Ирина Мельникова - Талисман Белой Волчицы
— А-а-а! — взвился все тот же мужичонка и, рванув на себе рубаху, в каком-то странном полуприсяде пошел на стражников. — Давай стреляй! Стреляй в Гошку Башкова! Горячей кровушки захотелось? Свежанинки? — Он внезапно нагнулся и, подхватив с земли камень, запустил им в крайнего нукера, и тот едва успел увернуться. Но бросок Гошки послужил сигналом для остальной толпы. В стражников и стоящих на крыльце людей полетели камни, комья земли, обломки сучьев.
Толпа уже не ревела, а утробно и грозно рычала, надвигаясь на контору.
— Бей их! Дави кровопивцев! Б-е-ей! Д-а-а-ви-и!
Один из стражников схватился за голову и повалился на землю, а трое других вскинули карабины и выстрелили в воздух. Но даже пули уже не могли остановить озверевшую толпу. Она жаждала крови. Казалось, еще секунда — и самосуда не миновать. Дикие, лохматые, в немыслимой рванине, с перекошенными от долгого пьянства физиономиями и раззявленными в яростном крике ртами, обезумевшие от сознания собственной силы, старатели ринулись к конторе.
Стражников смяли, вырвали винтовки, и в этот момент с двух сторон вылетела из тайги с лихим посвистом казачья конница. Засвистели нагайки, взвились на дыбы кони, и, моментально протрезвев, старательская вольница в несколько минут разбежалась от греха подальше по своим делянам.
В руках казаков осталось лишь несколько человек: горластый Гошка, угрюмый старик в линялой рубахе — староста артели — да двое молодых старателей, не успевших вовремя избавиться от винтовок, отобранных у стражников.
Старосту подвели к Михаилу, остальных, заломив им руки за спину и ухватив за буйные чубы, увели на допрос к уряднику.
— Ну что, Зосима, скажешь? — Михаил смерил старателя негодующим взглядом. — Забыл, на чьих делянах золотишко промышляешь?
Старик молчал, вперив угрюмый взгляд в землю.
— Кровь решили мне пустить? — почти ласково справился Михаил, и лишь нервное постукивание трости по голенищу сапога выдавало, что он в ярости. — Кишки на просушку вывесить вздумали за то, что я вам, сволочам, не даю под камнями сдохнуть? Быстрого фарта захотелось? Так помахай кайлушечкой от зари До зари, и не со срамными девками то рыжье пропивай, и не в «банчок» просе… а в тулун складывай! Тогда тебе эта шахта на хрен не понадобится! — И уже тише, с горечью добавил:
— Эх, Зосима, Зосима, сучья твоя душонка! Разве мы с тобой вместе в болотах не гнили, в одном балагане не спали, мошкой не захлебывались?
Ты ж мне последнюю корку хлеба отдавал, а кто тебя пять верст на себе тащил, когда в шурфе нас придавило? А теперь что ж? Запамятовал? — Он соскочил с крыльца и, ухватив старателя за длинную бороду, притянул к себе:
— Ты ведь не меня продал, ты свою душу продал!
— Михаил Корнеич, — залопотал старик, пытаясь оторвать руку Михаила от своей бороды. — Вы знаете, я никогда, я завсегда…
Михаил с брезгливой гримасой на лице оттолкнул старика от себя и приказал двум казакам, застывшим на крыльце за его спиной:
— Забирайте! Все, что угодно, прощу, но только не предательство!
Бравый казачий унтер-офицер подскочил к ним и взял под козырек:
— Разрешите доложить, Михаил Корнеевич, бунтовщиков определили в холодную. Урядник допросы уже ведет.
— Передай Лукичу, чтобы погодил пока, — приказал Михаил и, понизив голос, спросил:
— Что там по делу, с которым ночью ездили?
Унтер пожал плечами:
— Никого нет-с, ваше степенство! Одни уголья! Ушел, стервец, а хату, видать, еще с вечера подпалил. Но Егор Лукич в пепле порылся, нашел кой-чего…
— Все понятно, — процедил сквозь зубы Михаил и махнул рукой:
— Оцепляй банк, но до сигнала ничего не предпринимать!
Казаки мигом выполнили приказание, окружив банк плотной стеной. И тотчас внутри его раздался один выстрел, за ним другой, затем послышались шум и глухие удары, словно билась о стены, пытаясь вырваться из клетки, гигантская птица.
Казаки сидели в своих седлах не шелохнувшись, лишь переместили винтовки на грудь, а правую руку на эфес шашки.
Двое стражников подскочили к дверям банка, отбросили засовы и распахнули настежь двери, явив свету Ивана Вавилова в растерзанном сюртуке и выбившейся из брюк рубахе.
Под глазом у него наливался густым багрянцем огромный фонарь, а губы расплывались в радостной ухмылке Прищурившись на солнце, он отступил в сторону, а два дюжих стражника, уже известные Алексею Степка и Тришка, выволокли наружу едва стоящего на ногах крупного мужика с всклокоченной головой и разметавшейся бородой. Стащив с крыльца, стражники бросили его на траву, а сами отошли в сторону. Казаки столпились вокруг задержанного.
Тот заворочался, оперся ладонями о землю и сел. Один рукав его армяка был оторван, второй держался на честном слове. Мужик вытер ладонью струившуюся из носа кровь и задрал подбородок вверх, пытаясь остановить кровотечение.
Сквозь стену казаков к нему пробился Егор и, присев на корточки, весело поинтересовался:
— Ну что, Протасий, говорил я, что доберусь до тебя?
Как видишь, добрался!
— Ишь ты, Протасий! — воскликнул не менее весело Иван и, опустившись на корточки рядом с Егором, ухватил старца за загривок. — Чего рожу ворогишь? Мирского духа боишься! — Он собрал бороду старца в кулак и дернул. Борода осталась у него в руке, а казаки охнули и принялись мелко креститься, словно увидели невесть какое чудо. Иван поднялся на ноги. Вскрикнув бесшабашно:
— Оп-ля! — проделал то же самое с буйной шевелюрой Протасия и склонился в шутливом поклоне:
— Только у нас и всего один раз! Смертельная гастроль под куполом цирка! Прошу любить и жаловать! Чудесное превращение святого старца Протасия в жулика и разбойника Евгения Карнаухова!
Бывший старец поднял лицо вверх. Темные глаза его отливали оловом, а лицо перекосило такой лютой ненавистью, что Алексею на мгновение стало не по себе. Сам изрядно помолодевший Корней Кретов озирался по сторонам, как затравленный зверь, только не с портрета, а живой, с распухшим носом и ссадиной через всю щеку.
— Любуйтесь, паскуды! Ваша взяла! Покуда! — прошипел он, набычившись, и пошевелил плечами, словно пытался сбросить веревки, которые стягивали его руки за спиной.
— Ну, здравствуй, Евгений! — Михаил подошел почти вплотную и навис над ним, язвительно улыбаясь. — Вот и свиделись наконец! — Глаза его сверкнули гневом. — Растоптать Никодима решил и меня заодно прихватить? Нет, шалишь, братец! Твоя песенка уже тогда была спета, когда решил в орлянку с империей сыграть!
— Еще посмотрим, чья песенка спета! — просипел Евгений. Видно, в схватке его крепко уцепили за горло. — В орлянку я пока два раза сыграл, а на третий раз мне всегда фартит! Попомнишь меня еще, ублюдок!
— Ладно, не гоношись, — произнес миролюбиво Иван. — Ужо отыгрался и в орлянку, и в театр, и твой путь теперь один — до параши, так что не пали душу зазря ни себе, ни людям! Забирайте его! — приказал он казакам. — Повезем его сразу в острог! — И, повернувшись, нашел глазами Алексея:
— Ты тоже собирайся! В тюрьме его вместе допросим… — И осекся, заметив что-то за его спиной.
Алексей попытался оглянуться, но дуло винтовки уперлось ему в основание черепа, а голос Марфы выкрикнул:
— Отпусти немедля Евгения или разнесу ему башку! — Клацнул затвор винтовки. А Иван растерянно оглянулся по сторонам, не зная, что предпринять — Марфа, не дури! — выкрикнул Михаил и направился в их сторону. — Брось винтовку, и все уладится! Я тебе обещаю!
— Ничего не уладится! — истерично взвизгнула Марфа. — Ваша сучья порода привыкла только под себя грести! Вам плевать на чужое горе! А мне плевать на вас! Не подходи! Убью! — закричала она не своим голосом, заметив, что казаки сжимают их в кольцо. — Только шелохнитесь, и я пристрелю его к чертовой матери! — Ружейный ствол дернулся, оцарапав Алексею шею. Теплая струйка потекла за воротник. Он ясно представлял всю нелепость своего положения. Дрянная девка держала его на мушке, словно тетерева, и не давала возможности даже пошевелиться.
— Развяжи Евгения! — опять приказала Марфа. Конь под ней нервно приплясывал, и винтовочное дуло выписывало вензеля на затылке Алексея. Он медленно опустил руку к кобуре, но она заметила его маневр и пребольно ударила носком сапога под ребра. Он зашипел от боли и выругался сквозь зубы.
Но Иван вдруг выбросил руку в сторону и выкрикнул:
— Смотри!
Купившись на столь дешевый трюк, Марфа быстро глянула в сторону и лишь на мгновение отвела ствол от затылка Алексея. Он метнулся вбок, но споткнулся и чуть не пропахал носом землю. Женщина махом вскинула винтовку, и лежать бы Алексею с пробитой головой, но в этот момент невесть откуда взявшийся Ермашка взмахнул кнутом и выбил винтовку у нее из рук. Марфа вскрикнула и схватилась за ладонь, на которой вмиг вспухла багровая полоса. Алексей перекатился под ноги лошади, вскочил и сгреб Марфу в охапку. Но она вывернулась ужом из его объятий, свалилась на другую сторону лошади и, выхватив из висящих на поясе ножен широкий клинок, бросилась на Михаила.
