Каменный мешок - Арнальдур Индридасон
Томас обошел маму стороной, а Симон и Миккелина смотрели. На белый свет как раз появилась головка младенца. Мама изо всех сил напряглась и потянула дитя за голову, следом появились и плечики.
Томас взял со стола тарелку и ложку, и тут мама заметила, как сын на ходу собирается запихнуть ложку с кашей себе в рот.
— Томас! Ради всего святого, не трогай эту кашу! — закричала она, едва не потеряв сознание от ужаса.
В доме наступила мертвая тишина. Дети повернулись лицом к маме, на полу с новорожденным в руках. А мама смотрела на Томаса, который так перепугался от маминого вопля, что выронил тарелку из рук. Она упала на пол и разбилась.
Из спальни раздался скрип кровати.
Грим вышел в коридор и встал в дверях на кухню. С высоты своего роста он глянул вниз, на маму и новорожденного в ее руках, лицо исказила гримаса омерзения. Глянул на Томаса, на осколки тарелки, на кашу на полу.
— Не может быть, — едва слышно, качая головой, произнес Грим.
Впервые в его тоне удивление. Впервые он ошеломлен. Он давно пытался понять, что же с ним такое, и вот наконец отгадка. Он снова опустил глаза на маму.
— Ты меня отравить решила? Кормишь меня ядом?! — ахнул он.
Мама подняла глаза на Грима, Миккелина и Симон не посмели. Томас, не шелохнувшись, стоял там, где уронил на пол тарелку с кашей.
— Будь я проклят! Я же начал догадываться! Черт побери! Меня же всего жгло изнутри! Ногой-рукой двинуть не мог! И такая боль, такая адская боль…
Грим подскочил, налетел на шкаф, стал выдергивать ящики и швырять их на пол. На него нашло. Сбросил все с полок на пол, вытряс все из ящиков, наконец нашел старый пакет из-под молока и швырнул его об стену. Пакет лопнул, и оттуда вывалилась стеклянная баночка.
— Вот оно, да?! — заорал он, поднимая склянку и наклоняясь над мамой.
— Сколько времени ты меня травишь, а? — прошипел он.
Мама смотрела ему прямо в глаза. Рядом с ней на полу стояла горящая свечка и лежали ножницы — пока Грим громил кухню в поисках яда, мама в спешке выхватила их из ящика и нагрела на пламени свечи, обрезала дрожащими руками пуповину и перевязала ее.
— Отвечай, блядь такая!! — заорал Грим.
Ей ни к чему было отвечать. Грим все понял и так — по ее глазам, по выражению лица. Увидел наконец противную себе волю. Понял, что она, глубоко внутри, не отдала ему ни пяди, так никогда и не уступила ему, хоть он бил ее смертным боем, осталась несломленной, хоть он столько раз ломал ей кости. Он увидел все это — ее молчание сказало ему лучше всяких слов, как она презирает его, как ненавидит. Беспомощная, лежит на полу с окровавленным ребенком американского солдата в руках, но не сдастся никогда.
Никогда не сдастся. Не с этим ребенком в руках.
— Оставь маму в покое, — тихо сказал Симон.
— А ну дай его сюда! — заорал Грим. — Змея подколодная, отравительница, дай мне его сюда немедленно!
Мама покачала головой и ответила тихонько:
— Никогда ты его не получишь.
— Оставь маму в покое!
Это снова Симон, погромче.
— А ну давай его сюда! — бушевал Грим. — А не то я вас обоих убью! Всех вас убью! Всех вас!! Всех убью!!!
Изо рта у него пошла пена.
— Чертова шлюха! Решила меня убить! Одурела совсем! Как ты посмела! Убить меня!
— А ну прекрати!!! — заверещал Симон.
Мама одной рукой прижала новорожденного покрепче к груди, а другой стала шарить на полу, искать ножницы. Ножниц нигде не было. В ужасе она оглянулась вокруг, забыв на миг про Грима, но ножницы исчезли.
* * *
Эрленд поднял глаза на Миккелину.
— И кто же забрал ножницы? — спросил он.
Миккелина стояла у окна, спиной к гостям. Эрленд и Элинборг переглянулись — у обоих возникла одна и та же мысль.
— Вы — единственный человек, который знает, что произошло? — спросил Эрленд, не получив ответа.
— Да, — ответила Миккелина. — Кроме меня, не знает никто.
— И кто же забрал ножницы? — повторила за боссом Элинборг.
28
— Ну что, хотите познакомиться с Симоном? — спросила Миккелина.
Ее глаза блестели от слез.
— С Симоном?
Эрленд не понял, о ком она. Ах да, человек, который заехал за ней на машине на Ямный пригорок.
— Вы своего сына имеете в виду?
— Нет, не сына, брата, — сказала Миккелина. — Хотите познакомиться с моим братом Симоном?
— Он еще жив?
— Да, жив-здоров.
— Тогда нам надо с ним переговорить, — сказал Эрленд.
— От этого не будет большого толку, — предупредила Миккелина и мило улыбнулась. — Но повидать его стоит. Ему приятно, когда его навещают.
— Но ведь вы не довели рассказ до конца, — напомнила Элинборг. — Господи, что это был за дьявол, что за тварь! Я поверить не могу, чтобы человек мог совершить такое.
Эрленд обеспокоенно посмотрел на коллегу.
Миккелина поднялась на ноги:
— Я вам все расскажу по дороге. Нам пора на встречу с Симоном.
* * *
— Симон! — воскликнула мама.
— Оставь маму в покое!!! — взвизгнул дрожащим голосом Симон и в следующий миг — никто и ахнуть не успел — со всей силы вонзил ножницы Гриму в грудь.
Симон вытянул руки вдоль туловища, и все увидели, что торчит из груди у Грима. Тот же ошарашенно глядел на сына, словно не понимая, что произошло. Он опустил голову, увидел торчащий из собственного тела предмет и так удивился, что не двинулся с места, а лишь снова поднял голову и поглядел на Симона.
— Ты что? — застонал Грим и упал на колени. — Решил меня убить?
Кровь фонтаном била из раны, заливая пол. Грим повалился на бок, затем на спину и затих.
Мама лежала на полу, в безмолвном ужасе сжимая новорожденного. Миккелина, боясь шелохнуться, лежала рядом. Томас стоял на том же месте, где уронил плошку с кашей. Симона начало трясти. Грим не подавал признаков жизни.
Дом погрузился в гробовую тишину.
И тут мама закричала.
* * *
Миккелина перевела дух.
— Я не знаю. Может, ребенок был мертворожденный, а может, мама так сильно прижала его к груди, что он задохнулся. Плюс он родился раньше срока, мама ждала его весной, а была еще самая настоящая зима. Крика мы от новорожденного тоже не услышали. Мама так боялась,
