Ноэль Калеф - Лифт на эшафот
- Вот, например, вещь, которую папа никогда не поймет. Невозможно заговорить с ним об этом без того, чтобы он не начал вспоминать, как ему тяжко приходилось вначале. И сколько довелось терпеть, и как пробиваться. Что в его время все было не так и что о работе думали прежде, чем о развлечениях, и т.д. и т.п. А я тебе так скажу: старое поколение пусть отправляется на свалку. С меня хватит. Мы живем в двадцатом веке. У нас, молодых, слишком много здесь...
Он отпустил руль, чтобы постучать себя по лбу. Тереза затаила дыхание, но все обошлось.
- У нас слишком много здесь, чтобы ждать-дожидаться, как эти олухи. Мы, молодые, не можем терять время. Мы вот сейчас, сию минуту хотим творить, вводить новшества, организовывать, разрушать и опять строить.
У Терезы на языке вертелся вопрос. Важный вопрос, который ее мучил. Она осмелилась:
- Твой отец... все вернул?
- Вернул?
- Банку.
- Какому банку?
- Ну, деньги...
- Какие деньги?
Это он нарочно. Ей пришлось напомнить ему, что его выгнали за растрату из банка, где он работал. Он отреагировал с преувеличенным энтузиазмом. Очень хорошо, что она напомнила об этом.
- Уже давно я так не смеялся. Ты бы видела предка, он на стенку лез от бешенства...
- Но он заплатил? - настаивала она.
Фред бросил на нее сочувственный взгляд:
- Бедная моя Тереза! А что же ты хочешь, чтобы он сделал? Чтобы он позволил мне опозорить его честное имя? Ха! Нет. Успокойся, когда я что-нибудь задумаю, я знаю, что делаю. Я ничем не рисковал. Как с этой машиной. Ты не хотела. Ну что, вышло или не вышло? Может, у нас какие-нибудь неприятности? Скажи, если ты считаешь, что дело не выгорело. Не бойся, скажи, мы в свободном государстве. Скажи, если ты мне не доверяешь...
- Да нет же, Фред, доверяю, клянусь, что...
Он не дал ей договорить и доказал, как дважды два четыре, что это не так. Исходя как раз из принципа, что такие люди, как он, всегда опережают свое время. Следовательно, вполне логично, что они наталкиваются лишь на непонимание и недоверие. Вот ведь дело с банком он обделал как профессионал. А почему?
- Я скажу тебе, Тереза. Жизнь как война. Есть плебейские войска пехота. И благородные - авиация. Когда выбираешь, хочешь ли копаться в дерьме или парить в небесах, не дожидайся, пока начнется призыв. Надо опережать. Вот так-то.
Тереза слушала с открытым ртом. Он наслаждался.
- С другой стороны, можешь ты мне сказать, чем я рисковал? Ничем. Или же моя информация насчет скачек была правильной, и я выигрывал и возвращал деньги. Или же нет... что и произошло. Ну и что? Может, я испугался полиции? Да я ни секунды не сомневался, что сначала они придут побеседовать с предком. Как в воду глядел. Он выложил монету. В сущности, вдвойне положительный поступок, потому что всякий раз, когда удается напакостить буржуа, - это святое дело. Да разве я просился работать в банке? Этого хотел папа. Вот пусть и расхлебывает. Мне эти банки... Прежде всего, мое призвание - тебе это известно - или литература, или кино. Нобелевская премия или Голливуд. Я прирожденный продюсер. Пусть мне только дадут пятнадцать миллионов, и ты увидишь. Подумай! Пятнадцать миллионов! Когда я сказал об этом папе, его чуть удар не хватил. Он-то, кажется, начинал с четырьмя су. Ну, это известно, в мещанских семьях никогда не понимают артистические натуры.
В темноте он чувствовал устремленный на него взгляд Терезы. Этот взгляд был для него как бальзам, почти примирял его с человечеством. Он даже умилился, вспоминая:
- Но как же отец ругался!
- Главное, что он заплатил.
- Насчет этого ты могла не волноваться. Нет, ты представляешь? Он назвал меня недостойным сыном! Тогда я ему выдал, сказал, что это он недостойный. Ну что я у него просил? Пятнадцать миллионов. Это минимум того, что мне надо для моего первого фильма. Потом уж мне никто не понадобится.
Он осторожно вел машину, в его глазах появилось мечтательное выражение.
- Черт возьми, Тереза, пятнадцать миллионов. У меня будут эти деньги... Знаешь, что мы тогда сделаем, а, Тереза?
Она знала все наизусть, но жаждала слышать это еще и еще, всегда.
- Что мы сделаем?
- Возьмем апартаменты в "Ритце", прибарахлимся.
- Ты женишься на мне?
- Конечно, но это будет... подожди, как это они называют? Ага! Морганатический брак.
- Что это значит?
- Тайный брак. Так бывает, когда великие люди женятся на простолюдинках.
- А почему?
Она была глубоко оскорблена таким принижением их будущего брака. Он разъяснил, в чем причины высшего порядка:
- В моем положении, если вдруг станет известно, что я женат, все пропало. Великий продюсер - это своего рода легенда. Все девчонки гоняются за ним, мечтают выйти за него замуж, а тем временем обеспечивают ему заказчиков.
Фред хотел убедить ее, но его слова лишь причиняли ей боль. Тереза тихо плакала.
- Ну... В чем дело?
- Ты будешь мне изменять со всеми этими девчонками!
Такая наивность заставила его произнести страшное слово:
- Мещанка!
Упершись ногой в противоположную стенку, Жюльен сделал последнее усилие. И дверь лифта скользнула в сторону.
В темноте он протянул руку к открывшемуся наконец выходу, но натолкнулся на гладкую и холодную поверхность. Он щелкнул зажигалкой. Слабое пламя осветило белую глухую стену.
Глава VI
Опередив перепуганную горничную, Женевьева ворвалась в столовую.
- Жорж! - крикнула она. - Со мной случилось что-то страшное. Жюльен мне измен...
Она замолчала на полуслове. Дети смотрели на нее, разинув рты. Брат застыл с ложкой в руке, а Жанна, ее невестка, отшвырнула салфетку раздраженным жестом. Супруги обменялись взглядом. Жорж опустил глаза. Женевьева ощутила холодок в груди.
- Все же это не причина, чтобы вот так врываться к людям, - сдержанно произнесла Жанна. Но ее голос дрожал. Она добавила, повернувшись к детям: Поздоровайтесь с вашей тетей...
Женевьева рассеянно поцеловала племянников, умоляюще поглядывая на Жоржа глазами, полными слез. Не поднимая головы, он тяжело встал из-за стола:
- Идем в гостиную.
Женевьева, вся дрожа, последовала за ним. Жанна возмущенно покачала головой. Горничная попыталась оправдаться:
- Мадам сказала мне...
- Можете убирать со стола, - отрезала Жанна. - Я уложу детей. Бернар, Жан-Поль, в кровать!
Они беспрекословно подчинились; гроза могла разразиться в любой момент.
В гостиной Женевьева заканчивала рассказ о своем несчастье. Жорж слушал ее, нахмурив брови, легонько пыхтя.
- Я видела, Жорж, слышишь, я видела... как эта потаскушка садилась в машину...
- Бедная моя Женевьева, - начал Жорж, но, бросив взгляд на дверь в столовую, вздохнул и прокашлялся. - Дальше?
Стараясь казаться равнодушным, он набивал и раскуривал трубку.
- Дальше? - театрально воскликнула Женевьева. - Дальше, Жюльен мне изменяет.
Он знаком велел ей говорить тише, а вслух произнес:
- Видишь ли, моя бедная малышка, со временем ты должна была к этому привыкнуть...
- Жорж!
Это был крик, вопль о помощи, такой отчаянный, что Жорж, вконец расстроившись, раскрыл объятия, и Женевьева, рыдая, бросилась к нему. Он в замешательстве легонько похлопывал ее по плечу.
- Бедняжка моя, - повторял он, - ты же прекрасно знаешь, что на него нельзя положиться... Такой уж он, Жюльен...
Слезы сестры причиняли ему горе. Всю жизнь он был для Женевьевы как отец. Сейчас же он боялся дать волю чувствам, постоянно следя краем глаза за дверью, откуда могла появиться жена.
- Никто меня не любит! - всхлипнула Женевьева, промокая платочком глаза.
- Да любят же, - прошептал он, - видишь, ты какая? Никто! Все! Никогда, всегда... Ну! Ну! Надо ли каждый раз устраивать драму?..
Она отстранилась, и Жорж с облегчением вздохнул, как будто, застав в его объятиях сестру, его могли обвинить в преступлении. Женевьева плакала все сильнее.
- Мне ни за что нельзя было выходить за мужчину моложе меня...
- Но это уже сделано... и Жюльен любит тебя по-своему... Надо постараться понять...
- Нет! Нет! Мне не следовало выходить за него...
- И тебе об этом не раз говорили, - заметила Жанна, входя в гостиную.
Они не слышали, как она открыла дверь, и сейчас оба повернули к ней головы. Жорж чувствовал себя виноватым, оттого что дал волю жалости, и по знаку жены пересел к ней на диван. Она взяла его за руку, словно желая управлять поведением мужа. Это была еще очень красивая женщина с волевым и немного скорбным лицом, на котором годы почти не оставили следа. Сидя одна в кресле напротив них, Женевьева выглядела как обвиняемая.
- Ну, что на этот раз? - осведомилась Жанна своим ровным голосом.
Женевьева закусила губу. Жорж ответил:
- Она пошла за мужем в контору и увидела, как он уезжает с какой-то девкой.
Женевьева чуть не задохнулась. Представленные таким образом ее история, ее горе не требовали никакого внимания, "трагедия ее жизни" оставляла равнодушным.
