Дик Фрэнсис - Ноздря в ноздрю
Но теперь шок, усталость, ощущение собственного бессилия и облегчение (помощь наконец-то пришла) сделали свое черное дело: по моим щекам покатились слезы.
— Пойдемте, сэр. — Один из пожарных обнял меня за плечи. — Давайте я уведу вас отсюда. У вас что-то болит?
Язык стал огромным, заполнил едва ли не весь рот, мешая говорить.
— Нет, — просипел я. — Ну, может, колено. Со мной все в порядке. А вот она… — Я указал на Мэри-Лу, не в силах продолжить.
— Не волнуйтесь, сэр. Мы за ней присмотрим.
Он помог мне подняться и за плечи начал разворачивать к двери. Но я смотрел на то место, где были ноги Мэри-Лу, пока голове не пришлось последовать за плечами. Он подтолкнул меня к двери, где уже ждал второй пожарный, который накинул мне на плечи ярко-красное одеяло и вывел в коридор. Я решил, что они пользуются красными одеялами с тем, чтобы замаскировать кровь.
Пожарный отвел меня по коридору к лестнице. Я заглянул на кухню. Карл наклонился над раковиной, его рвало. И я понимал почему.
Мужчина в зеленой куртке с надписью «ВРАЧ» на спине протиснулся мимо меня.
— Он в порядке? — спросил моего сопровождающего.
— Похоже на то, — последовал ответ.
Я хотел сказать, что нет, я не в порядке, что я увидел ад и теперь образ этот навечно останется со мной. Мне хотелось кричать, что я совсем не в порядке и никогда уже не приду в норму.
Вместо этого я позволил довести меня до лестницы, а потом уже сам, следуя указанию, спустился по ступеням. Меня заверили, что внизу ждут другие люди, которые мне помогут. Но разве они могли стереть увиденное из памяти? Могли сделать меня прежним? Могли предотвратить кошмары?
Внизу, как и пообещал пожарный, меня действительно встретили заботливые руки и успокаивающие голоса. После короткого осмотра я, по-прежнему завернутый в одеяло, просидел на белом пластиковом стуле, как мне показалось, очень и очень долго. Несколько раз молодой человек в ярко-зеленом халате с надписью «ФЕЛЬДШЕР» на спине подходил, чтобы справиться о моем самочувствии. Говорил, что сожалеет о задержке, но помощь приходилось оказывать тем, кто в ней больше всего нуждался. Я кивал. Знал, о чем речь. Все видел собственными глазами.
Машины «Скорой помощи» приезжали и уезжали, выли сирены, а число черных мешков с телами, которые рядком укладывали у задней стены трибуны, росло и росло по мере того, как день медленно катился к вечеру.
В больницу я попал около семи часов. После долгого сидения на пластиковом стуле не мог стоять без поддержки, потому что левое колено распухло, а нога слушалась плохо. Мой юный друг фельдшер помог мне забраться в «Скорую помощь», и в больницу мы поехали на малой скорости, без включенной сирены или мигалки. Пик кризиса миновал. Тяжелораненых и умирающих доставляли в больницы как можно быстро. Нам, легкораненым, такая спешка не требовалась.
«Скорая помощь» отвезла меня в Бедфорд, потому что более близкие к Ньюмаркету больницы заполнили тяжелораненые. В Бедфорде рентгеновский снимок показал, что в распухшем колене все кости целы. Обследовавший меня врач предположил, что при контакте с дверью моя коленная чашечка временно сместилась, что и привело к внутреннему кровотечению. Гематома, образовавшаяся в коленном суставе, вызвала и опухоль, и боль. Кровь, запятнавшая мои брюки, вылилась из глубокого пореза на бедре, возможно появившегося в результате удара о дверь. Хотя кровотечение уже прекратилось, врач свел края раны и закрепил полосками пластыря, а сверху наложил прямоугольную марлевую салфетку и закрепил клейкой лентой. А вот к брюкам моим в больнице отнеслись крайне бесцеремонно, отрезали практически всю левую штанину. На колено надели эластичный «рукав», который поддерживал сустав и придавливал гематому, препятствуя ее распространению. Там же я получил высокий, плотный хлопчатобумажный носок для левой ноги, чтобы уменьшить распухание нижней части голени, и пригоршню больших белых болеутоляющих таблеток. После нескольких дней отдыха, сказали мне, я буду как новенький. «Новенький телом, — подумал я, — а как долго мне придется залечивать эмоциональную травму?»
Больница вызвала такси, чтобы отвезти меня домой. Я сидел в приемном отделении, стесняясь из-за того, что доставил столько хлопот, испытывая чувство вины, потому что так легко отделался в сравнении со многими другими. Сил у меня не осталось, ни физических, ни духовных. Я думал о Роберте и Луизе. Выжили ли они? Что мне нужно сделать, чтобы это узнать? У кого спросить?
— Такси для мистера Мортона. — Мужской голос вернул меня в настоящее.
— Это я.
И только тут осознал, что денег у меня нет.
— Все нормально, платит Национальная служба здравоохранения, — успокоил меня водитель. — Но чаевых они не дают, — добавил он. «Тебе не повезло, — подумал я, — если думаешь, что разживешься у меня чаевыми».
Он оглядел меня с головы до ног, и видок, само собой, был у меня тот еще. Пиджак шеф-повара, клетчатые брюки с одной нормальной, а второй укороченной штаниной, синее колено, высокий белый носок.
— Вы — клоун? — спросил меня таксист.
— Нет. Шеф-повар.
Он сразу потерял ко мне интерес.
— Куда едем?
— Ньюмаркет.
Такси подъехало к моему коттеджу в южной части Ньюмаркета около одиннадцати. Я проспал всю дорогу от Бедфорда, и таксисту с трудом удалось растолкать меня, когда мы прибыли. Вероятно, он проникся ко мне жалостью, потому что помог пересечь узенькую полоску травы между дорогой и парадной дверью.
— Сами справитесь? — спросил он, когда я вставил ключ в замочную скважину.
— Будьте уверены, — ответил я, и он уехал.
Я прохромал на кухню, запил пару болеутоляющих таблеток стаканом воды из-под крана. Решил, что лестницу мне не преодолеть, поэтому улегся на диване в маленькой гостиной и тут же провалился в кошмарный сон.
…Я лежал на больничной каталке, которая медленно двигалась по коридору с серыми стенами без единого окна. Я видел, как проплывали потолочные лампы. Яркие прямоугольные панели, встроенные в серый потолок. Коридор, похоже, тянулся в бесконечность. Световые панели, все одинаковые, сменяли друг друга. Я приподнял голову и увидел, что толкает каталку женщина в ярко-красной шифоновой блузке с черными кудрявыми волосами, падающими на плечи. Мэри-Лу Фордэм, и она мне улыбалась. Я посмотрел на ее прекрасные ноги, но их не было, она, казалось, плыла над серым полом. Я рывком сел, уставился на свои ноги. Там, где им следовало быть, простыня, красная от крови, лежала вровень с каталкой. Крови было много, лужи, озера крови. Я вскрикнул и скатился с каталки. Падал, падал, падал…
Проснулся словно от толчка, сердце колотилось, лицо покрывал холодный пот. Сон был таким ярким, что мне пришлось пустить в ход руки, чтобы убедиться, на месте ли ноги. Я лежал в темноте, тяжело дыша, пока сердцебиение не выровнялось.
Это был первый из повторяющихся кошмаров.
Две тревожные ночи кряду окончательно вымотали меня.
Большую часть воскресенья я лежал, сначала на диване, потом на полу. Оказалось, что там куда удобнее. Смотрел новостные каналы, чтобы узнать как можно больше о «Терроре на „Гинеях“». Так окрестили это событие. Десятки телекамер освещали скачки, но только одна, да и то краем, зацепила происходящее на балконах лож 1 и 2 Лобовой, главной трибуны в момент взрыва. Этот сюжет прокручивали снова и снова в каждом выпуске новостей. Яркая вспышка, осколки стекла, летящие куски бетона и тела. Многих гостей «Делафилд индастрис» буквально смело с балконов, и они, как тряпичные куклы, попадали на плоскую крышу под ними, а потом на ничего не подозревающих зрителей, которые сидели ниже. Этим «летунам», похоже, повезло, они покалечились, но остались в живых. Больше всех пострадали те, кто находился в ложах, как Мэри-Лу.
Я вновь и вновь думал о Роберте и Луизе. Знал, что должен кому-нибудь позвонить, узнать, что с ними. Но знал также, что не хочу звонить, потому что боялся услышать ответ. Вот и оставался лежать на полу.
Пока я сидел на белом пластиковом стуле, завернутый в красное одеяло, на ипподроме (я узнал об этом из телерепортажей) кипела работа. Полиция переписывала фамилии и адреса всех зрителей. Меня как-то упустили.
Скачку «2000 гиней» объявили несостоявшейся, потому что половина лошадей остановилась перед финишным отрезком, тогда как вторая половина накатила на финиш: жокеи сосредоточились только на скачке и узнали о взрыве лишь после ее завершения. Телевизионная картинка показала, как радость молодого жокея, выигравшего свою первую классическую скачку, быстро сменилась отчаянием, когда он понял, что победил в отмененной скачке.
Не было недостатка в версиях, кто и почему совершил это ужасное преступление.
Один телевизионный канал дал картинку Лобовой трибуны. Ложи 1 и 2 закрывало синее полотнище. Репортер заявил, что, согласно информации, полученной от полицейского источника, бомба взорвала не тех, для кого она предназначалась. Управляющий ипподромом, недоступный для комментариев из-за плохого самочувствия, судя по всему, подтвердил полиции, что в последнюю минуту в ложе 1 оказались совсем не те люди, которые первоначально сняли ее на скачку «2000 гиней». Репортер, который очень эффектно смотрелся в полосатой рубашке с отложным воротничком и без пиджака, еще долго рассуждал о том, что бомба предназначалась арабскому принцу и его свите, которых ждали в ложе 1. «Ближневосточный конфликт добрался до наших берегов», — уверенно заявил репортер.
