Вадим Россик - Нотариус из Квакенбурга
Мой патрон кивнул и стал выкладывать нужные бумаги из сумки. Таис ввела в кабинет Вилемину и дворецкого Мартина. После некоторых формальностей связанных с отменой прежнего завещания, нотариус велел мне занять место за письменным столом и записывать то, что граф соизволит диктовать. Вот, что я записал:
«Последняя воля и завещание Его Сиятельства графа Бертрама Мармадука Де-Бурга. Я, граф Бертрам Мармадук Де-Бург, постоянно проживающий в замке Три Башни, настоящим документом отменяю все ранее сделанные мной распоряжения и волеизъявления и одновременно объявляю настоящий документ своей единственной последней волей и завещанием.
Во-первых, я передаю и завещаю всю мою собственность, обстановку, все мои личные вещи, книги, предметы искусства и драгоценности моему сыну графу Озрику Бертраму Де-Бургу в случае, если он переживет меня.
Во-вторых, если мой сын граф Озрик Бертрам Де-Бург умрет, не вступив в права наследования, то я завещаю все мое вышеупомянутое состояние моей дочери Валерии Де-Бург.
В-третьих, если моя дочь Валерия Де-Бург умрет, не вступив в права наследования, то я завещаю все мое вышеупомянутое состояние моему сыну графу Себастьяну Бертраму Де-Бургу».
Остальная часть завещания представляла собой изложение всяких юридических формальностей. Небольшие суммы были оставлены слугам и монастырю Патерностер. На последней странице граф подписал свое имя под словами: «Я назначаю, уполномочиваю и называю нотариуса доктора Бенедикта Мартиниуса из Квакенбурга исполнителем этой моей последней воли и завещания».
Подлинность завещания тут же засвидетельствовали дворецкий Мартин Валик и горничная Вилемина Вилемус.
Когда мы уже закончили и собирались покинуть старого графа, в кабинет вошел Себастьян. По нетвердой походке и побагровевшему лицу было видно, что он изрядно навеселе. Себастьян окинул присутствующих мутным взглядом и обратился к отцу вызывающим тоном:
– Что тут происходит, отец?
– Мое терпение кончилось, Себастьян! – резко ответил ему граф Бертрам. – Я решил изменить завещание в пользу твоего брата. Думаю, что он лучше распорядится моим состоянием.
– Вот как? А как же я? Ты подумал, на что я буду содержать свою семью? У меня же нет ни центума!
– Об этом должен был думать ты сам! У тебя были немалые средства, но ты все растратил. Где эти деньги?
Себастьян пьяно расхохотался.
– Часть своих денег, отец, я потратил на выпивку, часть на женщин, а вот остальными распорядился очень глупо – проиграл в карты!
– Я больше тебе ничего не дам! – хрипло выкрикнул старик и схватился за сердце. На его посиневших губах показалась пена.
– Немедленно прекратите этот спор! – резко вмешался нотариус. – Себастьян, вы что, не видите – отцу плохо!
Таис увела старого графа в спальню. Слуги тоже исчезли. Себастьян тяжело упал на стул возле письменного стола, сжал голову руками и тоскливо посмотрел на нас.
– Ответьте мне, месьер Мартиниус. Ну почему все всегда достается любимчикам?
Нотариус пожал плечами и ничего не ответил. Да Себастьян и не ждал ответа. Он сидел, погрузившись в свои мысли и, казалось, забыл о нашем присутствии. Глаза его были прикрыты, набрякшее лицо подергивалось как от судороги. Вдруг он поднялся с места и, уходя, бросил со злобой:
– Ну, ладно! Отец еще пожалеет об этом. А этот тихоня Озрик все равно ничего не получит. Я об этом позабочусь!
Глава седьмая
В которой Мельхиор сначала подслушивает, а потом смотрит сон
Вся эта сцена произвела на меня гнетущее впечатление. Вспомнились и предостережение монаха в придорожной харчевне, и слова Озрика о нависшей неведомой угрозе, и я снова почувствовал, что что-то должно случиться, что-то неотвратимое и страшное.
Возвращаясь к себе, мы встретили доктора Адама, который с врачебным чемоданчиком в руках спешил к старому графу.
– Графу Бертраму необходима моя помощь! – крикнул он, пробегая мимо. – Старик и так чуть жив, а детки ни с чем не считаются.
Обед, на котором отсутствовали Себастьян и женщины с Ники, прошел в напряжении. Присутствующие перебрасывались ничего не значащими фразами и всячески делали вид, что полностью поглощены процессом дегустации супа из медвежьих хвостов и седла барашка. Видимо из-за того, что Себастьяна не было, на столе появилось спиртное: белое и красное вино из виноградников Южной Александрии.
После обеда мы с Мартиниусом отправились в библиотеку замка, чтобы там поработать над кое-какими документами, которые мой шеф взял с собой из дома.
– У графа Бертрама довольно интересное книжное собрание, – с увлечением рассказывал нотариус, пока мы поднимались из столовой по винтовой лестнице на следующий этаж. – В прошлый свой визит сюда я обнаружил некоторые очень редкие издания, например, «Историю гведов» Анонимуса, написанную триста лет назад, Codex Guedicus – старинный сборник законов, написанный на латыни, а также Acta Sanctorum Guedicum – «Деяния гведских святых», тоже на латыни. Кроме того, в графской библиотеке хранится много трактатов по богословию и различным наукам, исторические труды и литературные сочинения.
Библиотека оказалась большим квадратным помещением с высоким потолком. Вдоль одной из стен у окон стояли столы со стульями. Перпендикулярно к ним располагались стеллажи, заполненные книгами. В дальнем углу библиотеки виднелась лестница-стремянка, с помощью которой можно было доставать книги с верхних полок, так как стеллажи доходили до самого потолка. Моему шефу понадобился какой-то толстый юридический справочник в кожаном переплете, лежавший как раз возле лестницы. В тот момент, когда мы с ним оказались в углу, скрытые от входа несколькими тысячами книг, дверь библиотеки открылась, и послышался знакомый голос Озрика:
– Входи Патриция. Здесь никого нет. Мне необходимо с тобой поговорить без посторонних.
Слышно было, как вошедшие сели на стулья возле двери. Я уже открыл рот, чтобы подать голос, но нотариус предостерегающе приложил палец ко рту. Мы застыли, обратившись в слух. Молчание первой нарушила женщина:
– О чем ты хотел со мной поговорить, дорогой?
– Патриция, милая Патриция, я не знаю, как тебе сказать… Ты можешь считать меня негодяем, да я и чувствую себя им, но я все же решил честно тебе признаться. Нужно прекратить наши отношения! Я не могу смотреть в глаза брату. Иногда мне даже кажется, что он обо всем догадывается. Я теряю уважение к себе…
Озрик хотел добавить еще что-то, но Патриция его перебила:
– Послушай меня, любимый. Ты мне нужен! Только благодаря тебе я еще могу выносить эту гадкую жизнь с опостылевшим пьяницей! Что у меня еще есть кроме тебя? Ни на что не годный муж и неизлечимо больной ребенок. А я ведь женщина! Я хочу любить, хочу быть любимой…
Внезапно Патриция заплакала. Как она сейчас была не похожа на ту властную даму, которую я видел раньше. Слышно было, как Озрик вскочил с места и в волнении начал ходить взад и вперед.
– Ну, пойми же, – снова начал он, – это была ошибка, возможно, моя слабость. Пора нам остановиться.
– Почему ты так жесток со мной? – сквозь слезы проговорила Патриция. – А может, у тебя появилась другая женщина? Кто она? Уж не эта ли гречанка? Что ты молчишь? Я угадала, ведь так? Ну, скажи же хоть что-нибудь!
Женщина замолчала. Слышны были только ее тихие всхлипывания. Через несколько минут молодой граф, видимо собравшись с силами, твердым голосом произнес:
– Да, ты права. Мне нравится Таис. Она мне понравилась сразу, как только я ее увидел. Сначала я думал, что она будет моей легкой добычей, но когда она отвергла меня, я понял, что влюбился. И тогда, чтобы победить в себе это чувство, я закрутил роман с тобой. Теперь я знаю, что не могу без нее жить. Я не хочу и не могу больше тебя обманывать, Три. Не знаю, простишь ли ты меня, но больше между нами ничего не будет! Прости, если можешь.
С этими словами Озрик выбежал вон. Патриция некоторое время еще сидела в библиотеке. Плакать она перестала. Мы слышали, как в ярости она бормотала: «Негодный старик! Это из-за него Озрик меня бросил. Бедный дурачок! Думает, что скоро получит наследство и богатством завоюет эту гведиотку! Будьте вы все прокляты: и граф Бертрам, и Озрик, и Себастьян, и гречанка! Я еще отомщу, обязательно отомщу!»
Постепенно она успокоилась, перестала грозить, высморкалась в платок и, приведя себя в относительный порядок, ушла. Потрясенные услышанным, мы в растерянности смотрели друг на друга. Какие, оказывается, здесь кипят страсти, происходят драмы, скрытые за внешней чопорностью и благопристойностью! Первым опомнился нотариус:
– Никому ни слова, Мельхиор, – предупредил он меня, подняв вверх длинный костлявый палец.
– Да, доминус.
– Здесь замышляются нехорошие дела, мой мальчик, – продолжил нотариус, – но, слава Гведикусу, мы свои дела уже заканчиваем. Завтра осмотрим монастырь Патерностер, как я обещал, и послезавтра утром отправимся домой. А сейчас, Мельхиор, за работу! Надеюсь, что больше нам никто не помешает.
