Владимир Прядко - Нам подскажет земля
Ладони его стали потными. Он поочередно вытер их о полы халата. В трубке прохрипел голос Анатолия: «Я заеду за вами...»
Глава 7
„Т. Б. М. ПРАГА“
Доехать до управления милицейскому «газику» не удалось. На полпути вдруг щелкнуло в телефонах радиостанции и кто-то отчаянно подул в микрофон. Гаевой снял трубку. Раздался знакомый голос дежурного:
— Я — Центральная. Вызываю Байдалова. Сообщите, где находитесь. Прием.
— Опять что-то случилось,— проговорил шофер Сеня.
Гаевой нажал клапан:
— Байдалов остался в райотделе. Мы в пути, проезжаем трамвайную остановку «Минутка».
— Илья Андреевич, сворачивайте на Загородную. Мне сообщили, что там, в переулке, стоит серая «Победа».
— Та самая? — воскликнул следователь.
— Да-да, она...
— Есть, понял.— Гаевой положил трубку на рычаг и повернулся к Рыбочкину и Гигиеву: — Слышали? Сворачивай, Сеня, на Загородную.
— Вот и хорошо,— облегченно вздохнул Саша,— значит, близится развязка.
— А может быть, новая завязка...
Заволновалась, повизгивая, овчарка. Гигиев ласково потрепал ее за ушами, тихо проговорил:
— Спокойно, Дези...
Вот и Загородная. Первый переулок направо. Заскрипев тормозами, «газик» остановился.
Серая «Победа» стояла у обочины, уткнувшись в заросший сиренью палисадник, будто старалась спрятаться в тень от солнца. Вокруг гудела небольшая толпа любопытных. Люди смолкли и расступились, как только подошли сотрудники милиции. Гаевой негромко поздоровался, медленно обошел машину, остановился у открытой левой дверцы.
— Кто открыл? — спросил он.
— Так было,—-раздалось несколько голосов.— Никто не трогал...
А Рыбочкин уже фотографировал, внимательно осматривался вокруг. Но на посыпанной гравием, успевшей окончательно подсохнуть дороге никаких следов не было. Тогда Саша принялся с помощью лупы обследовать наружные части машины. Он заметил, что бока ее имеют свежие продольные царапины, в пластинах рессор застряли несколько колосков пшеницы и свежие, молодые дубовые листочки, а в радиатор влипли мертвые кузнечики.
Вместе с Рыбочкиным осматривал машину и Гаевой. И если Саша чисто технически исполнял эту работу, записывал в блокнот все, что видел, заворачивал в пакетики обнаруженные предметы для лабораторного исследования, то следователь, видя царапины, колоски, листочки, мертвых кузнечиков, воспроизводил в мыслях путь, который прошла серая «Победа». Представлялось: пыльная дорога, поле колосящейся пшеницы, молодой дубняк...
Гаевой заглянул в открытую дверцу машины. Переднее сиденье было чистое, а на заднем, в самом углу, темнело несколько пятен коричневого цвета. «Кровь!— пронеслось в мозгу. — Откуда она взялась?»
— Саша, — с волнением в голосе позвал Гаевой.
— Что случилось, Илья Андреевич?
— Посмотри на заднее сиденье. Это кровь...
Рыбочкин открыл дверцу, мигнул электронной вспышкой, потом потянулся рукой к сиденью.
— А вот еще! — воскликнул он и взял в руки крошечную медную деталь.
— Гильза? — спросил Гаевой.
— Нет, Илья Андреевич, очень красивая зажигалка.. Минуточку... есть надпись... — Саша вынул лупу, пристально всмотрелся и по буквам прочитал: — «Т. Б. М Прага»...
Лицо Гаевого посветлело: он обрадовался такому вескому вещественному доказательству. Илья Андреевич взял зажигалку из рук Рыбочкина и сказал:
— Пятна на сиденье вырежь, пошлешь на экспертизу.
— Это я знаю...
В эту минуту в переулок бесшумно въехала новенькая, шоколадного цвета «Победа». Из нее, хлопнув дверцами, вышли двое. Первый — низенький, толстый мужчина в сером костюме, — семеня короткими ногами почти бежал к собравшимся людям. Он на ходу снял соломенную шляпу и большим клетчатым платком беспрерывно вытирал одутловатое, в красных прожилках лицо. За ним с достоинством вышагивал его молодой спутник, пощипывая пальцами свои черные усики. Этот, второй, резко выделялся узенькими брюками «дудочкой» и оранжевой кофтой с засученными рукавами.
— Что тут произошло? — хриплым голосом спросил толстяк у лейтенанта Гигиева, но так как тот, занятый своей Дези промолчал, он обратился уже к стоявшему у серой «Победы» Гаевому, чутьем угадывая в нем старшего:— Скажите, что случилось с машиной и где шофер?
Гаевой внимательно осмотрел его и в свою очередь поинтересовался:
— С кем имею честь?..
— Я — Шапочка, директор обувной фабрики. Эта машина моя... Но где же мой Никита Орлов?
— О шофере мы поговорим с вами подробно в другом месте. А сейчас осмотрите, пожалуйста, автомашину и определите, что в ней лишнее и чего недостает...
Сидор Лукич, все так же вытираясь платком, медленно обошел свою «Победу», заглянул в нее.
— Чехлов нет, — сообщил он.
— Каких?
— На сиденьях были синие чехлы из репса.
— Так. А еще?
Шапочка наморщил лоб:
— Как будто все на месте. Вот только вырезов на сиденье не было. Машина совсем новая, только получил.
— Это уже наша работа, — улыбнулся Гаевой. — Для экспертизы.
— Понимаю, — кивнул головой Шапочка. — Могу быть свободным?
— Да. Заходите завтра с утра в управление милиции, комната восемьдесят пятая...
Сидор Лукич опять кивнул лысеющей головой и молча направился к шоколадной «Победе», на которой приехал. За ним вразвалку шел парень с усиками. Гаевой посмотрел ему вслед долгим изучающим взглядом...
Глава 8
ТРУДНАЯ ЗАДАЧА
Грозный встретил приехавших Тимониных дымом заводов, незатухающими газовыми факелами, ажурными вышками нефтяных промыслов и буйной зеленью садов. Борис и Надя во все глаза глядели в окна вагона, стараясь определить, намного ли изменился город за десять лет, как они уехали.
— Смотри, Боря, — говорила Надя, — это Заводской район. А домов новых сколько понастроили! Да какие чудесные: в садах, виноградниках. Вот бы в таком поселиться!..
— Ну-ну,— улыбался Борис.— Посмотрим.
Он и сам, грешным делом, был заражен Надиной уверенностью в то, что квартиру они получат в числе первых и в самый короткий срок. Ведь столько новых домов...
Тимонины не случайно выбрали Грозный. Еще в годы войны сюда был переведен военный госпиталь, который разместился в школе над самой Сунжей — шустрой и грязной от нефти горной речушкой. В этом госпитале лечился раненый Борис. Рана заживала плохо, он температурил, в горячем бреду срывал бинты, ругал последними словами сестру, державшую его за плечи. Он так и засыпал у нее на руках тревожным, нервным сном. А она онемевшими руками поддерживала его за плечи и плакала; слезы текли по щекам, падали на его забинтованную грудь, а вытереть их она не могла: боялась потревожить раненого...
Потом, когда ему стало легче, они познакомились и подружились. Борис скучал, если Нади не было на дежурстве, дерзил другим сестрам, не принимал от них ни микстуры, ни пищи.
— Пришлите мою сестру,— требовал он, делая ударение на слово «мою».
А приходила Надя, он стихал. Лежал молча и только улыбался. Любил, когда она ему читала книги. Слушал, неотрывно глядя на ее освещенное солнцем розовое ухо и пушистые завитки волос, отливающие золотом...
Однажды Надя предложила написать письмо его родным.
— Волнуются, наверное, они-то. А ты уже выздоравливаешь...
Борис посерел лицом, отвернулся к стенке, буркнул:
— Не надо... Некому...
Надя вздохнула и просто сказала:
— Мне тоже... некому писать...
И коротко рассказала, что отец умер, когда ей не было и шести лет, а мать и сестренка, младше на два года, погибли от бомбы в Одессе.
Они полюбили друг друга. Через месяц Борис снова ушел на фронт. Надя осталась в госпитале. А после войны они поженились. Борис заехал всего на два дня, расписался с Надей в Грозненском загсе и увез ее в полк...
— А вокзал все такой же,— проговорила Надя,— только чище стал.
Борис очнулся от воспоминаний. Поезд стоял. Под окнами слышался разноголосый гомон, в проходе вагона толпились пассажиры.
— Может, подождем носильщика?—предложила Надя.— Тяжело ведь тебе, Боря.
— Нет, давай выйдем из вагона, тогда...
Тимонины сложили вещи на перроне как раз против двери вокзала, закутанного в виноградник. Борис огляделся по сторонам, несмело позвал:
— Носильщик!
Мимо шел железнодорожник с фонарем в руках. С улыбкой посмотрел на Тимонина и добродушно посоветовал:
— Рассчитывай на свои силы, старший лейтенант.
— А где камера хранения?
— Вот сюда. Выйдете на площадь, сверните влево...
— Спасибо.
Тимонины быстро сдали вещи в камеру хранения.
— Теперь, не теряя времени, будем искать пристанища, — сказал Борис. — Пошли.
— А может, позвонить подружкам?
