Игорь Заседа - Без названия
- Конечно, нет.
- Вот видите, - сказал комиссар.
- Однако, мой комиссар, есть немаловажная деталь: "ягуар" стоял здесь... во время катастрофы.
- Слушайте, сержант Лавуазье, - едва сдерживаясь, рыкнул комиссар, сколько раз я вас просил не устраивать мне устных кроссвордов, которые, как вам хорошо известно, я терпеть не могу, а докладывать, как и положено докладывать сержанту уголовной полиции - четко, коротко, без домыслов. Ну, что там у вас?
- Как сообщила патрульная машина, дождь начался около десяти часов. "Ягуар" оставил следы на сухой почве, вот взгляните сюда. - Гнев начальства мало подействовал на сержанта. Он наклонился и показал на довольно хорошо сохранившийся след. Дюк тоже наклонился и несколько минут рассматривал отпечаток протектора. Наконец он разогнулся.
- Этот след мог появиться и неделю назад...
- Не думаю, у него не обветрились края. Мой вывод: машина остановилась здесь до дождя, иначе при начале движения колеса на мокрой почве обязательно бы пробуксовали. "Ягуар" же двинулся по сухому... Считаю: необходимо запросить экипаж патрульной машины, не видели ли они "ягуар" выпуска 1976 года - олимпийского выпуска.
Комиссар молча повернулся, подошел к "форду" и вытащил микрофон радиопередатчика.
- Здесь комиссар Дюк. Немедленно пришлите на сорок третий километр экспертную бригаду. Все. - Голос комиссара Дюка был суров. - Садитесь, мистер Олех Романько, - пригласил он меня. - Сержант, вы останетесь до прибытия экспертов и все это объясните им.
"Форд" взревел своими тремястами пятьюдесятью лошадиными силами, ловко развернулся на шоссе, и комиссар, даже не взглянув в сторону сержанта Лавуазье, нажал на газ.
Я оглянулся: сержант уселся на камень, в руках у него блеснула зажигалка...
Когда мы прощались у восточного входа Центра де Жарден, комиссар Дюк пожал мне руку и снова извинился за причиненное беспокойство.
- Если у вас появятся ко мне какие-то вопросы, всегда к вашим услугам. Мой телефон... - любезно назвал он номер.
Вопреки моим опасениям, я разыскал Сержа Казанкини на втором этаже, в пресс-баре. Он в тоскливом одиночестве сидел в полупустом зале, перед ним стояли чашечка с кофе и бокал с виски. - Увидев меня, Серж так поспешно вскочил, что едва не опрокинул столик.
- Хелло, Олех! - вскричал Серж. - Рад тебя видеть. Что будешь пить? скороговоркой выпалил он, стиснув мою руку.
Я не обманывался в причине столь бурного проявления чувств: при самых добрых отношениях, что сложились между нами, существовала другая, потаенная причина: мой приятель из Франс Пресс смертельно не любил пить в одиночестве.
- Двойное виски и два кофе покрепче! - сказал я.
У Сержа от удивления отвисла челюсть, но что-то в моем лице удержало его от расспросов. Он кинулся к стойке, заказал.
- Пошли за другой столик, - предложил, возвратясь. - Насвинячил я тут.
Мы перебрались за свободный столик, знакомый бармен принес виски и большую чашку кофе, подвинул ко мне поближе сахарницу. Потом сбегал за стойку и вернулся с блюдцем, доверху наполненным подсоленными орешками арахиса.
- То бажаю вам смачного! - сказал бармен.
- Дякую.
Бармен еще какое-то время помаячил у стола и, поняв, что разговоров сегодня не будет, величественно удалился. Я отхлебнул большой глоток виски, жидкость опалила горло, но я почувствовал себя лучше.
- Что, опять целую ночь просидел у телефона? - сочувственно спросил Серж. Он, по-видимому, вспомнил, как несколько лет назад в Токио, на чемпионате мира, я сутки напролет не выходил из номера, ожидая киевского вызова, и Серж носил мне кофе и удивлялся, почему это я не пользуюсь телетайпом. Разве объяснишь ему, что эти вечные колебания на валютном рынке без следа съедают наши командировочные и потому мы предпочитаем телефон, чтобы по крайней мере не зависеть от "плавающих" курсов западных валют, ибо расчет идет дома, в наших крепких, надежных рублях.
- Ты слышал когда-нибудь о Крэнстоне, Джоне Крэнстоне? - спросил я Сержа.
- Это, должно быть, пловец? - неуверенно сказал Серж.
- Должно быть... Сколько раз я твердил тебе: нужно знать не чемпионов, нет, - нужно знать тех, кто побьет чемпионов! А я собственными глазами видел, как Крэнстон проплыл сто вольным быстрее сорока девяти...
- Шутишь! - Серж торопливо сунул руку в карман за блокнотом, другую в другой карман за шариковой ручкой.
- Не торопись, - охладил я Сержа. - Сенсации не будет. Крэнстон погиб... в автомобильной катастрофе. На выяснение обстоятельств и ушла целая ночь... Крэнстон был моим другом...
На моих глазах интерес Сержа погас. Я сообразил, что он уже высчитал про себя: Франс Пресс уделит этому событию в лучшем случае пять строк, да и то не в основной ленте, а то и в третьей подаче, - там на столь банальное сообщение вообще никто не обратит внимания. Нет, случай далеко не "фитиль": в мире ежедневно гибнут на автострадах тысячи людей - от простых смертных до звезд, известных миллионам.
- Жаль, - с приличествующим моменту сочувствием, но но более, сказал Серж. - Вот если б он успел стать олимпийским чемпионом, - другое дело!
- У меня есть подозрение, что Джона Крэнстона убили... - сказал я и удивился собственным словам: еще мгновение назад не собирался говорить ничего подобного.
- У тебя есть доказательства? - воспрянул духом Казанкини.
Я кратко ввел Сержа в курс дела, подкрепив информацию некоторыми подробностями из дней, проведенных вдвоем с Крэнстоном на озере. Особо подчеркнул три момента: отсутствие каких-либо документов у погибшего, сломанное деревце и, наконец, "ягуар" у обочины дороги...
- Густо замешано, - неопределенно пробормотал Серж, уставившись в экран телевизора, подвешенного на цепях у стенки.
Дикторы канадского телевидения передавали последние новости: интервью с первым чемпионом Игр тяжелоатлетом Николаем Колесниковым, показали приезд в Монреаль почетного гостя Джесси Оуэнса (сколько я его знаю, он не меняется - ослепительная улыбка, благородное лицо, только волосы совсем поседели; было в его облике нечто, заставлявшее добрые сердца открываться ему навстречу). Потом был прогноз погоды. Последним выступил глава службы безопасности Олимпийских игр мистер Уиндорф. Он бодро сообщил, что группа террористов, появившаяся в Монреале, "находится под постоянным наблюдением полиции" и, таким образом, особых причин для беспокойства нет.
- Еще бы! - расхохотался Серж. - Я уверен, что эти мифические террористы и полиция - одно и то же! Я даже...
Голос мистера Уиндорфа заставил его умолкнуть на полуслове.
- Вчера вечером попал в автомобильную катастрофу и погиб участник Олимпийских игр пловец Джон Крэнстон. Печальное событие. Руководство Канадского олимпийского комитета выразило официальное соболезнование.
- Серж, - сказал я. - Мне нужна твоя помощь.
- Какие могут быть вопросы, я готов.
- Мне нужно, чтобы ты встретился с Доном Маккинли.
- Это кто еще?
- Тренер Джона. Со мной он разговаривать не станет как пить дать. Он прошлый раз смотрел на меня волком. Спроси, выспроси у него: что делал Джон в тот день, какое у него было настроение, почему, наконец, он оказался так поздно вне олимпийской деревни - ведь утром следующего дня он должен был стартовать. Запомни каждый жест, выражение лица Маккинли. Это очень важно. Он просто обязан что-то знать!
- Встречаемся здесь вечером?
- О'кей! Около полуночи. Думаю, что к тому времени я передам репортаж и буду свободен.
Я допил кофе, попрощался с Казанкини и направился в пресс-центр, чтобы заняться олимпийской информацией и определить план работы на день, а заодно перекинуться парой слов с коллегами - смотришь, и выплывет что-нибудь достойное внимания.
Но события минувшей ночи не шли из головы.
Улучив момент, я разыскал в бассейне Генри Лоусона, приятеля Крэнстона. Он вышел из раздевалки не сразу, и мне пришлось дважды объясняться с полицейским, дежурившим у входа, но даже моя журналистская "ладанка" не произвела на него должного впечатления. У меня закралось подозрение, что эти несколько десятков тысяч полицейских в форме и в штатском, крепконогие парашютисты в гольфах, переодетые агенты местной службы безопасности и приглашенные из США сотрудники ФБР, которые должны обеспечить безопасность и спокойствие Игр, получили строжайшие указания... не доверять никаким документам.
Лоусон появился именно тогда, когда полицейский в третий раз решительно двинулся ко мне. Левый рукав спортивной куртки Лоусона перехватывала черная повязка. Генри, как и Крэнстон, учился в университете Санта-Клары, жил с ним по соседству в общежитии и, кажется, был единственным, с кем Джон дружил в команде пловцов.
- Добрый день, мистер Романько, - поздоровался Лоусон. - Вы, верно, хотели бы что-то узнать о Джоне? Право, не уверен, смогу ли быть вам полезен.
Я увлек Лоусона по коридору подальше от бдительного ока полиции. По бесконечным переходам под трибунами олимпийского стадиона мы выбрались на площадь. Она, как обычно, кишела народом, ветер надувал разноцветные "паруса" огромных шатров, натянутых над временными кафе, почтовой и справочной службами. Мы прошли мимо "человека-оркестра", не задерживались возле "ангела" с двухметровыми крыльями, оклеенными серебристой фольгой. В дальнем конце парка выбрали свободное местечко на лужайке и сели, подставляя лицо горячему июльскому солнцу.
