Дмитрий Стрешнев - Булкинъ и сынъ
Хруст мусора под чужой ногой и электрический ток одновременно пронзили мой мозг. На чердаке был еще кто-то кроме меня, и этот невидимый сосед не хотел, чтобы его видели! Чердачная сказка выходила недоброй...
Сдерживая дыхание, что вдруг стало шумным и частым, я ловко - без звука - шагнул за толстую кирпичную колонну, выходившую из пола и пронзавшую крышу. Наверное, это была труба одного из каминов или дымоход кухонной печи. В другое время я бы непременно со всей любознательностью разобрался в этом, но сейчас лишь мимоходом подумал том, что иногда даже от каминов бывает большая польза. Тиль Уленшпигель, например, подслушал, сидя в каминной трубе, планы принца Орлеанского... К черту принцев, сказал я себе через секунду, пришло время подумать о вещах более прозаических - о собственной шкуре, например. Такая тема вас устраивает, Петр Владимирович?
Конечно, тот, что находился на чердаке, видел или слышал, как я вошел... Кажется, я даже насвистывал из "Аиды"... дергал задвижку... кашлял от пыли... Я вспомнил, что оставил револьвер на тумбочке в комнате, и снова электричество промчалось по позвоночнику к голове. Растяпа!
В это время я увидел человеческую фигуру. Я сразу понял, что на победу в рукопашной надеяться не приходится - неизвестный был коренаст и по-медвежьи крепок. Если бы у меня под руками был хотя бы канделябр - ведь хотел же я взять с собой свечу!
Фигура огляделась в полумраке (я отпрянул за кирпичи) и шагнула к распахнутой двери. Злодей явно намеревался спуститься в дом. О, непростительная небрежность: как я мог забыть револьвер! Спина, шея, лоб, быстро вспотели - душно, черт, от нагретой солнцем крыши так и парит!..
Незнакомец, меж тем, оказался в полосе света, и я увидел клеверно-зеленый пиджак... коротковатые брюки... полосатые носки... (дрожащей рукой я вытер противную водичку со лба) Фундуклиди!
Сердце мое оглушительно стучало, а чертов грек знакомой развалочкой уже подошел к самой двери. Я вышел из-за шершавого укрытия, и бойко засвистав "Не уезжай, ты, мой голубчик", направился наперерез полосатым носкам, крадущимся с чердака.
Увидев меня, Фундуклиди постарался казаться спокойным, но все же было заметно, что встреча не входила в его расчеты. Он остановился и выпятил подбородок:
- Как дела, Петр Владимирович? Есть что-нибудь интересное?
- Да вот, похоже, нашел одного злодея, - сказал я чуть ли не сквозь зубы.
Фундуклиди сделал движение, словно собирался присесть, и быстро глянул мне за плечо:
- Что?... Где?...
- Да ведь я вас имею в виду, - сказал я и добавил в мыслях: "болван"!
- А-а... - протянул детектив. - То есть... почему это?
Он разволновался и был готов обижаться.
- Как же иначе прикажете расценивать ваши хождения на цыпочках по чердаку?
- Я, - задышал Фундуклиди, - я проверял, как идет выполнение плана! Я хотел убедиться...
- Ну что вы, Михаил Ксантиевич, я ведь шучу... Разве я мог на самом деле подумать про вас что-нибудь! - перебил я (вот полицейская дубина обычных шуток не понимает!) - Пойдемте, Михаил Ксантиевич, вниз. Не похожи вы на злодея...
- Как вниз? А вы разве всё уже осмотрели? - с подозрением спросил грек.
- Будем считать, что я осмотрел одну половину чердака, а вы - другую. Так ведь?
Толстяк еще пошарил вокруг глазами, потом кивнул.
- Я - да... осмотрел.
- Значит - всё в порядке!
Я взял Фундуклиди под руку; мы вышли и закрыли дверь за ручку с головой орла. Я не стал рассказывать греку, как он заставил мня потеть за трубой, и как, лишь благодаря моей забывчивости, здесь, на чердаке в самый разгар солнечного дня не зажужжал сердитый жук смерти.
Но грека волновало другое.
- Послушайте,... - нерешительно начал он.
- Что?
Фундуклиди смотрел перед собой и двигал бровями.
- Сколько вам положили?
Я понял не сразу.
- Простие?
- Ну... какую сумму вам... господин Хряпов... за то, что вы...
- А... - сказал я. - Понятно... А что?
- Какую сумму? - повторил грек.
Мы оба почему-то остановились и стали в упор глядеть друг на друга. Что было делать - вопрос пущен, как копье - не увернешься. Но ведь Хряпову-то я обещал не раскрывать этого секрета.
- Думаю, что мы с вами получим одинаковое вознаграждение, Михаил Ксантиевич, - сказал я. - Аванс-то у нас был равный...
Фундуклиди смотрел на меня с недоверием и жадностью.
- Больше тысячи?
Я стал злиться на скаредность Хряпова, на глупость Фундуклиди, на себя... Хотя - в чем же я был виноват?
- А если я не намерен отвечать? - сказал я резко.
- Я знаю, вам обещали больше тысячи! - выкрикнул Михаил Ксантиевич. Это вышло у него так, словно нам обоим по шесть лет, и мне купили на один леденец больше, чем ему. От фундуклидиной детской обиды настроение мое переменилось.
- Полноте, Михаил Ксантиевич, - сказал я. - Я такой же наемный телохранитель, как и вы, - я похлопал его по плечу, снова взял под руку, и мы двинулись дальше. - Боюсь, что в выигрыше окажетесь вы... ведь специалисты выше ценятся, не правда ли?
- Да? Вы думаете? - спросил Фундуклиди; ему заметно полегчало после разговора.
- Я уверен - вам отвалят больше... И - давайте не будем возвращаться к этому вопросу. В нем скрыто слишком много подводных камней для наших хороших отношений. А у нас есть дела поважней...
"Бедный толстый ходячий анекдот, - подумал я. - Значит, твое рвение оценили совсем дешево! Как бы свесился твой нос, если бы я открыл, что некоторые бездельники за этот месяц получат раза в два больше!"
Хряпов уже ждал нас, сосал трубочку и листал - я хмыкнул "Справочник следователя".
- Ну что же! - весело сказал он. - Отряхнем колена от пыли и праха, вернемся к нашим бильярдам! Вас еще не увлекла карьера полицейского, Петр Владимирович?...
Ничего подозрительного или необычайного наша экспедиция не обнаружила. На всякий случай Степану было велено заколотить погреб и поставить на его люк краем кухонный буфет.
9.
Той же ночью мне приснился Булкин.
Я был в своей комнате, когда дверь отворилась, и он вошел. Я онемел и сидел, словно скованный параличом. Глаза у Булкина были странные, ненастоящие: оттого, что не было в них отражения и ходили мутные водяные блики, они казались слепыми. Булкин огляделся, что-то разыскивая, и я понял: ищет меня... Комната качнулась - я открыт. Взгляд из ужасных глазниц убийцы, словно стрела, пригвоздил меня к месту еще крепче. За спиной у Булкина показался сын. Оба злодея были огромны, лохматы, с саженными разворотами плечей и лапами, которые легко складывались в пудовые кулаки. Чудовища огромными шагами нестерпимо медленно приближались ко мне... Это был бесконечный ужас - крошечное расстояние они преодолевали мучительно долго, мягко взмывая в воздух и перебирая ногами в сапогах бутылками. На обоих развевались рубахи распояской...
Револьвер!...
Но Булкин-отец, так же не спеша, загреб на лету с тумбочки Смит и Вессон и сунул его в карман, словно бесполезную вещицу. Я смотрел на приближающихся злодеев, скованный ужасом. Бежать!... Но руки и ноги застыли, закоченели.
Булкины были уже совсем рядом. Они встали, хищно переглядываясь. Нехорошо ухмыльнулся младший - в глазах его сверкнула роковая молния. Он вынул из-за голенища засапожный ножик и передал чудовищное орудие гнусному папаше. Я увидел лезвие. Лезвие, посверкивая, дрожало в двух вершках от моей плоти. Вот уже в вершке... Холодное прикосновение...
Тьфу ты, пропасть, какой же дурацкий, поганый сон!...
10.
Хряпов сдержал обещание: на пребывание в его двухэтажных каменных пенатах грех было жаловаться. Мы ели семгу, белорыбицу, наваристые щи, бефстейки, нежное миножье мясо; пили смирновочку, абрикотин, наливочки Калинкина.
После обеда Хряпов обычно кусал горькую сигару, сплевывал кончик на ковер и говорил:
- Ну-с, господа, что я вам расскажу нынче...
Историй он знал превеликое множество. Конечно, в основном это были истории особенные: про коварный нрав торговли, про великие биржевые взлеты и не менее великие падения; про могучие династии, раскинувшиеся над Россией, словно вековые дубы, и всосавшиеся корнями в ее недра; про ловкий купеческий ум; про особый, веками сложившийся устав жизни рыцарей оборота и дивиденда... Нет нужды излагать все эти рассказы, иногда жестокие, иногда смешные, из которых каждый третий был годен для пера Островского и высокой сцены Малого.
- Дед мой, Сила Севостьяныч, - рассказывал Хряпов, - сначала гонял баржи по Волге и Каме... То есть, не он, конечно, гонял, а сначала водили бурлаки, а после - пароходы. Дед был хозяин. Но не брезговал и сам сотню мешков на баржу перекидать или из одного котла на сволочи с мужиками похарчиться. К делу своему был привязан. Самый большой пароход так и назвал: "Силантий Хряпов". И то - как же иначе?... Отец, Елисей Силыч, в семье младшим сыном был, кроме него - три брата. К закату жизни дед каждому по делу дал, чтобы на ноги вставали, карабкались. Да-с... Был дед суров, бабку, как водится, в гроб загнал. Отца, однако, любил. Малость охладел он, когда отец на матери женился - наперекор ему из благородных да небогатых взял. Не принял дед молодую, а отец свой дом построил и рояль купил. Для деда же рояль - что гроб; как встретит отца, так непременно: "Как раяля поживает?" А то и по шее...Сам же старик так и помер в деревянном пятистенке с антресолями, за воротами с петухами; бороду чесал - борода была черная, угольная... Но, господа, то, о чем я хочу рассказать впереди. В ту пору родился я - первый и последний у папеньки с маменькой, дорогое чадо, дедов внук. Едва успели завязать пуповину - у крыльца стук, звон, малиновые рубахи - приехал Сила Севостьянович - корень династии - со свитой: так и так, прибыли крестить, как наречете? Матушка моя с батюшкой переглянулись да и отвечают: Сильвестром. "Сильвёрстой?? Да на то ли я тебя едрёнова дурака (это дед в адрес отца) в гимназеях учил да по шее костылял, чтоб ты такое приказницкое холопское имя выдумал, вон у меня Сильвёстра к мануфактуре приставлен, на счетах штуки сукна костеряет! Ах, ах!.." - и понес, конечно, на весь околоток. "Сейчас же, говорит, к попу, и чтоб при мне охрестили в имя, для нашего звания солидное". Хвать-похвать меня, младенца, попу - две беленьких, дьякон за купель да святцы, дед ему: "Брось книжку, хрести Савватием, по прадеду. То-то орел был - в висок телеша валил". Ништо-о! Окрестили. "То-то, Сильвёстра паршивая!" - сказал дед и укатил довольный. Матери, конечно - уксусный компресс; во всем доме переполох, словно с четырех концов подпалили. Охи, вздохи... А что делать?.. - Хряпов театрально развел руками и осклабился. - Вот я, господа, Савватий по паспорту, внук своего деда; с роялью и Поль де Коком в одном углу, балалайкой в другом и бочкой моченой брусники в подвале...
