Павел Давыдов - Этюд о крысином смехе (опубликованный вариант)
– Послушайте, Холмс, а бочки вы, случайно, не относите к пузырькам? – съязвил я и тут же об этом пожалел. Лицо моего друга озарилось.
– Пузырьки! – благоговейно прошептал он и ринулся навстречу Дэниелу.
– Дорогой Дэниел! – страстно начал Холмс. – Видите ли… – он замялся, но, видимо, страсть коллекционера одержала верх, – видите ли, в кабинете вашего покойного отца я обнаружил коллекцию пузырьков. Я давно собираю пузырьки и, поэтому осмеливаюсь просить вас об одном одолжении: не согласитесь ли вы уступить мне хотя бы несколько экземпляров?
– Да забирайте хоть все, – прокряхтел Дэниел, пытаясь поставить тяжелую бочку на пол.
– Прямо сейчас?! – Холмс затрепетал. – Вы не шутите?!
В этот момент лорд покачнулся и не в силах более удерживать тяжелую бочку, выпустил ее. Бочка с грохотом упала на пол и, подмяв под себя Холмса, покатилась прямо на меня. Как загипнотизированный я смотрел на нее, даже не пытаясь сойти с места. Последнее, что осталось в моей памяти – бездушная, увеличивающаяся громада бочки, лопнувшие металлические обручи и хлещущее из открывшихся щелей бургундское.
Глава 10.
Я открыл глаза. Было темно. Где-то рядом били часы. Я насчитал семь ударов. Ничего не хотелось.
– Наконец-то! – раздался рядом знакомый голос. – Наконец-то вы пришли в себя, мой дорогой Уотсон! Я уже начал опасаться, что дело кончится гораздо серьезнее. Попробуйте пошевелить ногами… Теперь руками… Головой… Теперь попытайтесь сесть. Осторожно, осторожно! Ну как?
Передо мной стоял Холмс, а у стола с примочками в руках суетилась наша домохозяйка миссис Хадсон. Я с удивлением обнаружил, что сижу на диване в нашей квартире.
– Как я тут оказался? – спросил я, обнаружив, что, как это ни странно, у меня почти ничего не болит.
– Не волнуйтесь – дружески сказал Холмс. – Это я привел вас домой. Я очень счастлив, что все хорошо обошлось. По-видимому, вы потеряли сознание не от того, что по вам прокатилась бочка – она и по мне прокатилась – оттого, что ваш организм был измотан до предела и, к тому же, сильно ослаблен, тем, что случилось ночью. Бочка же просто сыграла роль катализатора: – И он подал мне чашку крепкого, ароматного кофе. – Пейте, это взбодрит вас. Сейчас мы поедим и отправимся в замок.
– Зачем?! – изумился я.
– За пузырьками! – лицо Холмса дышало торжеством. – Лорд Дэниел, как вы помните, презентовал мне коллекцию пузырьков.
– Как? Вы их не забрали? – опешил я.
– Простите, Уотсон, – с упреком сказал Холмс, – но вы такой тяжелый!
– Вы само благородство! – вскричал я, по достоинству оценив его жертву, но в глубине души жалея, что пришел в сознание слишком быстро.
Наскоро съев приготовленную миссис Хадсон яичницу, мы стали собираться в дорогу. Внезапно я сел.
– Подождите, Холмс! Там же призрак! Вы только вспомните его вой! И потом – сегодня вторая ночь! Всякий, кто останется в замке, погибнет! Может, лучше подождать хотя бы до завтра?
Блаженная улыбка медленно сползла с лица Холмса.
– Призрак? Я не верю в призраков, – Холмс с совершенно хладнокровным видом стал набивать трубку. Это плохо удавалось моему другу. Пальцы его дрожали, табак сыпался на пол. – Но если вам действительно так страшно, мы можем отложить поездку…
Мне захотелось броситься Холмсу на шею, расцеловать его и запеть что-нибудь веселое.
– …и в другой раз отправиться за пузырьками…
По лицу Холмса было видно, что внутри у него идет яростная борьба рассудка и страсти коллекционера.
– А если они пропадут – я никогда себе этого не прощу. Вам, впрочем, тоже. Призрак! Ха-ха. Видали мы таких призраков! В сущности, мне их даже жаль. Подумать только! Прожить долгую, нудную жизнь, помереть и получать за это право появляться только по ночам, после двенадцати, когда все нормальные люди уже спят! – Холмс автоматически посмотрел на часы и радостно присвистнул.
– Уотсон! Да у нас же уйма времени! До двенадцати мы успеем десять раз съездить за пузырьками и вернуться обратно!.. Одевайтесь, да побыстрее. Я побежал ловить кэб.
Одевшись, я уселся на ящик с обувью и стал дожидаться Холмса. Настроение у меня было неважное, душу бередили мрачные предчувствия. Замок Блэквудов представлялся мне теперь чем-то наподобие Голгофы, на которую мы добровольно решили взойти. С огромным удовольствием я бы отменил нашу поездку, но…
И тут мне в голову пришла спасительная мысль. Я вспомнил, как Блэквуд младший говорил, что крест, выбитый на подошве, – прекрасная защита от привидений. Разыскать молоток и с десяток обойных гвоздей было для меня делом одной минуты. Вытащив из ящика сапоги, я стал лихорадочно, попадая больше по пальцам, нежели по шляпкам гвоздей, выбивать на подошве крест. Справившись с одним сапогом, я схватил другой, но в этот момент услышал на лестнице шаги Холмса. Мне не хотелось, чтобы великий сыщик увидел, чем я занимаюсь, поэтому быстренько спрятал молоток, а сам задумчиво уставился в стену.
– Уотсон! Что вы сидите? Кэб уже ждет у подъезда! О! Вы приготовили мне сапоги! Не ожидал! Спасибо, спасибо! – приговаривал Холмс, влезая в мои сапоги. – Вы правы: на улице сыровато! Сидят, как влитые! – Холмс затопал вниз по лестнице.
Заверения Холмса, что до места мы доберемся быстро, оказались безосновательными. К замку мы прибыли только к десяти. Еще полчаса Холмс потратил на то, чтобы выторговать у кэбмена лишний пенс. Это ему не удалось.
– Возмутительно! – бесновался Холмс, когда мы шли по покрытой гравием дорожке, ведущей к замку. – Это настоящий грабеж! Это переходит все границы!..
Я молчал. Последний фонарь остался далеко позади и с каждым шагом становилось все темнее. Я чувствовал, что мною снова овладевает страх. За каждым кустом мерещились вурдалаки и оборотни. Впереди вставала темная громада замка.
– Нет, он думает, что ему все дозволено! Ничего! Он у меня попляшет! Уотсон, зажгите, пожалуйста, спичку.
Мы остановились у самого подъезда, и Холмс, злорадно усмехнувшись, вынул из кармана свою записную книжечку. Я чиркнул спичкой, и великий сыщик, напрягая зрение, записал номер кэба сразу же после списка из ста одиннадцати человек, подозреваемых в похищении денег, и засмеялся. Смех Холмса гулко разнесся по всем парку, отразился от каменной махины замка и, исказившись до неузнаваемости, заставил меня вздрогнуть.
– Ради Бога, тише, – взмолился я, – люди же спят!
– Какие люди? Ха-ха! Все еще утром покинули замок! Тут меня осенило:
– Хм… – я несколько раз демонстративно дернул _ двери, которые, как я и ожидал, были крепко заперты. – А как же мы проникнем внутрь?
– Молча! – сострил Холмс и расхохотался еще громче. – Я все обдумал заранее. Видите! – И он показал пальцем куда-то в ночное небо.
– Не вижу, – отрезал я, глядя прямо перед собой и раздумывая, что же Холмс имеет в виду.
– Ничего, старина, – утешил меня Холмс, – я тоже ее не вижу. Но я точно знаю – она на крыше. Печная труба – через нее мы легко попадем в замок. Только сначала надо влезть на крышу. Ну, смелее, Уотсон!
Великий сыщик пропустил меня вперед, мотивируя это тем, что поймает меня в случае падения. Надо отметить, что ловить меня не пришлось. Цепляясь за излишества старинной архитектуры, за головы амуров, за бороды атлантов, я фут за футом продвигался вверх, уповая на свои мускулы и стараясь не смотреть вниз. Каким-то чудом я все-таки оказался на крыше и тяжело дыша, оперся на гипсовую химеру, нависавшую над парком, чтобы хоть немного отдохнуть и привести в порядок бешено бьющееся сердце.
Холмсу повезло меньше. Судя по доносившимся до меня звукам, раза три он срывался, причем последний раз уже с крыши, зацепив при этом горсть черепицы. Наконец, его темная фигура приблизилась ко мне и, балансируя на краю, крыши, вцепилась в химеру с другой стороны.
Хрупкой статуе, по-видимому, не предназначалась роль несущей опоры. Я почувствовал, что черепица уходит из-под моих ног, и мы втроем – я, Холмс и химера – медленно и неотвратимо кренимся к далекой земле…
Нечеловеческим усилием, изогнувшись, как паяц, я удержался на крыше, оттолкнувшись вовремя от химеры, которая с оглушительным треском отломилась от основания и тяжело рухнула вниз вместе с так и не отпустившим ее Холмсом. Раздался глухой удар, звон разбитого стекла и приглушенное проклятие. Наступила тягостная тишина, которая вскоре вновь была нарушена – тяжело дыша, Холмс в очередной раз лез по стене…
Потом мы долго сидели около трубы, вдыхая свежий ночной воздух.
– Я напишу новый верлибр, – внезапно сказал Холмс. – И назову его – «Химере – химерья смерть». – Он победоносно посмотрел на то место, где еще недавно торчала зубастая тварь. – Ловко мы ее! – Мой друг ободряюще хлопнул меня по плечу. – Э, да мы засиделись! Вставайте Уотсон, – Холмс влез на трубу. – Пузырьки ждут нас! – воскликнул он и бесшумно провалился вниз. Я последовал его примеру.
