Мила Бояджиева - Лабиринты надежд
…Солнце пекло вовсю, четыре часа — самый кошмар, а в автобусе — все потные, злые, стоят впритык и ещё руки распускают. С такими Анжела не церемонилась: «Ой, ой! Кошелек из кармана тянут!» — вопила она во всю мощь, почувствовав чрезмерно заинтересованную ладонь на своем бедре. Граждане с позором изгоняли «вора» и грозились сдать в милицию.
Обычно за Анжелой приезжал Саша. Он имел самый шикарный мотороллер в городе — красный, с блестящими никелевыми штуковинами и удобным «седлом» сзади. Носиться верхом в мини-юбке и в шлеме по извилистому шоссе вдоль моря и нашептывать Сашке нечто соблазнительное — лирические цитаты из песенок хотя бы — полный кайф!
Сашка — первый парень на деревне, учился в девятом, когда впервые «заметил» Анжелу. Ей было, как и Джульетте, всего тринадцать, а школьный вечер по случаю Нового года ничем не хуже бала во дворце Монтекки. Под «водолазкой» из трикотажа с серебряным люрексом чуть подрагивали маленькие груди, а рыжие патлы взметались гривой — так самозабвенно и раскованно танцевать твист здесь больше никто не умел. «По переулкам бродит лето…» пел декабрьским вечером Эдуард Хиль, и Саша согласился с ним — Анжелка из 7 «Б» «единственная на свете королева красоты».
Они стали неразлучны — самая видная пара в школе. А потом организовался ВИА «Радуга» и Анжела вышла в солистки… Конкурсы, призы, косяки поклонников и поклонниц… Многие, ох, как многие завидовали этой паре. Только ближайшая подружка и Саша знали, что Анжела сделала подпольный аборт — на кухне местной гинекологички аж за 50 рэ. Провалялась дома неделю с воспалением, притворяясь гриппозной, и вернулась к прежней жизни предстояли экзамены на аттестат зрелости.
Заметив охлаждение, Саша подумал, что Анжела всерьез погрузилась в школьные проблемы. Но аттестат был получен, а прежняя страсть к пылкому Ромео не возвращалась.
— Ты же говорила, как только кончишь школу, подадим заявление… бубнил Саша, поглядывая в зеленые глаза, затуманенные совершенно непонятной ему мечтательностью.
— Куда торопиться?.. — Она уже не поддерживала дискуссии о свадьбе, совместной жизни, планах прославиться и перебраться в большой город.
— Но надо же по-человечески… Мы же любим друг друга… А если снова будет ребенок?..
— Ребенка не будет. Пока. Пока я не решу, что он мне, лично мне, очень нужен… Не волнуйся, это случится не скоро…
Анжела и сама толком не понимала, что с ней произошло. Но ощущение было такое, будто все нутро перевернулось и вроде сама не своя стала. Лежа на кухонном пластиковом столе акушерки, она кусала губы, смотрела на пыльную лампу в матовом абажуре с цветочками и старалась не думать о том, что сейчас в боли и крови погибает её ребенок. Потом тоже старалась не думать о своей убогой конуре с плакатами на стенах, о квартире «образцового содержания», где прошла жизнь её родителей, о всем нищенском, жалком, безнадежном существовании с бесконечным пересчитыванием копеек, экономией, мечтами о паре импортных босоножек… О том, что не овраг разделяет курортников и обслугу, а пропасть. Необходимо ухитриться перемахнуть через нее, стиснув зубы и крепко зажмурив глаза. С тех пор стало как бы две Анжелики Градовой — одна бездумно плыла по течению, другая — злющая, отчаянная, изо всех сил старалась из предназначенного ей судьбой заколдованного круга выбраться.
Что хотела рыжая девчонка в алой маечке и узких брюках из черного кожзаменителя, когда драла глотку перед комиссией, отбирающей кандидатур на конкурс «Молодые таланты»?
«Ты — я, он, она — Вместе дружная страна…»
«Соловьи, соловьи, не будите солдат…»
В жюри плакали. Секретарь обкома партии Р. Паламарчук что-то шепнул председателю — прибывшему из Москвы знаменитому композитору, тот согласно закивал.
Лауреатов оказалась целая куча, но Анжела получила первое место: «зеленую улицу» на российский, потом, наверно, и на Всесоюзный конкурс. А там — подмостки профессиональной эстрады, поездки за рубеж, записи…
На следующий вечер счастливую победительницу пригласил на «собеседование» Паламарчук и попросил называть его просто Робертом. Встреча состоялась на пустой загородной даче.
Сантиментов Роберт разводить не собирался. Заправившись армянским коньячком, объяснил, что девушка произвела на него лично позитивное впечатление. Что он и впредь берется опекать молодое дарование, вступив с ним в тесные дружеские отношения. Босс никак не ожидал, что схлопочет по физиономии и коленом в живот, когда попытался завалить певичку на широкий диван.
Перспектива конкурсов и покорения эстрады сама собой как-то затуманилась. «Радуга» подхалтуривала по ресторанам, а в межсезонье играла на вечерах отдыха в санаториях.
Где-то в конце февраля, завершая танцевальную программу в совминовской здравнице оптимистической песней «Мы желаем счастья вам, счастья в этом мире большом…», Анжела увидела среди стоящих у самой клубной сцены мужчин знакомое лицо. Паламарчук, круто исчезнувший из её жизни пять месяцев назад, дружески улыбался. Он познакомил участников ансамбля и солистку с московскими друзьями, видать, чинами довольно высокими. Супруги пригласили музыкантов к себе на чай в люкс. Все любезно отказались, но Роберт значительно сдал локоть Анжелы и она осталась.
Москвичи — две семейные пары, оказались людьми общительными, симпатичными. Угостив девушку бутербродами с икрой и красной рыбой под «посольскую» водочку, начали петь хорошие песни. «Вышел в степь донецкую парень молодой», «Каким ты был, таким и остался», «Ты ждешь, Лизавета…» Анжела с душой вела основную мелодию. Вечером все остались довольны.
Паламарчук подвез девушку домой в служебной «Волге».
— Ты бы хоть о родителях подумала. О своем таланте, — сокрушенно начал он, остановив машину в темном переулке. — С людьми надо уметь ладить. И за свое место в жизни надо бороться.
— Я борюсь, — без энтузиазма заверила Анжела.
— Не заметно.
Через неделю «Радуга» получила рекомендацию для работы в летний сезон в международном лагере «Спутник». Назначение отпраздновали в узком кругу Роберт привез девушку в номер уютного пансионата, где были и сауна с самоварчиком, и зеркальный шифоньер в спальне, а народу, наоборот — никого. «Ночь любви» Анжела провела, как Павка Корчагин комсомольское собрание «со стиснутыми зубами».
Неплохой, в сущности, мужик был этот Робертик, масштабный, с размахом, но на вид противный и не того душевного калибра. «Ничего, привыкну», внушала себе Анжела. В мае Паламарчук уехал на какие-то зональные партсовещания, а «Радуга» начала выступления в «Спутнике». Увидев в непосредственной близости молодежь дружеских стран, Анжела поняла — здесь и следует искать свою судьбу. Подкадрить какого-нибудь гэдээрешника и слинять из города, решив тем самым все проблемы. Саша измучил её ревностью и притязаниями на «святую любовь», перспектива романа с Робертом вызывала ужас.
«Чем скорее, тем лучше», — решила Анжела, приглядываясь к июльскому заезду.
Восторженных глаз, устремленных на солистку ансамбля, было совсем немало. Но стоющих кандидатур оказалось всего три. Самая легкая добыча, но не слишком привлекательная — очкастый шахматист. Закомплексованный еврейчик, может даже ещё девственник. То краснеет, то бледнеет, ручки дрожат, потеют, как только рядом особа женского пола в купальнике появится. На пляже загорает в рубашке и шортах. Уныло ходит за болгарской красоткой и её приятельницей — министерской дочкой. Зато — москвич, чемпион и вроде жуткая знаменитость в своих, естественно, кругах. Немец Пауль — толстый белобрысый весельчак, а глаза острые, как у шпиона. Большой начальник берлинского комсомола или, как он у них там называется. Хоть сейчас в постель затащит. Но ведь такого под брачную статью не подведешь, очень уж изловчиться надо.
Сидя на топчане в своем дощатом «замке», Анжела рассматривала себя в зеркало. Мордочка хорошенькая, лет 5-10 можно будет под девочку шарить. Двадцатник — ещё не осень, самый момент для активных действий. Не ждать же, пока другие все самое ценное расхватают. Вот болгарин-фотограф жутко привлекательный, так, вроде, на министерскую дочку запал. Тоже неплохо в ситуации ориентируется. Но и к Анжеле на всякий случай прикалывается, портрет обещал сделать…А почему бы и нет? Удивительно, откуда у таких родителей дочка-куколка? Ну прямо Мишель Мерсье, что в «Анжелике» снималась. От имени, наверно, и внешность образовалась. Да и фильм вовремя подоспел — даже в горое её теперь так и называют — Маркиза ангелов…
Анжела спустила бретельки сарафана, любуясь ровным бронзовым загаром. Этот загар — предмет зависти приезжих, сейчас, кажется, вовсе ни к чему. Смуглые всегда белокожих любят… Она задумалась о центральном персонаже своих грез — «султане», проживающем на гостевой вилле. О нем говорили разное. Мол, сын миллионера из какого-то арабского государства, два года учился в Кембридже. Потом государство стало на путь социалистического развития, а отец парня — ихний президент, стал каким-то большим бугром. Послал сына в Москву в университет учиться. А тот все никак не может свои буржуазные замашки оставить — прислугу держит под видом советников или инструкторов, европейскими нормами жизни пренебрегает. Зачем, спрашивается, приехал? Силком что-ли тянули? Живет отшельником, ни с кем особо не контачит. И прибыл не в заезд, а на две недели раньше — в самом расцвете мая.
