Полина Дашкова - Эфирное время
Для таких репортеров, как Артем Бутейко, настал золотой век, только успевай подгребать чужие окурки со следами губной помады, только подставляй микрофон и камеру под щедрый поток интимных откровений.
За это не убивают. Наоборот, платят – деньги, как за рекламу.
В Останкино говорили, будто его застрелил приятель за денежный долг. В принципе возможно. Он жил в долг, занимал у всех, но всегда возвращал.
Когда погибает человек, которого ты терпеть не мог, о котором плохо думал и плохо говорил, ощущение удивительно гадкое. Стыдно, как будто ты причастен к его смерти.
«А за что же, собственно, я терпеть не могла Артема? За цинизм? За наглость? .Ну, циников и наглецов на телевидении хватает. За бездарность? Этого добра тоже достаточно. Когда-то у нас с ним были <вполне нормальные, даже приятельские • отношения. Он возненавидел меня после того ток-шоу с фальшивым героем. И был прав. Я сорвала ему премьеру. Он схалтурил. Ну и что? Мало ли халтурщиков? Я могла и не лезть к его герою со своими шибко умными вопросами, тем более в прямом эфире. Почему же я это сделала? Ведь не просто так».
За месяц до этого в «Стоп-кадре» вышел его эксклюзивный сюжет о певце и милиционере. Тогда о нем заговорили, имя его всплыло на поверхность. Он получил возможность делать свою передачу.
Лиза вдруг ясно вспомнила широкое, тяжелое лицо человека в милицейской форме, застывшие маленькие глаза какого-то неопределенного мутно-зеленого цвета.
– Парень, я прошу тебя, не надо. Ну ты пойми, для меня это все, кранты. Меня посадят.
Лиза совершенно случайно стала свидетельницей этого отвратительного разговора. В Доме кино проходил вечер, посвященный десятилетнему юбилею программы «Стоп-кадр». Пригласительные билеты продавались всем желающим, народу собралось много, зал был полным. В антракте, в фойе, Бутейко с каким-то парнем стоял у перил. Они смеялись, оба были немного навеселе. Лиза стояла неподалеку и увидела, как к ним подошел милиционер.
– А, это опять ты? – Артем скорчил брезгливо-утомленную гримасу. – Слушай, товарищ капитан, я не понимаю, как тебя сюда пропустили. Тебе вообще-то здесь делать нечего.
– Действительно, – усмехнулся приятель Артема, – а то вдруг тебе взбредет в голову опять наводить порядок, еще кому-нибудь заедешь кулаком в рожу.
– Ребята, я прошу вас, не надо, – тихо проговорил милиционер.
– Чего не надо-то? – с издевательской усмешкой спросил Бутейко, – Правду людям говорить? Значит, тебе все можно, а нам нельзя?
– Да не в этом же дело… Я прошу тебя, не показывай этот сюжет, по-человечески прошу. Ну хочешь, денег дам? Хочешь, на колени встану? Это ж для меня конец карьеры, конец всей жизни, пойми… Если хоть капля жалости у вас осталась, ребята ну просто, по-человечески, пожалейте меня.
– – Не стелись, капитан, – высокомерно посоветовал приятель Артема, – ты бы лучше о жалости подумал, когда бил Руслана кулаком в лицо. Вам, ментам, о жалости лучше вообще не рассуждать, на эту тему вам лучше заткнуться. И давай, кончай сопли распускать, смотреть противно.
Смотреть действительно было противно, причем на всех троих. Двое куражились, один умолял, унижался. Бутейко и его приятелю это нравилось. Вот тогда она и почувствовала острое отвращение к Бутейко. Ей не было дела до этого капитана, она видела его в первый и в последний раз. Но он так унижался, а они с таким кайфом куражались, они получали от этого почти физическое удовольствие. Их обоих хотелось убить на месте. И не важно, кто прав, кто виноват.
Сюжет вышел, капитан получил три года. Десятки тысяч таких же капитанов, лейтенантов и прочих милицейских чинов по всей России пускают в ход кулаки, разбивают лица. Иногда они делают это по необходимости, иногда от собственной распущенности и жестокости. Если бы каждого сажали в тюрьму, не было бы милиции. Этот капитан не хуже и не лучше прочих. Однако ему не повезло. Лицо, которое он разбил, пытаясь прекратить кабацкий скандал, было лицом популярного эстрадного певца. А главное, рядом оказался репортер Артем Бутейко с любительской видеокамерой. Репортеру ужасно хотелось прославиться. Потом, когда Бутейко в качестве героя ток-шоу привел именно этого своего приятеля, Сашу Анисимова, и они стали опять куражиться, издеваться, уже над целой аудиторией, Лиза не выдержала и сорвала Артему его ток-шоу, к чертовой матери.
Если у нее, у постороннего человека, от той безобразной сцены в фойе Дома кино зародилось стойкое отвращение к Бутейко, то что же должен чувствовать милицейский капитан? Между прочим, три года прошло. Он наверняка вышел на свободу…
Лиза ехала с погашенными фарами по пустынной улице, на всех светофорах горел зеленый, она так глубоко задумалась, что почти не смотрела на дорогу. Вдруг в ее сумке отчаянно запищал радиотелефон. Она вздрогнула и, прежде чем ответить, включила фары. Буквально в десяти метрах от нее, перегородив дорогу, без всяких аварийных огней, чернела громадина грузовика-рефрижератора. Лиза едва успела затормозить. Скорость у нее была не маленькая, около семидесяти. Бампер машины застыл в нескольких сантиметрах от грузовика.
Она дала задний ход, припарковалась у края тротуара. Телефон продолжал надрываться.
– Лиза, прости, я, наверное, отрываю тебя от важного разговора с начальством, – послышался в трубке сонный голос мужа, – я на минутку. Просто ужасно coil скучился. Тебя так долго не было, и вот ты приехала, а тебя опять нет.
– Я думала, ты спишь, – ответила она растерянно.
– Да, я уже спал, но проснулся, не знаю почему. Как-то вдруг стало тревожно, решил тебе позвонить.
– Спасибо, Мишенька. Я скоро приеду. Ты спи, не жди меня.
– За что спасибо, Лиза?
– Ну, просто так. За то, что позвонил.
– Учти, я все равно не усну, пока ты не приедешь, – проворчал он, – давай поскорей.
Она убрала телефон и закурила.
«Как же он почувствовал? Ведь если бы не проснулся, не набрал номер, меня бы уже не было».
Она вдруг ясно представила жуткий удар, от которого машина сплющивается, как консервная банка. Она отчетливо услышала грохот, визг тормозов, рев сирен, и увидела себя, безобразный кусок растерзанной, окровавленной плоти.
«Вот так оно и происходит, – думала она, жадно затягиваясь и глядя на черный силуэт рефрижератора, – в любую минуту, на любом перекрестке, за рулем, или в собственном подъезде, когда стреляют в голову. Вот, оказывается, о чем думает человек за минуту до смерти. В общем, совершенно ни о чем. О каких-то своих обычных проблемах. Я, например, думала об Артеме Бутейко. Возможно, он думал обо мне, о том, какая я гадина и мерзавка и как бы еще мне подпортить жизнь. Это казалось ему важным. Впрочем, о чем бы он ни думал, все через минуту потеряло смысл. Не было никакого смысла. Грязь и ненависть».
Загасив сигарету, она медленно выехала на проезжую часть, осторожно объехала рефрижератор. Через пятнадцать минут ее машина остановилась в большом пустом дворе у Новокузнецкой.
На этот раз двор был абсолютно пуст. Юра не вышел с собакой, чтобы ее встретить, как это бывало обычно. Он открыл ей дверь, Лота стала прыгать, гавкать, выражая свою бурную собачью радость.
Юра холодно подставил щеку для поцелуя и тут же отвернулся, ушел в кухню, сел на табуретку, закурил, глядя в черное окно, и громко произнес:
– Если ты надеешься, что я составлю тебе компанию, то ошибаешься.
– В каком смысле – компанию? – удивилась Лиза.
– Я не собираюсь вместе с тобой еще раз просматривать кассету. Ты ведь за этим пришла?
«Он прав. Я действительно пришла за этим. Мне надо разобраться», – подумала она и не стала снимать сапоги и отвечать ему не стала. Молча вошла в кухню, села напротив.
– Все вы одинаковые, – произнес он – громким чужим голосом, продолжая жадно курить и глядеть в окно, – всем вам чем больше мужиков, тем лучше. Твои красивые слова о том, что ты не хочешь ранить мужа, – только слова. Просто эта ситуация для тебя удобна. Есть муж, есть любовник. Уехала в Канаду на неделю, устроила себе приключение, потому что рядом не было ни его, ни меня. Правда, забыла на минуточку, кто ты. И попалась, как кошка, которая ворует сметану.
– Спасибо, – Лиза резко встала, – отдай мне кассету, и я поеду домой.
– Нет уж, подожди. Мы не договорили. Тебе не приходит в голову такая простая мысль, что я хотел бы услышать хоть какие-нибудь объяснения?
– Зачем?
– Затем, что ты мне сделала очень больно.
– Прости.
– Но еще больней мне было, когда ты стала врать, будто это подделка, будто на кассете не ты. Ты уж ври кому-нибудь одному, либо мужу, либо мне, иначе запутаешься.
– Хорошо, я учту твой мудрый совет. Отдай, пожалуйста, кассету.
Он встал, подошел к ней, взял за плечи и резко развернул к себе лицом:
– Лиза, ты понимаешь, что если уйдешь сейчас, то уйдешь навсегда?
– А разве у нас есть другие варианты?
