Алессандро Периссинотто - Моему судье

А потом и правда произошло чудо.

Я услышал, как грохочет по рельсам первый утренний трамвай. Номер 92 — специальный маршрут до «Фиата», трамвай, который ходит только в часы, когда на заводе начинаются и кончаются смены. Головной вагон старый, можно сказать, музейный. А внутри на деревянных лакированных скамьях сидят судники в нагрудках.

Кто знает, существует ли в миланском или там неаполитанском диалекте что-то, похожее на слово «судники»? Кто знает, как на литературном языке называются «нагрудки»?

«Судники» по-нашему — рабочие, которые носят на завод сумки, а в сумках у них жестяной судок для пищи, эти самые «суды». «Судник» одет в «нагрудок», синий комбинезон с нагрудником на лямках.

Понимаете, господин судья? В то утро, в четыре с чем-то, я вспомнил, что рабочие все еще существуют, что судники первой смены, как и прежде, едут с заспанными лицами в трамвае № 92. Когда-то это была целая армия, целый народец, который каждое утро и каждую ночь заселял невидимые города — Линготто, Мирафьори и тысячи заводиков — «boite»[5] — с непрерывным циклом. Теперь они на грани исчезновения, никто больше о них не говорит, и они уходят в небытие.

Подумать только, мне понадобилось увидеть рабочих, чтобы вспомнить об их существовании.

Это мне, чей отец всю жизнь ел суп и гуляш, разогретые в такой вот жестянке с ручкой, всю жизнь из одной и той же жестянки. Отец был токарь высокой квалификации, работал на револьверном станке. Он продолжал с точностью часовщика вытачивать свои детали, даже когда на завод пришли станки-автоматы с цифровым контролем.

— Начальник цеха пылинки с меня сдувает, — говорил мне отец гордо, — он-то понимает, что новые станки хороши для серийных деталей, но когда требуется штучная работа, такая деталь, что как померяешь микрометром, так чтобы тютелька в тютельку, до десятой доли миллиметра, — тут нужно звать меня.

И по воскресеньям, когда его брат приходил к нам обедать, прежде чем им вместе идти смотреть матч «Торо», забавно было видеть, что он чувствует свое превосходство перед дядей Джино, который был всего лишь обычным рабочим на металлургическом заводе.

— Я работаю головой, — поддразнивал он дядю, — а ты одними руками.

Когда умерла бабушка, мы с отцом встречали дядю Джино у проходной литейного цеха, чтобы его известить. Дожидались у ворот, пока он кончит смену. Мне было семь лет, и корпус казался мне собором. Время от времени за матовыми стеклами и в отверстиях в кровле сверкали ослепительные сполохи.

— Разливают сфероидальный чугун, — сказал мне отец, — он выходит из печи, а в него тут же подкидывают магний, он и давай вспыхивать, вроде вспышки у старинных фотографических аппаратов.

— Когда я вырасту большой, хочу работать тут, как дядя Джино. Тогда я тоже увижу молнии.

— Когда вырастешь большой, пойдешь в университет и выучишься на врача. — Это был приказ и одновременно угроза.

Трамвай № 92 открыл двери, впустил еще двух горемык и снова тронулся. А я, вспомнив своего отца перед металлургическим заводом, почувствовал, как тает сладость наказания, воспетая XIX веком. Мой отец хотел, чтобы я стал врачом, а не заключенным. И если бы Джулиано Лаянка хоть раз сел в трамвай № 92, я наверняка бы испытывал к нему больше сострадания, но он, конечно, в этот мир не заглядывал даже по ошибке: я убил обитателя другого мира, и при этой мысли мои угрызения рассеялись.

Я нажал на газ и помчался в сторону скоростного шоссе.

P. S. Надеюсь, вы не пожертвовали выходными, чтобы сидеть дома в ожидании моего ответа. Ни за что не стану больше писать вам по субботам и воскресеньям, потому что вам нужно отдыхать.

* * *

Дата: Понедельник 10 мая 17.23

От кого: mio[email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Опасные идеи

А я как раз провела выходные дома. Каждые полчаса проверяла в Интернете, не пришло ли твое сообщение.

Боялась, что бесповоротно упустила возможность понять. Да, именно понять, а не схватить тебя.

Должна покаяться, несмотря на твои предупреждения, я таки загоняла Почтовую полицию, хотела, чтобы они установили страну, откуда ты шлешь письма, и вот тебе список мест отправления, который получился у них: Роккапалумба (Палермо), Рибадеселла (Испания), Данди (Шотландия), Аквавива-делле-Фонти (Бари). Твоя правда, засечь тебя (так, кажется, говорят?) невозможно. Следовательно, писать и получать ответы имеет смысл только затем, чтобы узнать тебя.

Суббота пролетела почти незаметно. Я привела в порядок кое-какие бумаги на письменном столе, вышла купить хлеба, хоть раз в жизни дома будет свежий хлеб, постирала шторы в гостиной и повесила обратно, еще мокрые, чтоб лучше отвиселись. Заниматься хозяйством мне только на пользу, так я соприкасаюсь с действительностью.

Воскресенье, однако, тянулось бесконечно. Я немного посидела у телевизора, потом поймала себя на том, что не могу сосредоточиться, и забеспокоилась: воскресные программы — игры, песенки, звонки в прямом эфире — казались мне просто головоломными, я не понимала, что там происходит, не понимала, с чего это вдруг все принимаются петь или смеяться.

Невероятно, но мне тебя не хватало.

Потом увидела, что пришло твое сообщение. Поскорее его прочла и дала себе время подумать над ответом.

Прежде всего, такое впечатление, будто ты сам не знаешь, что с тобой происходит. Говоришь, что убил Лаянку вовсе не из зависти, а потом вспоминаешь тот случай с рабочими, рассказываешь, что ты из рабочей семьи, а он, наоборот, из другого мира. Что это, если не зависть? Неужели классовая борьба? Ты же знаешь, что эти идеи давно отправлены в архив. Мы их заменили другими, и тебе это прекрасно известно: вспомни свой лофт, битком набитый дорогими вещами, рестораны, вина, которые вы дегустируете с видом знатоков. Вот какими идеями мы их заменили.

На всякий случай велю проверить, не связан ли ты как-нибудь с левоэкстремистскими группировками, хотя заранее знаю, каким будет ответ, — нет, не связан.

Но в глубине души я не верю, что твое раскаяние исчезло вместе с трамваем № 92, на который ни разу не села твоя жертва. Наверное, в тот миг ты еще больше почувствовал себя обманутым, у тебя возникло ощущение, что Лаянка и ему подобные надули не только тебя, но и всех, кто, как ты, бился, чтоб не отстаивать смену на заводе, тех, на кого смотришь и думаешь: «все могут разбогатеть, кроме бедняков». Но это не борьба классов, а просто ненависть.

И значит, обязательно нужно, чтобы ты прямо сейчас рассказал, как именно Лаянкам удалось тебя обмануть.

По правде сказать, кое-какие подозрения у меня есть.

Не дожидаясь твоего приглашения, я подняла и внимательно изучила список компаний Джулиано Лаянки, этот перечень лежит у меня на столе давным-давно, но он гораздо короче, чем ты думаешь.

Лаянка-сын владел большей частью акций АО «Караваджо», которое контролировало еще три общества: АО «Гринвич» с головным офисом в Люцерне, выпускающее часы и промышленные таймеры, «Элеттростампу» из Вимеркате, которая производит главным образом карточки с магнитной полоской, и наконец, хорошо известный тебе «Криптософт».

Твой совет, однако, подтолкнул меня проверить дату сделки, и я заметила одну интересную деталь: Джулиано Лаянка через «Караваджо» покупает весь пакет акций «Криптософта» ровно за четыре месяца до того, как прогорела твоя фирма. Хочешь знать, сколько это ему стоило? Гроши, сто тысяч евро. По словам моего информатора, сегодня «Криптософт» стоит в двадцать раз больше.

Думаю, я догадалась, как они сумели тебя обмануть, но хочу услышать от тебя, права ли я. Объясни, почему ты его убил.

* * *

Дата: Понедельник 10 мая 23.22

От кого: [email protected]

Кому: [email protected]

Тема: Почему я убил — часть вторая

Вот, господин судья, понадобилось время, но теперь мы оба готовы понять, почему я его убил.

Мы с вами остановились еще на апреле, апреле два года тому назад. Мы с Марио потратили немало времени на адвокатов и финансовых консультантов, изучая с ними все пункты этого грандиозного контракта и стараясь расторгнуть остальные договоры так, чтобы не платить слишком больших неустоек. Компьютерщики наши постоянно работали сверхурочно, выполняя уже начатые заказы. Требовался новый персонал, но дипломированные программисты словно испарились. В конце концов удалось нанять еще четырех, и мы взялись за дело, сосредоточив все силы на нашем теперь уже единственном проекте, — помчались на всех парах, вроде судна, пересекающего Атлантику в погоне за Голубой лентой.[6]

Май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь. Восемь месяцев каторжной работы. Мы с Марио не видели ни отпусков, ни суббот, изредка — воскресенья. Сотрудники уходили в отпуск по очереди, максимум на две недели, за остальное — выплаты. Приходилось спешить не только чтобы уложиться в срок, но и из-за денег: заказчик выплатил нам аванс — пятьсот тысяч евро, но второй транш мы получили бы только за готовую работу, и наша задолженность банкам росла как на дрожжах. По ночам я пахал до часу — до двух, и когда гасил свет, в глазах стояли выписки из счетов, где пестрели все новые минусы, потом думал о семи миллионах, и тяжелое дыхание становилось ровнее, пока я не засыпал, если только это можно назвать сном.