Николай Шпанов - Желтые перчатки
А теперь, не знаю… Я давно его не видела.
— А простите за любопытство: когда вы последний раз играли на рояле?
— Я играю почти каждый день.
— И сегодня?
— Да… Но… — она запнулась и сдвинула брови, — мне не нравится этот допрос.
— Допросы вообще мало кому нравятся, — усмехнулся Кручинин.
— Можно подумать, что вы… мне в чём-то не доверяете.
— Что бы вы сказали, если бы я предложил вам проехаться…
Не нужно было быть очень наблюдательным, чтобы заметить, как напряглось всё существо Фаншетты, какого труда ей стоило не выдать своего волнения в ту минуту, которую длилась рассчитанная пауза Кручинина.
— Куда? — спросила она едва слышно.
— К брату. Я хочу, чтобы вы нас познакомили.
— Зачем?
— Мне кажется, он может сказать кое-что очень ценное по делу Вадима.
— Они даже не были знакомы, — поспешно сказала она.
— И тем не менее…
— Если вы так хотите, — сказала она, всё ещё колеблясь… — Я сейчас узнаю, дома ли он. — Она потянулась к телефону, но её рука встретилась с лежащей на трубке рукой Кручинина.
— Сделаем ему сюрприз неожиданным появлением, — с улыбкой сказал он.
— У нас с ним… не такие дружеские отношения, чтобы…
— Ничего… Одевайтесь.
— Я всё-таки позвоню.
— Право, не стоит.
— Я не очень твёрдо помню его адрес. Давайте спросим его хотя бы о номере квартиры, чтобы не плутать по подъездам, — настаивала Фаншетта. — Там огромный дом. Такой большой, масса подъездов… Хотите ещё чаю?
— Одевайтесь.
— … Почему вы не даёте мне позвонить? Вы в чём-то мне не доверяете…
— Я вам? — Кручинин рассмеялся. В искусстве притворяться он мог поспорить со своей противницей. — Звоните, если вам так хочется.
Произнося это, Кручинин вдруг замер на диване, где сидел. Перед тем он проявлял совершенно несвойственную ему суетливость, Его руки двигались за спиной, где он, по-видимому, пытался скрыть их от внимания Фаншетты. А тут вдруг совершенно успокоился.
— Что ж, звоните, — повторил он с видом полного равнодушия. — Только не думайте, что я вам в чём-то не доверяю.
Фаншетта сняла трубку и набрала номер.
Через её плечо я следил за пальцем, бегавшим по диску, и запомнил набранный номер.
— Макс?.. Это ты, Макс… — спросила она в трубку. — Я сейчас приеду. Со мною товарищ Кручинин… Макс… Ты слушаешь?.. Алло, Макс… Не то нас разъединили, не то он бросил трубку, — с досадой произнесла она, вопросительно глядя на Кручинина.
— Наверно, ему не понравилось то, что я увязался за вами, — с улыбкой сказал Кручинин.
— Ну… почему же, — проговорила она смущённо.
— Как вы думаете, он меня знает? Вы ведь не объяснили ему, кто такой Кручинин?
— О, кто же не знает Кручинина!
— Может быть, позвонить ему ещё раз, чтобы он нас подождал?
— Нет, не нужно, — уверенно сказала она. — Я ведь сказала, что мы сейчас приедем.
— Одевайтесь.
— Я готова. Шляпа не нужна. Вы ведь в машине?
— Да.
Волнение, с которым она не могла справиться несколько минут тому назад, сменилось полным спокойствием.
— Так поехали? — с улыбкой сказала она, подходя к машине.
Машина плавно скользила по влажной от дождя мостовой.
Дом на Мясницкой, куда мы приехали, был действительно большой.
Человек со стеклянными глазами
Дом на Мясницкой занимал задворки чуть ли не целого квартала. Виднелось не меньше десятка подъездов.
Хотя пятнадцать минут тому назад Фаншетта заявила, что нетвёрдо помнит адрес брата, теперь она совершенно уверенно шла к подъезду и спокойно поднималась по лестнице.
По брошенному мне выразительному взгляду Кручинина я понял: уверена, что «братец» улизнул.
«Тем хуже для нас», — подумал я.
Едва Фаншетта дотронулась до кнопки звонка, как дверь распахнулась. Перед нами был мрачный зев совершенно тёмной прихожей.
Фаншетта отшатнулась, словно никак не ожидала, что дверь может отвориться. Кручинин смело шагнул в темноту. По выработанной у нас с Кручининым системе я тотчас остановился так, чтобы загородить выход, но дверь и без того уже захлопнулась за моей спиной. Одновременно в передней вспыхнул свет, и мы очутились лицом к лицу с сухощавым мужчиной среднего роста. Его бледное лицо с правильными энергичными чертами было обрамлено аккуратно подстриженной бородой. Лишённые всякого выражения серые глаза хозяина неподвижно уставились в лицо Кручинина.
— Вы удивлены? — спокойно спросил Кручинин.
Хозяин ничего не ответил.
— Мы ворвались к вам так неожиданно… — сказал Кручинин.
Хозяин посмотрел на прижавшуюся спиной к притолоке Фаншетту. В его холодном взгляде попрежнему не было ясно выраженного настроения или мысли, но, честное слово, я не хотел бы быть на месте нашей дамы.
Кручинин бросил шляпу на крючок и, ошеломляя меня непринуждённостью тона, обратился к незнакомцу:
— Посидим, поболтаем.
Фаншетта всё стояла у притолоки с судорожно сцепленными пальцами рук, с опущенным взглядом. Кручинин взял её под руку и остановился в ожидании, пока пройдёт в комнаты хозяин. Тот, продолжая сохранять молчание, толкнул дверь и, не оборачиваясь, вошёл в первую комнату. Это было что-то вроде рабочего кабинета, выполнявшего в то же время функции столовой, или, наоборот, столовая, одновременно служившая рабочей комнатой.
Пройдя несколько шагов, хозяин приостановился и через плечо вопросительно глянул на Кручинина.
— Если вы не возражаете… — сказал Кручинин, оглядывая комнату, — мы посидим пока здесь… Ведь мы не задержимся.
Он придвинул к себе стул и жестом пригласил остальных занять места. Фаншетта в полном бессилии упала на стул и закрыла руками лицо. Хозяин продолжал стоять, опершись на спинку стула. Он больше ни на кого не глядел. Его г лаза были устремлены куда-то в центр обеденного стола.
Хотя обстоятельства, казалось, были мало подходящими для подобных экскурсов в область психологии, я не мог отделаться от преследовавшего меня желания разгадать выражение его проклятых глаз. И я почувствовал подлинное облегчение, когда вдруг нужное определение пришло: опустошённость. Душа стоящего передо мной человека была опустошена. В ней не было ни любви, ни ненависти, ни страха, ни каких бы то ни было иных чувств — она была пуста. Она была мертва. Передо мной стояло живое существо с мозгом, но без души, с мыслями, но без чувств.
— Ну, что ж, — произнёс Кручинин. — Может быть, кто-нибудь из вас заговорит первым? — Он обратился к Фаншетте: — Вы?
Не отнимая ладоней от лица, Фаншетта в смятении замотала головой.
— Прежде всего мне нужны… перчатки из свиной кожи, — спокойно сказал Кручинин.
Фаншетта взглянула было на обладателя бороды, продолжающего молча, неподвижно стоять, но тотчас, словно спохватившись, отвела взгляд. Однако этого было достаточно, — Кручинин уверенно обратился к хозяину:
— Давайте перчатки!..
Тот продолжал стоять всё в той же позе равнодушной задумчивости. Если бы до этого мы не убедились в его способности слышать, я готов был бы теперь поручиться, что перед нами глухонемой.
— В прихожей — телефон, — сказал мне Кручинин. — Вызови людей для обыска и ареста.
Я пошёл было к аппарату, но тут же убедился, что провод оборван, и телефон не работает.
— Ничего не поделаешь, — сказал Кручинин, — придётся совершить некоторые процессуальные нарушения. Готов за них ответить. Кажется, игра стоит свеч.
Он быстрым движением положил на стол руку, которую держал до того времени в кармане пиджака: в ней был пистолет.
— Можете не бояться вашего «брата», — сказал Кручинин Фаншетте, — покажите моему другу, где лежат перчатки.
Она недоумённо покачала головой:
— Не знаю… я здесь ничего не знаю.
Кручинин быстро подошёл к ней и, взяв её правую руку, поднёс её к самым глазам Фаншетты.
— Это вы видите? И это? — он по очереди показал ей указательный и средний пальцы её собственной руки. — Гравировкой вы занимались не дома. Правда? Здесь, да?.. А теперь понюхайте, — я он бесцеремонно поднёс её руку к её же носу. — Даже духи не убили запаха каучука, с которым вы работали.
Она сидела, как поражённая громом. Ее широко раскрытые глаза, полные слёз, были устремлены на Кручинина; губы ещё пытались лепетать:
— Я ничего не знаю…
Но Кручинин твердо спросил:
— Где перчатки, в которых работал он? Где принадлежности вашей работы? В ваших интересах сказать это теперь же. Если я найду их сам…
Её полный ужаса взор обратился к хозяину, но тот оставался всё таким же безучастным, холодным, со взглядом, устремлённым на скатерть. Только тонкие длинные пальцы его больших сильных рук сплелись так, что побелели суставы.
