Андрей Бондаренко - Ремарк и миражи
Себе же она приобрела: коротенькое пёстрое платья без рукавов, длинный летний жакет, тёмно-синюю юбку до колен, белоснежную блузку, украшенную пышными кружевами, и две элегантные дамские шляпки.
— И что нам теперь делать? — запечалился Роберт. — Тащить всё это с собой в «Милонгу»?
— Ничего и никуда тащить не надо, — заверила супруга. — Сами всё завтра привезут. Никуда не денутся. Сейчас я обо всём договорюсь. Например, вон с тем представительным менеджером…
Вернувшись, она сообщила:
— Проблема с доставкой снята. Причём, полностью…. Но ты, любимый, не расслабляйся раньше времени. Нам ещё надо зайти в соседний магазин, где продаётся броская бижутерия и местная яркая косметика. Все девушки и молодые женщины Буэнос-Айреса, как я заметила, делятся сугубо на две категории: либо скучно-бледные скромницы-пуританки, либо пёстро-стильные ветреницы…
Торгово-закупочная кампания была успешно завершена в шестнадцать десять.
— Кстати, а не пойти ли нам — прямо сейчас — в «Милонгу»? — предложила Инни. — Кушать очень-очень хочется. Пообедаем, а там и столичный репортёр подойдёт-подтянется…. Как считаешь?
— Согласен. Голод, как известно, не тётка…. Кстати, а почему сеньор Мюллер назначил нам встречу именно в «Милонге»? Не находишь это странным?
— Мы же договорились, что обсудим все накопившиеся странности и неувязки вечером. Не так ли? А договорённости, как известно, всегда следует неукоснительно соблюдать…
В «Милонге» было чуть душновато, но, вместе с тем, и очень уютно. Посетителей насчитывалось совсем немного. Порядка шестидесяти-семидесяти процентов посадочных мест — от их общего количества — было не занято. Седой сутулый тапёр лениво перебирал — длинными смуглыми пальцами — чёрно-белые клавиши старенького рояля, установленного на отдельном полукруглом подиуме.
А само обустройство бара, включая его общий дизайн и массивную мебель, мало чем отличалось от классических интерьеров среднестатистического ирландского паба. Ничего интересного и необычного, короче говоря.
На отдельном столике, стоящем почти у самого входа, располагался — на специальной подставке — фотопортрет пожилого мужчины: высокий морщинистый лоб, выпуклые надбровные дуги, задумчиво-мечтательные глаза, прямой породистый нос, узкие длинные губы, изломанные в печальной улыбке итальянского арлекина Пьеро, волевой подбородок.
Рядом с фотопортретом, на столешнице, лежала россыпь ярко-алых гвоздик. Именно — россыпь: цветы были разложены намеренно небрежно, без какого-либо стройного порядка.
— Эх, дедуля-дедуля, так и не успели мы с тобой потолковать по Душам, — остановившись возле столика с фотопортретом, негромко пробормотал Роберт. — Жаль.
— Конечно, жаль, — полушёпотом подтвердила Инэс. — Очень-очень-очень. До слёз…. Зато я теперь знаю, Робби, каким ты будешь в старости.
— И каким же?
— Очень интересным, симпатичным и импозантным стариканом. Ну, и мне, понятное дело, придётся соответствовать…. Милый, мы же договаривались, что грустить и печалиться об усопшем — будем чуть позже? После поимки подлого убийцы?
— Или же убийц, — машинально уточнил Роберт. — И совсем необязательно, что мы их поймаем. Возможно, просто уничтожим…. А вообще, да. Договаривались.
— Тогда пошли занимать столик…
К ним подошёл высокий седой метрдотель в чёрном мятом фраке и, отвесив вежливый полупоклон, что-то предупредительно забормотал по-испански.
— Сеньор, говорите, пожалуйста, на английском языке, — мягко улыбнувшись, попросила Инни. — Мой муж, к сожалению, не владеет испанским. Нехорошо, согласитесь, когда двое беседуют о чём-то, а третий их не понимает.
«Повезло тебе, братец, с женой», — одобрительно хмыкнув, прокомментировал рассудительный внутренний голос. — «Очень воспитанная, утончённая и тактичная девица. Не говоря уже о целом ворохе других — бесспорных и интимных — достоинств…».
— Конечно, конечно, — переходя на английский, отвесил очередной вежливый полупоклон метрдотель. — Вы, прекрасная сеньора, безусловно, правы…. Рад приветствовать вас, мистер Моргенштерн, в нашем скромном заведении. Это — большая честь.… А ещё примите мои самые искренние и глубокие соболезнования — по поводу безвременной кончины вашего…э-э-э, вашего близкого родственника.
— Спасибо, — поблагодарил Роберт. — Я — родной внук Ганса Моргенштерна.
— Вдвойне польщён вашим визитом. А также и присутствием здесь вашей очаровательной спутницы.
— Инэс Ремарк, — представилась Инни.
— Ремарк?
— Да, именно так. Инэс Ремарк…. А почему, уважаемый сеньор, в вашем голосе обозначились нотки удивления?
— Видите ли, сеньора. Просто у покойного дона Ганса было точно такое же дружеское прозвище — «Ремарк»…. Извините, дамы и господа, что отвлекаю пустыми и бездарными разговорами. Вы же, наверное, проголодались?
— Ничего, мы потерпим, — заверил Роберт. — А скажите-ка, достопочтимый сэр, как вы узнали, что я являюсь близким родственником покойного Ганса Моргенштерна?
— Только не надо, ради Бога, именовать меня — «достопочтимым сэром», — засмущавшись, попросил метрдотель. — Постоянные посетители узнают — обязательно засмеют…. Как узнал? Конечно же, определил по характерной и приметной внешности. Я, собственно, работаю здесь, в «Милонге», с шестнадцатилетнего возраста. Начинал обычным уборщиком, потом перешёл в официанты…. Так вот. Уже тогда дон Ганс был здешним завсегдатаем. Вы с ним, мистер Моргенштерн, очень похожи. Очень…. Вон там, кстати, — указал рукой в сторону дальнего окна, — и располагается столик вашего деда. Он только за ним трапезничал…. Если этот столик — на момент его прихода — был уже занят? Тогда дон Ганс — неизменно — устраивался за барной стойкой. Только так. И никак иначе…. Прошу вас, уважаемые, проходите. Проходите…. Занимайте ваш «фамильный» столик. Рассаживайтесь. Знакомьтесь с меню.
— Рискну, всё же, сделать заказ без меню, — решил Роберт. — Будете записывать?
— Запомню. Диктуйте.
— Двухлитровый кувшин разливного пива. Далее…
— Извините, но пиво — какой марки?
— Обидеть хотите?
— Простите, ещё раз.
— Итак, двухлитровый кувшин «Кильмес-Кристаль». Далее — закуски. Два тапаса[4]. Малое сырное ассорти. Два кусочка фаины[5]. Ну, и тортильи[6]с хамоном[7]…. А минут через сорок-пятьдесят подайте две стандартные порции асадо[8]— «а-ля гаучо».
— А что с десертами и ликёрами?
— Замените их на ещё один двухлитровый кувшин пива. И добавьте к нему…м-м-м, блюдечко со всякими и разными орешками.
— Весьма достойный заказ, мистер Моргенштерн. Весьма…
Метрдотель ушёл.
— Милый, ты же говорил, что никогда — до этой нашего вояжа — не бывал в Аргентине? — недоверчиво прищурилась Инэс.
— В первый раз посещаю эту замечательную страну, — подтвердил Роберт. — Честное и благородное слово.
— Почему же ты так хорошо разбираешься в аргентинской кухне? Заказ сделал — на раз…. Или же почерпнул все эти знания из Интернета?
— Если ты подзабыла — напоминаю. Мой отец, Отто Моргенштерн, прожил в этой стране — до своего судьбоносного отъезда в Австрию — двадцать два полновесных года. И он — до сих пор — без ума от Аргентины…. Скучает, конечно же. Очень сильно скучает. И в периоды, когда его посещает приставучая ностальгия, отрывается на кухне. То бишь, готовит всё-всё-всё аргентинское. Так что, в местной кухне я, действительно, неплохо разбираюсь. Дока, одним словом. Ничего хитрого…
— Тогда возникают два совершенно-закономерных вопроса, — неуверенно и чуть напряжённо улыбнулась Инни.
— Я даже догадываюсь — какие.
— И, всё же?
— Задавай, конечно. Только оба сразу.
— Хорошо. Вопрос первый. Почему твой отец — после своего отъезда из Аргентины — так ни разу потом не посетил Родину и родителей? Ну, хотя бы с кратким визитом? Второй вопрос. Почему Отто Моргенштерн не приохотил тебя к испанскому языку, что, согласись, было бы логично?
— Ты же и сама, любимая, знаешь ответы на эти вопросы. Вернее, ответ, — вздохнул Роберт. — В обоих этих случаях — бесспорно — проявилась железная воля моей матушки. Да, посещать Аргентину — это она отцу запретила. Причём, строго-настрого, категорически и навсегда…. Почему? Наверное, боялась (да и до сих пор, скорее всего, боится), что он, глотнув здешнего вольного воздуха, больше не вернётся в Австрию. То бишь, выражаясь напрямик, вырвется — из «супружеской клетки» — на свободу…. Да, это матушка была категорически против того, чтобы я занимался испанским языком. Мол: — «Вполне достаточно немецкого и английского. Так как во всех по-настоящему цивилизованных странах общаются именно на этих благородных языках…». И в этом моменте, естественно, она настояла на своём. Впрочем, как всегда и во всём.
