Светлана Алешина - Ночь кровавой луны
– Ну, так за чем дело стало?
– За маленьким нюансом, – развела я руками. – Я же проклятая частница. Соответственно, чтобы всем этим заниматься, надо, чтобы кто-то уполномочил меня на это. Обычно для этого есть клиент. Ты вроде как нанят им, и какие-то двери перед тобой открываются. Не все, конечно, но в большинстве случаев ты всегда можешь сказать рассерженному представителю милиции – скузи, но меня нанял Иванов-Петров-Сидоров, и обращайтесь прямо к нему, я просто выполняю мою работу.
– Так. Я это поняла. Ну и в чем дело?
– В клиенте, – развела я руками. – Пока меня никто не спешит нанять. И, если они этого сегодня не сделают, Лариков, которому почему-то тоже не нравится моя заинтересованность господином Воронцовым, придумает для меня какую-то меркантильную пакость – отправит или выслеживать жену босса мафии, или разыскивать какого-нибудь Бабицкого в Чечне. Все, что угодно, только подальше от родных пенат с господином Воронцовым. Но я больше не буду об этом, потому что слишком портится настроение.
– В Чечню он тебя не отправит, – усомнилась в лариковском зверстве мама. – Он к тебе очень даже хорошо относится. А клиенты… Ну, значит, не судьба. Ты можешь так относиться к делу?
– Могу, но не хочу. Я еще попробую сегодня кого-нибудь переубедить. Хотя не знаю, что из этого выйдет, но вдруг? А уж если и сегодня выйдет полный абзац, тогда уж придется ехать туда, куда босс пошлет!
* * *Так как ничего хорошего я от моего Ларикова сегодня не ждала, я и на работу не спешила. То, что довольно долго пришлось ждать автобуса, меня не расстроило. Я преспокойно слопала в ожидании оного мороженое, потом внимательно изучила с совершенно неизвестными целями содержимое аптекарского ларька. Когда через двадцать минут все-таки появился этот пропавший автобус, я спокойно влезла в его переполненное и душное чрево, где помимо меня успешно трамбовалась еще куча народа, и ко мне немедленно вернулось плохое настроение с его идиотскими предчувствиями и кислым привкусом неудач.
По мере приближения к дому Ларикова настроение падало все ниже, ниже, и, если уж говорить откровенно, мне совсем не хотелось вылезать из автобуса, когда он остановился.
Я вышла на свежий воздух и тут же подумала, что в отличие от меня Игорь Воронцов не сможет вот так же наслаждаться свободой. И вообще так получается, что он по неведомым причинам от меня зависит.
– Зависеть-то он зависит, да только пока у меня ничего путного не выходит!
«Но сегодня только второй день, – напомнил мне голос разума. – И ты не знаешь, что он тебе готовит».
– Да, скорее всего ничего хорошего, – отмахнулась я, входя в подъезд и поднимаясь по лестнице. – Скорее всего сегодня меня ждет неслабая куча обломов. Как и вчера…
Голос разума предпочел осторожно промолчать, понимая, что небезопасно в этой ситуации что-то вякать.
Когда я открыла дверь, то облегченно вздохнула – первый облом не заставил себя ждать!
Это был Ванцов, который уже проник к нам и сидел, развалясь в кресле…
* * *Итак, Ванцов сидел, развалясь в кресле, и курил. Лариков внимательно смотрел на него – по их виду я тут же поняла, что они вели разговор долгий, нелицеприятный и касающийся моего чрезмерного любопытства.
Я справилась с желанием немедленно испариться в пространстве и мужественно шагнула навстречу жизненным трудностям.
– Привет, – бросила я, стаскивая куртку. – Надо же, какие люди к нам заходят без охраны!
– Привет, Сашенька, – приторно-ласковым голосом, явно не предвещающим никаких послаблений, сказал Ванцов. – Я по делу.
– Надо думать, – кивнула я. – Только не надо на меня орать и махать руками. Я все поняла, осознала и ухожу в строго очерченное подполье.
– Да о чем ты?
Он вытаращился на меня с таким недоумением, что на секунду я поверила, что он действительно не собирается ругать меня за «самодеятельность».
– О Воронцове, – тихо напомнила я ему.
– О боже! – закатил он глаза. – Сашка, ты вконец обалдела со своим «Даймоном Хиллом»! Андрей, ты можешь ей объяснить, что, когда человек ничего не предпринимает для оправдания, даже я ничем не могу ему помочь?
– Ага, значит, и у тебя вина Воронцова вызывает сомнения? – обрадовалась я.
– Саша, мы опять будем говорить впустую, – отмахнулся Ванцов. – Я ничего не могу поделать с человеком, который молчит! Что мне, бить его, что ли? Он молчит, как партизан, и на лице его не отражается никаких эмоций. Я даже психолога вызывал – никакого результата! Она посмотрела и сказала – не аутизм! Он прекрасно отдает себе отчет в поступках, у него прекрасная реакция, просто он не желает говорить, понимаешь? И я пришел к тебе как раз просить об одной услуге, а вместо этого ты мне тут устраиваешь совершенно непонятный скандал!
Он замолчал. По его учащенному дыханию и покрасневшим щекам я без особого труда заключила, что Ванцов разозлился не на шутку.
– Не обижайся, – попросила я.
– Да забыл уже, – отмахнулся он.
– А что за дело?
– Ты говорила, что в тот момент, когда вы с Воронцовым встретились, у тебя возникло ощущение, что вы близки к контакту?
– Нет. Я просто сказала, что он… как бы это сказать? Он мне понятен.
– Я хотел бы, чтобы ты попробовала с ним поговорить. Мне кажется, у тебя это получится. Он должен заговорить.
– Заговорить он может, – кивнула я. – Но он все равно будет настаивать на собственной вине.
– Почему?
– Не знаю, – пожала я плечами. – Может быть, его просто загнали в угол. Я могу рассказать тебе, как я вчера искала клиента. Для этого я пошла к его самым близким людям. К родителям. Ты общался с ними?
– Да, – кивнул он.
– Тогда я ничего нового не скажу. Они уверены в его вине. Более того, они хотят, чтобы он оставался в тюрьме. Мне они показались совершенно нормальными людьми.
– А дети? Ты с детьми разговаривала?
– Мне не позволено было этого сделать. Их увели. Не могу сказать, что впечатление от нашей встречи было замечательным, мне показалось, что я отсидела в погребе и потом очень обрадовалась, выйдя на свет.
– А от кого конкретно исходило это ощущение?
– Не могу определить.
– У меня было точно такое же ощущение.
– Поэтому я вряд ли смогу пробить стену молчания Игоря, Лешка! По крайней мере, пока мне не удастся найти клиента, потому что, надеюсь, этот клиент окажется человеком, верящим в Игоря. И любящим его. А уж потом… После этого останется только найти подлинного виновника. И разобраться со всей этой жуткой историей. Но мне нужна твоя помощь.
– Просто так ничего не дается, – пошутил Лешка.
– Я поняла. Я обещаю тебе поговорить с Воронцовым, но после того, как появятся первые результаты. Не сейчас.
– Почему не сейчас?
– Потому что… Хорошо, я постараюсь тебе объяснить еще проще. Пока он не хочет, чтобы ему помогали. Ему надо понять, что есть на свете кто-то, кто его любит. Тогда – и только тогда он поможет мне вытащить его. Он будет говорить. А пока ему все равно, что с ним происходит и что еще произойдет. И он не скажет ни слова.
– Откуда ты все это знаешь?
– Я сужу по себе. Я поставила себя мысленно в аналогичную ситуацию и поняла – я вела бы себя так же. Поэтому дай мне немного времени, ладно? И расскажи, что там произошло.
– Да рассказывать нечего, – сказал Ванцов. – С виду все против него. Бригада приехала по вызову, все в крови, а он сидит над трупом жены и смотрит на нее с такой нежностью, что плакать хочется. Топор этот чертов прямо у него в руках. Соседка, которая нас вызвала, громко верещит, как сломанное радио. Голос у нее противный, на нервы действует. А еще больше на нервы действует его молчание. «Почему ты это сделал?» – орет соседка. А он только глаза на нее поднял, еле заметно усмехнулся и ничего не сказал. Отпечатки пальцев везде его. Что можно было еще подумать?
– Что он пришел домой и открыл дверь, – начала говорить я. – И увидел кровь. Много крови. А на полу лежит его жена с раскроенным черепом… Он подходит к ней и еще не до конца, но уже начинает понимать, что произошла беда. Ему все равно, что вы там делаете рядом с ним, потому что сейчас перед его глазами, как в кино, пробегает вся жизнь. Он видит, как она бежит ему навстречу, еще совсем юная, он видит их любовь. Все недомолвки исчезают – остается только Беда. И он отдается ей, потому что для него это выход – иногда, чтобы перенести одну Беду, человеку требуется другая. Поэтому он и молчит. Взять на себя вину он не может. Не имеет права. А молчать может.
– Но разве ему не хочется найти виновного? Ведь Воронцов-то знает, что преступление совершил не он, если мы придерживаемся версии его непричастности!
– А он не может считать себя непричастным. Потому что…
Я задумалась, поймет ли это Ванцов?
Любимых убивают все, но не кричат о том.Издевкой, лестью, злом, добром,бесстыдством и стыдом.Трус – поцелуем похитрей,смельчак – простым ножом…
– прочитала я тихо.
