Енё Рейтё - Остросюжетный детектив

Глава четвертая

ПОЯВЛЯЕТСЯ ТРУП В ОТНОСИТЕЛЬНО ХОРОШЕМ СОСТОЯНИИ

Машины одна за другой останавливались у входа. Офицеры высших чинов, дипломаты в попугаисто-зеленых костюмах, источающие аромат дорогих духов дамы. Сказочные, красные и лиловые искорки вспыхивали на драгоценностях, отражавших яркий свет ламп…

В удушливой жаре дышать совсем трудно из-за облака выхлопных газов от тормозящих и трогающихся с места машин.

Флигель-адъютант стоит у входа, принимает гостей. Ежесекундно из его уст звучит:

— Капитан Бирон…Добро пожаловать, мадам…Капитан Бирон, к вашим услугам… Капитан Бирон, добро пожаловать, ваше превосходительство…

— А-а… ну, что скажете, Бирон, о недавних событиях… Недурно, правда ведь?…

Посыльный.

— Пакет для капитана Коро. Из штаб-квартиры.

— Проходи… Капитан Бирон, добро пожаловать, маркиз… А потом меня ожидает такой сюрприз, от которого я чуть не свалился с лестницы.

В группе нескольких дипломатов и дам, дружески взяв под руку какого-то старичка-графа, по лестнице шел навстречу мне…

Чурбан Хопкинс!

Чудо просто, что я не выронил карабин и устоял на месте…

Чурбан был в форме капитана с кучей орденов, но все равно… никаких сомнений…

Он был бледен и немного похудел, но вне всяких сомнений именно он приближался к нам под руку со стариком-аристократом. В эту минуту он как раз говорил:

— Выше голову, граф, умоляю вас… Будьте только осторожны!.. Ничего страшного не случилось.

С ума можно сойти от такого.

Он увидел нас, но и глазом не моргнул.

— Поглядите, какие бравые ребята… Их следовало бы поставить в Синей комнате.

— Почему это… зачем? — спросил граф.

— Красивая, уютная комната, расположена в боковом крыле, так что любой может войти туда по малой лестнице… Я люблю посидеть там, и мне всегда кажется, что там не мешало бы поставить караульный пост…

— Хорошо, что он есть хоть у главного входа…

— Да, да… Так будьте же осмотрительны, господин граф…

И он прошел мимо нас. С графом! Если я правильно понял, он хотел дать понять мне и Альфонсу, что будет ждать нас в Синей комнате и что попасть туда совсем несложно…

Но что же все это значит?… Ведь мы уже дважды похоронили его…Что произошло? И как он оказался здесь в форме капитана?

Я бросил украдкой взгляд на Альфонса. Тот стоял неподвижно, как статуя.

Трудные это были три часа. И не потому, что надо было стоять на посту, а потому, что от всех этих загадок я готов был взорваться, как бомба!..

Толчея у входа давно уже прекратилась. Торжественный прием был в полном разгаре, гости больше не появлялись. Только мы двое продолжали неподвижно стоять на посту.

Я не суеверен. С заблуждениями людей, верящих в ведьм и привидения, я распрощался еще в детстве. Я ничуть не суеверен, хотя видел в одну туманную ночь Черного Тома, безголового капитана, на его судне. Видел своими собственными глазами, и он даже поздоровался со мной, вежливо наклонив безголовую шею. Но несмотря на это, я не суеверен.

Однако сейчас… Это зрелище… Воскресший из мертвых Хопкинс в форме капитана — все это страшно напоминало старые, смешные рассказы о привидениях.

Если бы я только мог сдвинуться с места, пойти за ним в Синюю комнату… Но время тянется так медленно…

Наконец — то! Стук кованых башмаков по камню… Пришла смена!

Мы вернулись в караулку.

— Видел? — шепнул я Альфонсу, когда мы поставили карабины.

— Я что — слепой? — проворчал он и нервно закурил. Альфонс и нервы! Немало нужно для этого!

Больше мы не говорили об этом. Если кто-нибудь здесь выяснит, что представляет из себя Хопкинс, ему конец. Дело нешуточное…

Входит начальник караула.

— Идете? — спрашивает у меня Ярославский и смотрит на часы.

— Да.

— Вернуться точно! — говорит он предостерегающе и снова смотрит на часы.

— Можете быть спокойны, господин капрал. Я вернусь вовремя.

Я выхожу. Альфонс даже не глядит на меня, хотя отлично понимает, что сейчас я попытаюсь разыскать Синюю комнату…

…Я углубился в гущу громадного дворцового парка. Со своими великолепными рододендронами, густыми зарослями мимоз и тридцатиметровыми пальмами, обвитыми лианами, парк напоминал искусственно созданные джунгли. Тяжелый, сладковатый, одуряющий запах теплой и влажной земли был так силен, что начинала кружиться голова. По боковой тропинке я вышел к неподвижному, гладкому пруду.

Ночь была какой-то и впрямь таинственной. Я уже говорил, что не суеверен — хотя в тот день, когда в Саутхемптоне умер мой дедушка, у меня в Нью-Йорке со стенки камеры отвалился кусок штукатурки.

Несмотря на то, что не суеверен, я верю в то, что бывают такие странные, гнетущие ночи, когда человек заранее предчувствует, что… что что-то случится!..

Я осторожно продвигался по тропинке, чтобы выйти из зарослей только у задней стены здания.

По огромному диску луны быстро проплывали серебристые полоски облаков, и ее белый свет, свободно проходивший через эту своеобразную облачную призму, тоже разделялся на параллельные полоски.

Я так подробно пишу обо всем этом, чтобы передать вам как можно полнее впечатление от этой загадочной ночи. Представьте себе этот заросший, дикий парк в узких снопах лунного света — и вот за одним из поворотов тропинки я наталкиваюсь на незнакомца.

Все выглядело, словно на гигантской цветной открытке. Неправдоподобно ярко. Густая трава, посредине большой бассейн из коричневатого мрамора и на краю его стоящий неподвижно, как статуя, фламинго, а впереди на тропинке, прислонившись к стволу платана, стоит этот незнакомец. Как мне описать его? У него было бледное лицо, длинные, небрежно причесанные волосы падали на высокий, умный лоб. На нем были неглаженные полотняные брюки в какую-то странную полоску, уродливые башмаки и белая рубашка с небрежно распахнутым воротом. Не знаю почему, но я сразу почувствовал, что этот человек из благородного сословия. С ним было что-то неладно, он был болен или опустился, но по посадке головы, по серьезному, спокойному лицу это все равно чувствовалось.

С каким-то странным, полным боли, задумчивым выражением незнакомец смотрел вверх, на облака… Я сделал шаг вперед. При первом же моем движении он обернулся ко мне.

— Вы пришли за мной? — спросил он тихо.

— Нет, — ответил я спокойно. — Что вы здесь делаете?

— Не знаю.

— Кто вы?

— Почему вы об этом спрашиваете?

— Я — часовой!

Он, скрестив руки, оглядел меня.

— Где же ваша винтовка?

— Я только что сменился.

— Как же вы могли без разрешения покинуть караульное помещение?

Что? Похоже, что я должен объясняться перед ним.

— Это вас не касается. Скажите лучше, как вы попали сюда?

— Перелез через внешнюю стену.

— Зачем?

— Не знаю.

Суровое, спокойное лицо смотрело на меня с каким-то безжизненным холодом. Руки его были скрещены на груди. Вопреки нескольким прядям седых волос, он не выглядел пожилым. Лет сорок — не больше. У меня почему-то мороз пробежал по коже.

— Ну? Так что вам угодно?… — спросил он.

— Я хочу знать, кто вы…

— Этого я не скажу…

Похоже, он думает, что меня можно напугать. Я шагнул вперед.

— Не советую вам шутить со мной. Если по какой-то причине вам не охота связываться с полицией, выкладывайте, в чем дело. Ясно? Я — парень неплохой, но шуток не люблю!

— А мне безразлично, что вы любите, — ответил он угрюмо.

Я придвинулся вплотную к нему и схватил его за плечо. Точнее говоря, схватил бы…

Внезапно все передо мной потемнело. А ведь он только схватил меня за горло и крепко сжал мое плечо. Но рука у него была твердой, как железо.

Вообще-то вы могли уже заметить, что, несмотря на всю мою кротость, если меня начнут задирать, я не брошусь наутек и перед дюжиной парней. О моих мускулах и о моей грудной клетке врач из сумбавской тюрьмы даже заметку написал в какой-то журнал, однако в руках этого незнакомца я, должен признаться, чувствовал себя куском малость размякшего на солнце масла.

Он спокойно, не спеша отпустил меня.

Я перевел дыхание, словно ловец жемчуга, только что вынырнувший из воды.

— А теперь, если хотите, можете арестовывать меня, — сказал незнакомец, — я сопротивляться не буду. Действуйте.

— Я не фараон какой-нибудь. А вас что — должны арестовать?

— Завтра утром меня приговорят к смертной казни.

— За что?

— За измену родине и двадцатидвухкратное убийство. Вы могли заметить, что я подхожу к преступникам с неслишком уж суровыми нравственными мерками. Но это было все-таки чересчур…

— Шутите?

— Нет. Завтра утром мне вынесут приговор, а еще через день приведут его в исполнение. На помилование у меня нет шансов…