Сергей Владимиров - Бог жесток
— Да, я, — не моргнув глазом, призналась девушка и сладко заулыбалась, погружаясь в родную стихию. — И не вижу в этом никакого греха. Тема Добра и Зла вечна, она сопровождает нас с рождения до смерти, а Библия учит только добру и милосердию.
— Еще как, — тяжело вздохнул я. — Но спустимся на грешную землю. Все-таки я мент, и мой удел — расследовать преступления. Вы мне поможете?
— Конечно… Извините… Мне так неловко, что я начала этот разговор. Но боюсь, вы заблуждаетесь насчет Саши, если решили, будто он рос каким-то… зацикленным. Саша был разносторонне развит. И как все ребята, любил шумные игры. А потом умерла Леночка, и наступила ночь.
— Саша случайно не был свидетелем ее гибели? — поинтересовался я.
Зина смертельно побледнела и отрицательно затрясла головой. Попятилась назад, задела за ножку стола и едва не упала. Но почему-то это ее неловкое движение мне показалось каким-то наигранным.
— Вера в Бога помогла Саше справиться с несчастьем, — приступила к рассказу соседка, морща узкий лобик и проводя внезапно увлажнившимися ладонями по застиранному домашнему халатику. Никакой таинственности и женственности не присутствовало в ее жестах, что-то болезненное, старушечье угадывалось за ними. — Саша ведь был уверен, что Леночка попадет в рай и познает вечное блаженство. Да, именно туда стремимся все мы, живя этой греховной жизнью. Но только не подумайте, что Саша, найдя для себя такое объяснение, был бессердечен. Он очень сильно страдал и винил в случившемся в первую очередь себя. Поэтому он и замкнулся в себе, отгородился от внешнего мира.
— В чем же заключалось это чувство вины? — удивился я.
— Саша задержался на улице, играл с ребятами в парке, — пояснила девушка. — Если бы он пришел вовремя, ничего бы не произошло. Он бы еще успел разбудить Леночку…
— А не кажется ли вам, Зина, что осознание собственной вины — слишком сложное чувство для восьмилетнего паренька?
— Нет, что вы… Саша был очень развит.
— Жаль… Еще классик говорил про горе от излишнего количества серых клеток, — произнес я в пустоту, встряхнулся, возвращаясь в настоящее. — Сколько вы прожили здесь с Леной Стрелковой?
— Семь лет. Почти что восемь. Саша был тогда совсем крохотный, — ответила соседка.
— А как вы познакомились с ней?
— С Леночкой? — переспросила Зина, и вновь накатившее волнение помешало гладкому изложению событий. — Я только приехала в этот город… стояла с чемоданами… В общежитие устроиться было нельзя… нужна справка с места работы. А на работу не брали без прописки… Сами понимаете, замкнутый круг… И тут Леночка… Она была так необыкновенно добра… Пожалела меня… Пустила к себе пожить… И помогла с работой…
— Так просто, без прописки? — совершенно не к месту усмехнулся я.
Монашка отчаянно покраснела.
— Н-нет… Она… Она…
— Вот так просто прописала у себя первую встречную?
— Зачем?.. Зачем вы так? У меня не было никаких дурных мыслей. И вы совсем не знали Леночку. Она… Она могла поделиться последним…
Зина отвернулась к комоду, выдвинула нижний ящик. Я видел в висящем на стене зеркале ее лицо. Девушка из последних сил пыталась удержать слезы.
— Я немножко рисую, — вымолвила она стыдливо. — И как-то сделала Леночкин портрет. Я считала ее самой близкой подругой…
Любительский портрет на обычной белой картонке был выполнен цветными мелками. Может, рисуя, Зина польстила своей подруге, но и без этого становилось ясно, что Лена Стрелкова была живым воплощением молодости и жизнелюбия. Она смеется, запрокинув голову. И складывается ощущение, что трепещут ее белокурые, рассыпавшиеся по плечам волосы, задорным блеском лучатся поразительно голубые глаза и даже вздергивается аккуратный любопытный носик.
Кажется нелепым, что эта красивая молодая женщина жила в такой халупе — однокомнатной, перегороженной лишь фанерой, и диким то, что она умерла…
— Она была больше чем привлекательна, — произнес я. — Я не поверю, что у нее не было любовника…
Наблюдаю за девушкой. Она болезненно закусывает губы, краска смущения ударяет ей в лицо.
— Почему вы все, мужчины, так говорите?! Готовы представить каждую женщину…
— Это всего-навсего жизнь. Если хотите, физиология. И никакого греха в этом нет. Разве забыли, «и благословил их Бог, говоря: плодитесь и размножайтесь»?
Она тряслась всем своим щуплым тельцем.
— Нет! Если бы так… Но ведь вы… Ведь вы сами ищете в людях, наоборот, самое постыдное, гнусное, низменное… То, что называется блудом и пороком! Конечно, у Леночки могло быть много мужчин, и будь она другой, давно бы жила со своей красотой в каком-нибудь из тех особняков! Но у Леночки была чистая душа! Она любила своего сына и всего одного мужчину!
— Который был отцом ее ребенка?
— Да!
— С которым она сбежала от своей матери?
— Да!
— Но который потом сбился с пути истинного и стал вором и уголовником? — окончил я на полтона ниже.
Жалко исказилось рябоватое птичье личико.
— Нет… Неправда… Этот человек давно умер… Они даже не успели пожениться…
— А сын?
— Саша?.. Саша родился позже. Леночка так назвала его в память об отце…
— И тем не менее я предпочел бы услышать эту историю со всеми подробностями, — заявил я официальным тоном.
Первой реакцией Зины был привычный, столь ожидаемый мною испуг, но в следующий момент ее косящие глаза приобрели мечтательное выражение, способное вызвать у натур более чувствительных, нежели я, приступ слащавого умиления и жалости.
— Я немножко пишу, — в очередной раз отважилась признаться девушка. — И запоминала все Леночкины истории. Не знаю, как бы отнеслась она, но потом я записывала их. Может, мне повезет и я издам это произведение в серии «Любовный роман»…
Суетливое метание в четырех стенах, шум выдвигаемых ящиков, шорох перекладываемых бумаг — и Зина протягивает мне толстенную амбарную книгу с искусно выполненным заголовком: «Истинные чувства». Я принимаю рукопись, обещаю непременно вернуть по прочтении и погружаюсь в уныние, предчувствуя скорую пытку.
— С кем Лена еще поддерживала отношения?
Девушка лихорадочно соображала, закатив глаза под потолок.
— Не знаю… Даже не знаю, что вам и ответить. Леночка жила очень замкнуто, много читала, воспитывала Сашу и еще… мы часто говорили с ней о Боге…
Меня разобрал смех, и, лишь собрав всю волю в кулак, я смог подавить начинающуюся истерику. Я вспоминал смеющееся лицо на портрете, и, провались я на месте, это лицо никак не могло принадлежать мрачной богопослушной затворнице. Я ощущал, что с самого начала меня очень умело водят за нос.
— Так неужели, кроме вас, ей никто не был близок?
— Была… Была одна преподавательница. Из университета, где училась Леночка.
— И кто же эта преподавательница? — На этот раз от собственного бессилия я рассмеялся.
— Тамара Ивановна Белецкая. По литературе. Леночка часто навещала ее. А однажды брала меня.
— И вы помните адрес? — наседал я.
— Конечно… Точнее… — путалась монашка. — Какая улица, дом… Совсем не знаю. Но расположены… Сейчас я объясню.
Перед уходом я осмотрел газовую плиту, находящуюся в том же помещении за занавеской, и дверной замок. Аналогичные замки без труда открываются гнутым гвоздем. Зина наблюдала за мной с нарастающим волнением.
— Вы… Вы сомневаетесь, что с Леночкой произошел несчастный случай? — Один-единственный вопрос робкой пташкой спорхнул с ее дрогнувших губ. Но и его я оставил без ответа.
Глава 8. ПОСИДЕЛКИ
Эти небольшие дворики забытых провинциальных городов словно скопированы друг с друга. Не сопротивляясь течению времени, они преображаются в ногу с ним. Могучие полувековые деревья срубаются с завидной оперативностью, и на смену живой зеленой стене вырастает стена железобетонная — гаражей и мелкооптовых складов. Лишившись опеки тяжелых благоухающих крон, печально складывается судьба этих маленьких тихих двориков: приземистые двухэтажки, детские площадки, беседки отживающих свой век стариков и старух выглядят особенно жалко на фоне растущих каменных джунглей.
Необратимо ушли в прошлое времена, когда дворики эти считались вполне мирными: потасовки местных мальчишек воспринимались как ЧП и становились темами экстренных педсоветов в школе. Теперь эти дворики облюбованы для разборок криминальными авторитетами, отстреливающими своих конкурентов и игнорирующими милицию.
Убогие дворики глотают сладкую слюну, распространяясь о своих новых героях: банкирах, громилах и проститутках. Несчастные дворики, перечеркнув свое прошлое, не замечают, что давным-давно умерли.
Замусоренная улочка, грязно-желтый дом, крайний подъезд, угловая квартира на втором этаже. И если есть время и желание, прошу на мою скромную «Бейкер-стрит».
