Семён Данилюк - Как умереть легко
Наконец установилось соединение. И — выжидательное молчание. Следовало поторопиться.
— Прошу прощения за поздний звонок, господин Циридис. Моя фамилия — Заманский — вряд ли вам что-то скажет…
— Нэ скажет! — подтвердил насторожённый мужской голос с тёплым гортанным акцентом.
— Я — друг Зиновия Плескача. Мобильный этот, написанный от руки, как раз считал с его визитки.
— Да!? Огромная жалость, — скорбно произнёс Циридис. — Плескач в нашем деле — фигура серьёзная. А уж среди самоварщиков — из первых. Венок от Ассоциации направили.
— Бог с ней, с Ассоциацией. Мне важно, что Вы лично были дружны с Зиновием, — Заманский постарался сбить опасливого собеседника с официально-отстраненного тона. Упреждая вопрос, пояснил. — Узнал об этом от его бывшего компаньона. От него же, — что вы помогали Зиновию с клиентурой.
— Порехину-то почем знать? — раздраженно отреагировал Циридис. — Этому пустобреху крепко повезло, что Плескачу на хвост сел. Тот его на приличные деньги вытащил. И вообще — не понимаю цель разговора. — Я, видите ли, в прошлой жизни следователь. Пытаюсь для себя уяснить…
— Самоубийство вызывает сомнения? — Циридис насторожился. — Не само по себе. Его причина. Уверен, что подтолкнуть Зиновия к тому, чтоб отравиться, могло что-то чрезвычайное. Возможно, связанное с работой. Но сам я от вашего антикварного мира далёк и без опытного лоцмана запутаюсь. Готов подъехать, куда скажете.
На той стороне установилось выжидательное молчание.
— Не представляю, чем смогу помочь, — Порехин оказался прав: опасливый грек попытался увильнуть от разговора. — К тому же у меня очень плотный график.
— У вас график, у меня, — с негодованием перебил Заманский. — Потому что живые. А вот Зиновию спешить больше некуда. Отстрадался.
— Отстрадался, — согласился Циридис с новой, заинтересованной интонацией. — Так о чем хотите говорить?
— О дружбе, — брякнул Заманский. — О той, что после смерти сохраняется. Циридис хмыкнул.
— Завтра улетаю в Лондон на Сотсби. Но с девяти до одиннадцати буду в офисе. Если успеваете, предупрежу секретаршу.
— До встречи, — не дал ему передумать Заманский.
В девять утра, бросив машину у метро на окраине Москвы, Заманский добрался до Пушкинской.
— Вы — из Тулы? — уточнила пожилая секретарша и, игнорируя прочих дожидающихся приёма, приоткрыла перед ним дверь.
Навстречу Заманскому поднялся облысевший пятидесятилетний грек с лохматыми нависающими кустами бровей. По застывшей маске доброжелательности на мясистом горбоносом лице было заметно: хозяин кабинета уже сожалеет о том, что согласился на встречу. Потому Заманский с места в карьер приступил к главному.
— Оказывается, фосфорные спички Плескачу уступил как раз Порехин, — объявил он. — Тот ему сказал, будто собирает коллекцию под заказ. Правда, сам Порехин уверен, что насчёт коллекции Зиновий придумал для отвода глаз. Но и в разговоре с сыном Зиновий упоминал о каком-то крупном заказе.
— Это что-то меняет? — бровяные кусты Циридиса сдвинулись в сплошной кустарник, выдав раздражение. — Или — самоубийство всё-таки под сомнением?
Взгляд его выжидающе сверкнул.
— Да самоубийство, конечно, — неохотно признал Заманский. — Отравление белым фосфором без признаков насилия. Тут и обсуждать нечего. Но остаётся вопрос вопросов: почему? Одно дело человек заблаговременно готовится к уходу в мир иной. Совсем другое — если решение импульсивное. Разные мотивы. Я, правда, последний раз общался с Зиновием два месяца назад. Но даже тогда показалось, что он оживает. Видите, на заказ подрядился. И вдруг в одночасье всё порушил. Сын у него после смерти жены и вовсе свет в окошке был. Так даже записки не оставил.
Циридис, как бы ненароком скользнул взглядом по напольным, в золоченом корпусе часам. — Положим, я и сам не верю в самоубийство из-за жены, — признался он. — Но раз Зиновий не оставил записки, значит, хотел, чтоб другие так думали. И не друзьям в этом ковыряться. Он протянул руку для прощального рукопожатия.
Но не для того Заманский отмахал под двести километров, чтоб покорно убраться восвояси. Он придержал руку, пригнулся голова к голове.
— Пойми ты! Мы с Зиновием дружбаны с детства, — произнёс он проникновенно. — Это ж всегда был жизнелюбивый сибарит. Всё прикидываю, как он сидит один в своём салоне, как пьёт в и ски. Со спичками вприкусочку. И — не сходится! Только если решение внезапное. Но тогда к этому кто-то подтолкнул. Потому и важно разобраться, покупались ли спички для коллекции, а в порыве использовались как способ самоубийства, или изначально — чтоб свести счёты с жизнью.
— Нэ вижу разницы, — буркнул Циридис. — Разница пресущественная. Чтоб человека на тот свет отправить, не обязательно пистолет к виску приставлять. Можно каким-то страшным известием оглоушить. Может, сидит где-то сейчас стервец да посмеивается своей ловкости. Неужто спустим? Конечно, действуя в лоб, Заманский рисковал. Ведь сам Циридис мог оказаться той самой тайной причиной гибели Зиновия.
— Чем я-то могу?.. — Циридис с усилием выпрастал ладонь. — Не выходит из головы этот заказ. Лёвушка отцовских клиентов, кроме «самоварников», не знает. А вы в центре этого мира. Всё про всех знаете. Вас уважают, считаются.
Циридис остался бесстрастным. Но какой южанин равнодушен к лести? Щёки его заалели. — Опись при вас? — он протянул руку, в которую Заманский вложил ксерокопию акта.
Они уселись в кресла у журнального столика.
Циридис, придавив двумя пальцами список, неспешно двинулся вниз по тексту. Затем раскрепил листы, разложил перед собой. Подключились другие пальцы на обеих руках, и он уже принялся перебирать ими, перебегая с листа на листок, будто наигрывающий гамму пианист. Темп всё ускорялся. И по тому, как бегло перемещались пальцы с букинистических книг на бронзу, с картин на фарфор, с монет на иконы, с часов на царские ордена, Заманский увидел, что, во-первых, с салоном Плескача хозяин прекрасно знаком; во-вторых, перепрыгивая вроде бессистемно от одной номенклатуры к другой, нацеленно ищет подтверждение какой-то своей догадке.
Не долистав до конца, Циридис принялся озабоченно выбивать чечётку подушечками пальцев. Брови сдвинулись, лицо побагровело. Хитроумный грек нашел разгадку, — понял Заманский, — и разгадка эта его напугала. Теперь было важно, захочет ли ею поделиться. — Что-то неприятное?
Циридис задумчиво кивнул. Медленно пожевал сочными губами. — Если я прав, коллекцию Плескачу поручили собрать очень дорогую и очень…специфическую. Подобные коллекционеры — тоже надо понимать — люди закрытые. Заманский недоумённо вскинул подбородок — Высокопоставленные из новых, — в голосе Циридиса, дотоле благодушном, пробурилось внезапное ожесточение. — Халявные деньги обрушились как лавина. У людей головы посносило. Не знают, куда распихать, чтоб подороже. Многие в антиквариат вкладываются. Но так, чтоб об этом никто не знал. Порядок цен в десятках миллионов. А это, попади в руки недруга, — существенный компромат. Они ж там меж собой, как в серпентарии. Захочет ли такой человек выйти из тени? А контакт — это всегда опасность…. Так что неудачный вопрос дорого стоит. Бывает, и жизни. — Я не боюсь! — заверил Заманский. Циридис поморщился: — С вас-то что за спрос? В ответе кто свёл. Страх его навёл Заманского на новую мысль. — Полагаете, что-то могло не заладиться с заказом, и Зиновий из-за этого?.. — Нэ утверждаю. Но если что-то пошло не так? Или о заказе кто-то ненужный пронюхал и надо спрятать концы? — Вы прямо как о братках, — недоверчиво хмыкнул Заманский. — С братками как раз проще, — холодно объяснился Циридис. — А здесь, если что втемяшится: задолжал — отвечай всем имуществом и всем коленом. Может, Зиновий таким путём сына из-под удара выводил? Заманского перетряхнуло. — Это я так — с перебором, — оборвал себя Циридис. — Но прощупать попробую. В память Зиновия. Конечно, такие вещи быстро не делаются. Не меньше недели для согласования потребуется. Это ещё, если сумею до Лондона связаться. Так что… номерок оставьте.
На границе Тульской области Заманского достал звонок. — Виктор Григорьевич! — послышался женский голос. — Господин Циридис просит вас срочно подъехать. Он перенёс вылет и будет ждать вас в офисе до семнадцати часов.
Ещё не разъединившись, Заманский пересёк сплошную полосу и, развернувшись на Москву, резко нажал на акселератор. Времени, чтоб успеть, оставалось всего ничего.
Он опоздал на полчаса, но Циридис дождался. Знакомым жестом пригласил за тот же столик, на сей раз накрытый. Гостя дожидалась ваза с фруктами и бутылка армянского коньяка.
Циридис подрагивающей рукой разлил по рюмочкам. Выпил мелкими глоточками, как делают малопьющие люди в состоянии возбуждения. Выказывая расположение, самолично подложил на блюдо Заманского кисть пунцового винограда.
