянул ей.
Она, молча и въедливо, разорвала на мелкие клочки протянутую ей купюру.
Вадим понял, что самое умное его действие было бы: захлопнуть дверь, но он вдруг произнес, сам от себя не ожидая такого благородства:
— И вообще, Марианн, если тебе нужны деньги, можешь их заработать, поухаживав за моим больным товарищем. Плачу сто долларов в неделю, увидев, как она вопросительно приподняла бровки, он продиктовал адрес. Марианна записала. Лишь после этого Вадим понял, что наконец-таки сможет спокойно закрыть дверь, без ожидания несанкционированных звонков.
И вот тут-то все и началось. Но не для Вадима, а для Бориса.
Он лежал на постели и смеялся сам над собой, вспоминая свою попытку стать скалолазом, и всю нелепость происходящего с ним последние несколько дней, а рядом стояли костыли. Теперь, после того, как ему накостыляли и бросили все кому не лень, он мог бы накостылять и сам, и не в переносном, а самом что ни на есть прямом смысле этого слова. Но только вот кому? И вдруг звонок в дверь. Борис обрадовался и напрягся одновременно — кто бы то мог быть? Разве что сам Вадим мог заехать к нему, если у него с его художницей случился полный облом.
