Дэвид Моррелл - Изящное искусство смерти

Я подбежала к Маргарет и хотела оттащить ее, пока Бруклин не надумал ничего худого.

Но неожиданно он схватил меня. Сдавил рукой горло, оторвал от земли и прижал к груди, так что я едва могла дышать. Потом он так же внезапно ослабил хватку. Видно, тем самым Бруклин хотел показать, что легко может сделать мне больно, если только пожелает.

Я предприняла еще одну попытку оттащить от него Маргарет. Рядом возник Беккер. Увидев, что мне больше ничто не угрожает, он схватил Маргарет за другую руку, но, несмотря на наши совместные усилия, она продолжала молотить сына кулачками по груди.

— Я вижу здесь героического констебля, — заметил Бруклин. — Быть может, вы, Беккер, тоже когда-нибудь получите медаль, но уверяю: это произойдет быстрее, если вы станете убивать.

Наконец нам удалось оторвать Маргарет от сына. Мы потащили ее назад к бакалейной лавке, а она изо всех сил старалась высвободиться.

— Только не говори, что убиваешь ради тех несчастных, которые живут здесь! — кричала Маргарет. — Сегодня они могли погибнуть из-за тебя!

— Если произойдет революция, их дети станут счастливее, — не унимался и Бруклин. — Они будут благодарить меня.

— Мразь! — брызжа слюной, возопила разъяренная мать.

— Мрази — это лорд Палмерстон и ему подобные. Чем быстрее народ уничтожит их и сокрушит созданный ими порядок вещей, тем скорее эта страна перестанет страдать!

— Полковник! Спасибо, что не тронули мою дочь!

Я обернулась и увидела, как на пороге лавки появился отец.

— Кто там? — спросил Бруклин. — Любитель Опиума?

Отец сделал пару шагов, чтобы его осветила луна.

— Хоть я вам и признателен, все же должен выразить и свое неодобрение: вы не совсем честны с нами.

— Ах ты, маленький засранец!

— Я не маленький, а худой.

— Для тебя все шутка! Опиум. Насилие. Все у тебя вызывает веселье. «Стоит только человеку не в меру увлечься убийством, как он очень скоро не останавливается и перед ограблением, — с пренебрежительным видом процитировал Бруклин. — А от грабежа недалеко до пьянства и небрежения воскресным днем, а там — всего один шаг до неучтивости и нерасторопности. Ступив однажды на скользкую дорожку, никогда не знаешь, где остановишься. Многие относили начало своего падения ко времени того или иного убийства, над которым прежде особенно не задумывались».

— Мне приятно, что вы так точно цитируете мои произведения.

— Ты и есть мразь, как выражается моя мать. Твои восторги по поводу опиума и насилия послужили причиной стольких смертей, что мне даже и не снилось.

Вдалеке послышались тревожные сигналы пожарных экипажей. Отец обернулся.

Я проследила за его взглядом и увидела на востоке сияние над тем местом, где, как мне сказали, находились доки Британской Ост-Индской компании. Над сиянием поднимались в небо искры. Мне они напомнили рой причудливых огненных насекомых. Ветер кружил их в воздухе и нес в нашем направлении. Но сюрреалистический фейерверк прекращался, не долетая до того места, где мы стояли. Ветер, его раздувавший, сам же его и гасил.

Когда я снова посмотрела на отца, он находился уже на шаг ближе к Бруклину.

— Уверяю вас, полковник, я не нахожу ничего веселого ни в опиуме, ни в насилии. Каждый день в течение последних пятидесяти лет я сожалею о том ужасном часе, когда мне пришлось в первый раз принять лауданум, чтобы ослабить лицевые боли. Что же касается насилия, я буквально вынужден о нем писать. А пишу я на эту тему с несомненным юмором, потому что мне очень страшно. Много лет назад мне довелось смотреть в глаза бешеному псу. На губах у него пузырилась пена, а во взгляде читалась такая жуткая злоба, что я оказался загипнотизирован и не мог отвернуться.

— Так ты сравниваешь меня с бешеным псом? — осклабился Бруклин и вытащил кинжал.

— Ни в коем случае. Бешеный пес не знает, что творит. Вы же, напротив, совершенно ясно осознаете, что именно делаете. Пусть даже не понимаете, почему так поступаете.

— Все это не имеет смысла. Опиум помутил тебе рассудок.

— Совсем наоборот — он проясняет мои мысли.

Судя по усиливающимся звукам, на месте взрыва собиралось все больше пожарных экипажей.

— Пожар стихает, — заметил отец. — Ситуация находится под контролем. Так что вы проиграли, полковник. И я осмелюсь заметить, вы стоите в большой луже крови. Нам послать за доктором?

— Я переносил и более тяжелые повреждения.

— Тела или рассудка?

— Рассудка? Вы опять меня оскорбляете?

Бруклин сделал угрожающий жест в сторону отца, и тут же вперед выступил, помахивая дубинкой, Беккер.

— Констебль, — обратился к нему полковник, — неужели вы действительно думаете, что справитесь со мной, пусть даже я сейчас не совсем в форме? Возможно, не спорю, вы в данный момент и сильнее меня, но у вас начисто отсутствует одно важное качество.

— Какое же? — спросил Беккер.

— Готовность без колебаний убить противника. Ну-ка, покопайтесь у себя в душе. Вы готовы убить меня или серьезно изувечить в такой же степени, в какой я готов проделать это с вами, без малейшего промедления и сожаления?

Беккер промолчал.

— Возможно, вы готовы защищать Любителя Опиума (уж не знаю почему), его дочь или эту женщину, которая называет себя моей матерью, — продолжал Бруклин. — Но одного только благородства недостаточно. У вас нет того характера, нет того многолетнего опыта, которым наделила меня Англия, благодаря чему я стал настоящим профессионалом. Райану я уже преподал этот урок.

— Райан?! — воскликнул Беккер. — Что с ним?

— Это он меня подстрелил. Но у него не хватило решимости довести начатое до конца. Я показал ему, в чем он слабее меня.

— Что вы ему показали? Где он?

— Последний раз, когда я его видел, он валялся в луже крови и был занят тем, что пытался запихнуть на место кишки.

— Вы…

— Беккер! — крикнул отец констеблю, который, похоже, собрался броситься на негодяя. — Этого он и добивается. Он вас дразнит. Неужели вы еще не поняли? Ему нужен мотив, чтобы можно было оправдать убийство.

Беккер замер.

— Очень мудро, — усмехнулся Бруклин. — Маленький засранец спас вам жизнь.

— Полковник, а лужа крови у ваших ног разрастается. Вы уверены, что нам не пора послать за доктором?

— Подозреваю, что доктор здесь не поможет, — покачал головой полковник.

— И вы решили покончить с собой не как ваш отец, в петле, а истечь кровью до смерти?

— Смерть от ран, полученных в сражении, всегда почетна.

— Судя по количеству потерянной вами крови, у нас осталось не так много времени. Скажите, полковник, зачем вы стегаете себя кнутом?

— Ты не стесняешься говорить о таких вещах в присутствии женщин?

— Им предстоит услышать еще и не такое. Отвечайте на мой вопрос: зачем вы стегаете себя?

— Ты хуже вора!

— Согласен. Залезть в вашу спальню было недостойным поступком. Так зачем вы…

— Я наказываю себя за все те убийства, которые совершил.

— А вы наказываете себя за убийство приемного отца, вместе с которым вы с матерью жили? А за попытку убить родную мать?

— Это был чудовищный поступок. Но я был ребенком, находился в смятении и не сознавал, что делаю.

— Вы наказываете себя за то, что убили множество людей в Индии из-за торговли опиумом?

— Мне они являются в кошмарах.

— Возможно, лучше будет сказать — в снах.

— Снах?

— Определенного рода.

— Я не понимаю.

— Вы знаете, о чем я говорю. Хоть мы и очень непохожи, все же мы оба мужчины и знаем, каковы бывают последствия определенных снов. Думаю, не будем углубляться в подробности, чтобы не смущать дам.

Я действительно была смущена. Просто не знала, куда деваться. Это был тот редкий случай, когда от отцовских заявлений у меня кровь приливала к щекам.

— А вы хлестали себя кнутом, после того как убили пятерых человек в прошлую субботу?

— В качестве наказания.

— Вы наказывали себя в понедельник, когда лишили жизни восьмерых в таверне, а потом еще троих в доме врача?