Фридрих Незнанский - Имя убийцы
— Прикурить позволите? Или табачок теперь врозь? — прозвучал насмешливый женский голос. Турецкий вздрогнул. Он не заметил, как из здания вышла женщина в просторном брючном костюме и с тряпочной сумочкой на плече. Она возникла в свете фонаря, потянулась к его горящей зажигалке. Он машинально дал ей прикурить, подождал, пока займется плотно скрученный табак. Она подняла на него блестящие глаза. Половина лица пряталась в сумраке, по другой плясали электрические отблески. Она была аккуратно коротко пострижена, щекастое личико, маленький нос-пуговка, смешливый взгляд. Ногти без маникюра. Красоткой эта дамочка, определенно, не являлась, но обаянием могла похвастаться.
— А мы знакомы? — поинтересовался Турецкий.
— Сейчас, подождите. — Женщина откашлялась, настроилась и вдруг исторгла неприятным высоким голосом: — Ну, что, красавчик, развлечемся?
— О, черт… — Он чуть не оступился с крыльца. — Так вот вы какая в жизни, девочка с картины Пикассо… Браво.
— Зубы вкривь, глаза вкось, рыжая, как апельсин… — она сдержанно рассмеялась. — А какие они, Александр Борисович, — девочки с картины Пикассо?
— Ну… — Турецкий замялся. — Скажем так, весьма своеобразны. Вроде того, что вы сказали — зубы, глаза, прическа… Вам славно удалась роль невезучей проститутки. Однако, с моей дилетантской точки зрения, вы немного перегнули.
— Но у вас же не возникло сомнений? — Она лукаво склонила головку. — Приняли меня за первую клюшку двора, осваивающую новые просторы?
— Да уж не за первую ракетку мира. — Он негромко, но с удовольствием рассмеялся. Женщина подхватила.
— Что поделать. Весь мир — театр, вся жизнь — борьба за роли. Эльвира Буслаева, — она протянула руку. Рукопожатие оказалось твердым, в сущности, даже не женским. — Младший лейтенант, оперуполномоченная местного отделения уголовного розыска. Прошу прощения, Александр Борисович, за все, что я сегодня натворила.
— Принимается, Эльвира… — Он засмущался, почувствовал, как заалели уши — ведь она еще не выпустила его руку. — Вы-то в чем виноваты?
— Вина исключительно моя и больше ничья. Мы работали по наркопритону в Зубатове. Нельзя сказать, что мы тут совсем ничего не делаем. Отсюда и костюм. Собиралась домой, а тут — вы на автозаправке. Вспомнила вчерашнюю ориентировку. Что бы там ни говорили, но вы, Александр Борисович, — вылитый Звонарев. Забросила удочку, вроде похож. Машина — «Ауди», та самая, из ориентировки. А тут еще ваша Рига, будь она неладна. Неудачно пошутили? Что мне оставалось делать? Связалась с руководством, сказала, что тип, похожий на Звонарева, движется по шоссе в сторону Мжельска. Схватила первую попавшуюся машину, пристроилась вам в хвост. Такая вот история. А что вы здесь стоите, Александр Борисович? Податься некуда?
— Прокурора жду. Вы домой?
— Да, хватит уж на сегодня. До подушки доползу, а утром снова в бой. Ночь, как всегда, пролетит незаметно. До встречи, Александр Борисович. Вы же не уедете из нашей дыры просто так?
— Пока побуду. Еще встретимся. Можете подождать, Эльвира. Сыроватов божился, что пригонит мою машину. Отвезу вас домой.
— Сами ждите, — фыркнула девушка. — Мне тут пару кварталов. А у вас еще беседа с прокурором — ведь так?
— Так, — признался Турецкий, — А вы правда считаете, что Рига в Эстонии?
— А где? — Эльвира звонко засмеялась. — Может, в Литве?
Девушка спрыгнула с крыльца, зацокали каблучки, и вскоре темнота поглотила женскую фигуру. Турецкий покосился на кусты, чернеющие за парковкой. Пока курил, из здания удалились еще несколько человек. Завелся «УАЗик», вернее, сделал попытку завестись, водитель вылез из кабины, пнул в сердцах по колесу:
— Ломается, зараза, как девочка… Ладно, завтра посмотрю, — и пешим ходом пустился за своими.
Минут через пятнадцать во двор въехала легковая машина. Водитель встал недалеко от кустов, погасил фары. Турецкий с умилением опознал родные формы. Выбросил сигарету, зашагал к машине. Водитель выбрался, придирчиво уставился на него.
— Это ваша машина?
— Моя, — признался Турецкий. — Все сделали?
— Да, я с автосервиса. Поставили новый «Бриджстоун», к сожалению, не успели отбалансировать, но при езде почти не чувствуется… Вы Турецкий?
— Так точно. Александром Борисычем мама назвала. Если хотите, могу показать документы.
— Не надо, Виктор Петрович описал вас, держите ключи. С вентилятором у вас что-то не в порядке…
— Переживу. Спасибо.
Он прошелся вокруг машины, попинал новую резину. Нет худа без добра. Хотя колеса могли бы и поплотнее надуть. Он сел в машину, завел двигатель, послушал его размеренную работу, включил в салоне свет, нагнулся, отодвинул коврик, забрался в скрытый от взора постороннего тайничок под коробкой передач. Тайничок ему варганил мастер на все руки в гаражах за Измайловским парком, уверял, что ни одна собака отыскать его не сможет. Не зря уверял. Он выключил свет, извлек, затаив дыхание, из тайничка девятимиллиметровую «Беретту» с магазином на девять патронов. Всякий раз, когда он брал ее руки, испытывал двоякое чувство. С одной стороны, ты уже не один, а с другой… Он спрятал пистолет, закрыл тайник, вышел из машины. Здание милиции погрузилось в темноту, как в воду. Свет оставался только в дежурке, да еще за шторой в угловом окне второго этажа — засиделся какой-то трудоголик. Он приблизился к кустам. Они стояли плотной стеной сразу за бордюром. Пакостное ощущение, что кто-то там сидит и пристально на тебя смотрит…
Кому там не нужна публичность? Он потряс головой, прогоняя наваждение. Какой дурак спрячется в кустах рядом со зданием милиции?
Резкий шум отвлек его от праздного созерцания. Загремело железо — словно шаман яростно затряс ведро с болтами и гайками. Сверкая фарами, к зданию милиции подкатил разлаженный «жигуленок». Из машины выбрался прокурор Сыроватов, засеменил к крыльцу. Взлетев на ступени, встал как вкопанный, извлек сотовый телефон, задумчиво на него уставился.
— Виктор Петрович? — Турецкий материализовался из темноты, прокурор попятился как от нечистой силы. Шумно вздохнул, опустил руки.
— Склероз не жена, Виктор Петрович, к другому не уйдет, — упрекнул Турецкий.
— Да нет, я помню про вас, Александр Борисович, еще как помню, — забормотал прокурор. — Закрутился, неприятность у нас на спасательной станции… Машину привезли? Вот и славно. — Замордованный делами прокурор стал усиленно растирать лоб. — Насчет гостиницы я уже договорился, администратор ждет…
— Вы страшно заняты, — подметил Турецкий. — Не терзайтесь, обойдусь без поводыря. Объясните, как проехать, а закончите с делами — милости просим.
— Да, правда? — обрадовался Сыроватов. — Простите, Александр Борисович, действительно закрутился…
Он долго и путано объяснял, как проехать к гостинице. Похвастался, что местный постоялый двор расположен почти на берегу Волги и с третьего этажа открывается чарующий вид на Мжельск и его окрестности. Потом, впрочем, поправился, что жить командированному придется на первом этаже, потому что в здании ремонт, и наслаждаться окрестностями Мжельска он будет в другой раз, если появится, конечно, желание приехать сюда вторично. Схватил зачем-то его руку, потряс и исчез в здании.
И откуда что берется? Опять ничем не обоснованное чувство, что из глубины кустарника за ним с интересом наблюдают. Он пересилил желание немедленно погрузиться в машину и врезать по газам. Закурил сигарету, наступил на бордюр, пристально уставился в темноту. Чепуха, не может быть. Это просто смена обстановки, удаление от дома, прочая паранойя, связанная с известными событиями… Он затаил дыхание, превратился в тонкий слух. И сразу услышал, как где-то далеко проехала машина, в дежурке надрывается телефон, ветер дует порывами, болтается раскрытая форточка. Шорох в кустах, зашуршали лапки, что-то пискнуло…
Продолжаем деградировать, Александр Борисович? Вам срочно нужно выпить. Вы уже со вчерашнего дня ничего не пили…
Из путаных объяснений прокурора явствовало, что главной улицей в городе является Большая Муромская. Она делит город на западную и восточную части. А Волга, протекающая примерно посередине, расчленяет его еше пополам — на север и юг. Северная часть так и называется Северной, а южная — Токаркой, благодаря наличию на ней скончавшегося в девяностые годы завода по производству токарных станков. На южной стороне городские прелести, включая магазины, парочку ресторанов и прочие более-менее пригодные для обитания кварталы, сосредоточены вокруг знаменитого памятника «катюше», который власти худо-бедно поддерживают в «товарном» виде. А на северной — вокруг Центрального рынка, местного форпоста цивилизованной жизни. Здесь же — парк культуры и отдыха, краеведческий музей, кинотеатр, который несколько лет назад пытались отправить на слом, но закончились деньги и весь этот хаос отдали коммерсантам, которые устроили в кинотеатре полигон для игры в пейнтбол. Здесь же находились городская администрация, прочие властные структуры, включая милицию. Гостиница же дислоцировалась в тех краях, где улица Большая Муромская встречалась с Волгой-матушкой (правда, здесь великая река больше напоминала детеныша). Турецкий сделал круг почета по главной городской площади, украшенной каменными мутантами в касках, особенно зловеще смотрящимися в лучах подсветки. Покатил на юг по Большой Муромской, свернул налево перед въездом на мост. Машин почти не было — после десяти вечера в этом городке просто некуда было ехать. Влево, вправо, плутал среди бесформенных строений, вырулил к безвкусной трехэтажной коробке, единственной гостинице в райцентре (не требующей, в этой связи, даже названия), которая и имела пристройку — так называемый «постоялый двор высшего разряда».
