Клара Санчес - Украденная дочь

4

Лаура, собирай свои вещи

Поначалу я училась в школе, которая называлась «Эсфера», однако когда мы переехали из дома в Эль-Оливаре в квартиру, расположенную на втором этаже над нашим обувным магазином, меня записали в школу, в которой все сотрудницы были монахинями.

Я сидела на уроке географии в школе «Эсфера», когда в наш класс вдруг вошел директор школы. Учитель, не выпуская мел из рук, замолчал и уставился на него. Директор приходил без предупреждения только в тех случаях, когда случалось что-нибудь чрезвычайное — например, умирал кто-то из родственников одного из учеников или же поступало сообщение о том, что в здание школы заложена бомба. Выражение лица учителя стало испуганным, и он подошел к директору. Они стали тихонько о чем-то разговаривать, и, судя по тому, что учитель время от времени пожимал плечами, ничего ужасного не произошло. Он окинул нас взглядом сквозь толстые стекла очков, прошелся по классу и холодно посмотрел своими черными глазами на меня.

— Лаура, собирай вещи, — сказал он. — За тобой пришли.

Три десятка голов повернулись в мою сторону. Я даже не пошевелилась. Все ждали, что я что-то скажу, о чем-то спрошу: им хотелось узнать, почему меня хотят отсюда забрать.

— Лаура, тебя ждут, — настойчиво повторил учитель. Он всегда был одет в вельветовые штаны и вельветовый пиджак, на которых к концу занятий накапливалась белая меловая пыль.

Я выполнила то, что требовалось, сгорая от стыда, что такое потребовали лишь от меня одной. Я закрыла учебник и положила его в школьный рюкзачок. Вслед за учебником я сунула туда тетради и пенал с ручками и карандашами. Стараясь не встречаться взглядом ни с кем из одноклассников, я подошла к учителю. Мои глаза находились примерно на уровне третьей пуговицы его пиджака.

— Иди в кабинет директора, — сказал учитель, поворачиваясь к классной доске.

Он не счел нужным больше ничего мне сказать. Я ведь была девочкой двенадцати лет, которой надлежало воспринимать жизнь такой, какая она есть. Вплоть до того времени, как стану взрослой, я не могла ни возмущаться, ни протестовать.

Держа рюкзачок на плече, я отправилась в кабинет, заходить в который всегда побаивалась. Я была одета в джинсы с серебристыми звездочками на карманах и красную футболку — свою любимую одежду. Волосы у меня доходили до середины спины и были гладкими и светлыми, потому что Лили осветляла их ромашкой. Вот примерно в таком виде я зашла в кабинет директора и увидела, что напротив директора сидит моя бабушка Лили.

— Ну хорошо, она уже пришла, — сказал директор, поднимаясь с кресла. — Очень жаль, что ей придется нас покинуть. Она образцовая ученица.

Моя бабушка тоже поднялась на ноги, улыбаясь своей самой лучезарной улыбкой. Она была одета в белое шерстяное пальто, в котором казалась более крупной, чем была на самом деле. Бабушка слегка наклонила голову в сторону директора.

— У вас замечательная школа, — сказала она, прищуриваясь, — потому что ею руководит исключительно хороший директор.

Директор поцеловал бабушке руку и проводил ее и меня в коридор.

— Возможно, у вас когда-нибудь найдется время еще раз нас навестить, — сказал он.

Бабушка засмеялась тем своим смехом, который, казалось, проникал аж до мозга костей:

— Как это любезно с вашей стороны, как это любезно!

Когда мы сели в машину, выражение лица Лили резко изменилось. Теперь ей уже не нужно было выглядеть очаровательной. Она о чем-то напряженно думала, и вывести ее из этой задумчивости было непросто.

Я отнюдь не была образцовой ученицей. После школы мне приходилось ежедневно по четыре часа заниматься балетом, а потому я почти не делала домашних заданий. Я лишь с трудом могла учиться. По утрам у меня начинало ныть в желудке, как только я подходила к школьной ограде и видела вывеску с названием школы: «Эсфера». Я мысленно умоляла ветер и солнце о том, чтобы никому из учителей не пришло в голову вызвать меня сегодня к доске.

Самым лучшим времяпрепровождением в школе были занятия баскетболом на школьном дворе. Такие занятия проходили у нас два раза в неделю и были единственным уроком, во время которого я ни о чем не думала, а просто бегала, прыгала и толкалась среди одноклассников. Я, резвясь так, чувствовала себя счастливой.

— Завтра мы пойдем смотреть твою новую школу.

Я заплакала. Мне не хотелось переходить в другую школу, потому что школа — она везде школа, а в этой я, по крайней мере, уже освоилась. Я не чувствовала в себе сил начинать все с нуля. Лили сказала, что я могу плакать сколько вздумается, — может, мне от этого станет легче.

Я продолжала плакать даже тогда, когда мы зашли в свою новую квартиру, расположенную над обувным магазином. Мама была в Таиланде, и Лили жаловалась, что ей приходится все делать самой. Я продолжала плакать и в ванной, и в своей комнате. Даже не знаю, сколько из меня вылилось литров слез. Поначалу они вытекали из глаз, а затем мне стало казаться, что они поднимаются к глазам из желудка — как будто в желудке было целое соленое озеро.

Лили сказала, что эта школа находится ближе всего к нашему дому и что я буду рада этой перемене в своей жизни, потому что монашки в школе — очень ласковые и заботливые.

5

Бабушка Вероники

Когда приходили гости, мы тут же убирали все, что лежало на столе, стоявшем в центре гостиной, и ставили на него большое блюдо с сыром, нарезанным треугольничками, с оливками и миндальными орехами, а также бутылки с пивом, вином и кока-колой. В хорошую погоду мы накрывали такой же стол на веранде, и сразу же завязывалась занимательная беседа. Маме приходилось готовить и подавать еду, а отцу вменялось в обязанность рассказывать гостям забавные истории из жизни таксиста. Мы с Анхелем чувствовали себя бесконечно счастливыми.

Летом к нам приезжали пообедать или пополдничать коллеги моего отца — таксисты, причем чаще всего к нам наведывался со своей женой и детьми один из них, которого звали Освальдо. Он был венесуэльцем и включал музыку в стиле «сальса», благодаря чему наш дом в этот день был самым веселым и шумным во всем квартале. Родители моего отца жили на Канарских островах. Они приезжали к нам в гости лишь пару раз, да и то останавливались в отеле в центре города, потому что им хотелось побольше погулять по центральной части Мадрида (а также потому, что мама не выражала большого восторга по поводу их приезда). Они приглашали нас поужинать в один из дорогих ресторанов, и отец уплетал там за обе щеки, а мама к ресторанной еде почти не притрагивалась. Родители моего отца были высокими, худощавыми, похожими на иностранцев. Они все еще никак не могли смириться с тем, что их сын стал обыкновенным таксистом и не добился чего-то большего (они, похоже, полагали, что жена и дети преградили их сыну дорогу к богатству и славе), хотя я ни разу не слышала, чтобы отец на что-то жаловался, да и вообще он производил впечатление человека, который достиг в жизни того, чего хотел.

Наши бабушка и дедушка со стороны матери, Марита и Фернандо, тоже были для меня и Анхеля почти чужими. Иногда мы отправляли им почтовые открытки, а бабушку Мариту мы называли между собой «бабулечкой», потому что она была по своей комплекции миниатюрной. Когда она садилась на стул или диван, ее ноги не доставали до пола. Мама пошла в своего отца — симпатичного офицера, угодившего в когти к этой «бабенке», которая, по словам моей мамы, всю жизнь любила только валяться в постели и ничего не делать. Всю работу по дому дедушке приходилось делать самому: он ходил за покупками, готовил еду, стирал и гладил белье, оплачивал счета и выполнял все капризы своей жены. «Бабулечка» носила очки с толстенными, как дно стеклянной вазы, стеклами, из-за чего становилось еще более непонятно, за что ее так сильно любит мой дедушка. Желания Мариты были для него законом. По всей видимости, она обладала каким-то особым магнетизмом, позволяющим заставлять окружающих делать то, чего ей хочется. Она вызывала у меня большой интерес, и мне нравилось, что эта некрасивая женщина, обладающая таинственными чарами, приходится мне бабушкой. Одновременно с этим я — из чувства солидарности со своей мамой — испытывала к бабушке и чувство неприязни. Мама, возможно, была единственным человеком, отказывающимся выполнять ее прихоти, и о чем бы «бабулечка» ни просила мою маму, та всегда отвечала категорическим «нет». Мама говорила, чтобы она пошла поискала какого-нибудь другого дурака. Непреклонность моей мамы по отношению к «бабулечке», у которой она была единственной дочерью, выглядела поистине удивительной.

Как-то раз жарким июльским днем, когда небо было ослепительно синим, Анхель вбежал в наш дом и взволнованно сообщил, что он вроде бы видел, что «бабулечка» поднимается вверх по склону, волоча за собой чемодан, по размерам больше ее самой. Я вышла из дома и увидела, что к нам и в самом деле приближается какая-то женщина в белых туфлях. Она тащила за собой чемодан, а через плечо у нее еще и висела белая сумка. Одета она была в черное платье с белыми крапинками. Мама в этом момент ходила по своим клиентам, а отец возил пассажиров на такси. Я уже почти час, сидя в своей комнате, пыталась сделать домашнее задание.