Николай Шпанов - В новогоднюю ночь
Кручинин, наконец, со вздохом облегчения выпрямился и сказал:
— Кажется, пришли.
Грачик увидел, что следы свернули прямо к калитке в глухой кирпичной стене.
— Если я не ошибаюсь, — сказал Кручинин, — этот переулок параллелен бульвару Марии Терезии?
Грачик выразил сомнение в том, чтобы Кручинин мог верно ориентироваться, ни на секунду не оторвавшись от наблюдения за следами. Однако достаточно было осветить номерную дощечку ближайшего дома и свериться с планом города, чтобы убедиться, что тот прав.
— Не думаю, чтобы след автомобиля привёл милого шефа полиции к переднему фасаду того же дома, к которому мы подошли сзади. Однако, прежде чем приниматься за дальнейшее, мы имеем право перекурить, а?
Кручинин закурил. В то мгновение, когда вспыхнул огонёк спички, бросив трепетный блик на лицо друга, Грачику показалось, что черты его отражают полное удовлетворение. Может быть, это было результатом того, что следы привели, наконец, к какой-то определённой цели. Но, может быть, Кручинин, просто-напросто забыв решительно все на свете, наслаждался минутной затяжкой папиросного дыма, подобно тому, как другие способны наслаждаться месячным отдыхом на юге.
Сделав ещё одну затяжку, Кручинин отбросил недокуренную папиросу, и она тотчас погасла в снегу.
— Теперь за дело. Ты посторожи здесь, а я обойду, погляжу, куда привёл нас любитель горного спорта. Чертовски любопытно узнать, кто оспаривает у милейшего доктора Вельмана обладание тайной взрыва электростанции. Ты не находишь?
Грачик пожал плечами:
— Я ещё понял бы это, когда речь шла о каких-то ценностях… Но теперь?.. Кто может оспаривать план у секретаря Вельмана? Только наши люди. Но не подозревать же их в том, что… Решительно ничего не понимаю!
— Пока я тоже понимаю немногим больше тебя, — согласился Кручинин.
Прежде чем Грачик собрался ответить, силуэт Кручинина растворился в темноте. Грачик слышал, как поскрипывает снег под его шагами. Но вот смолкли и они. Грачик остался один. Он знал, что его друг способен заставить спутника торчать здесь час, и два, и три — столько, сколько самому Кручинину понадобится на исследование всего, что заинтересует его по ту сторону дома. Он даже попросту забудет о существовании спутника, пока тот ему не понадобится. Поэтому Грачик решил запастись терпением. Он поднял воротник пальто, поглубже засунул руки в карманы и принялся расхаживать вдоль забора, чтобы не дать озябнуть ногам. Чьи-то поспешные шаги на улице заставили его отбежать к калитке и вжаться в её нишу. И тут он сообразил, что совершил ошибку: он, Грачик, не должен был прятаться в нише! Что если поздний прохожий спешит именно сюда? Он неизбежно наткнётся на Грачика!..
Кто-то, действительно, остановился перед самой калиткой, и рука с такими крепкими пальцами, что Грачик сквозь драп почувствовал их железную твёрдость, цепко схватила его за плечо. Ещё мгновение, и он ударил бы её обладателя рукоятью пистолета, но, к счастью, вовремя раздался тихий смех Кручинина.
«Кажется, он так великодушен, что не попрекнул меня моей грубой ошибкой», — подымал Грачик.
— Ты знаешь, у чьей калитки разгуливаешь? — спросил Кручинин, сдерживая смешок. — Ну, ну, угадывай живее…
— Скажите, пожалуйста, сложная задача! — пренебрежительно откликнулся Грачик и уверенностью заявил:
— Это дом толстяка!
— Ты прав, — сказал Кручинин, и Грачику почудилось даже, что, несмотря на темноту, он видит па лице друга улыбку удовлетворения. — Этот дом, действительно, принадлежит толстяку.
Сердце Грачика наполнилось гордостью. Он стал уже строить в уме целую схему заключений, якобы приведших его к выводу, что они пришли именно к дому толстого шефа полиции Когда он потом, много времени спустя, пытался разобраться, каким образом подобный вздор мог прийти в голову, то никак не мог этого понять. Единственное, что стало ему ясно впоследствии: для этого, столь же неожиданного сколь вздорного умозаключения не было решительно никаких данных. И Грачик хорошо помнит, как его тогда поразило то, что Кручинин перебил ход его «логического построения» заявлением:
— Только этот толстяк — не шеф полиции, а… директор электростанции, доктор Вельман.
— Выходит, по-вашему, что он сам у себя похитил план? — с некоторым раздражением воскликнул Грачик.
Но вместо того, чтобы ответить ему, Кручинин вынул папиросу и опять принялся не спеша закуривать. Только как следует раскурив папиросу, он сказал:
— К счастью, в доме Вельмана не слишком строго соблюдаются правила противовоздушной маскировки. Заглядывая в щель одного из окон, я ожидал увидеть празднично убранный стол и кучу разодетых людей, весело встречающих Новый год, или хотя бы залу, где под патефон отплясывают фокстроты. Но, к своему крайнему удивлению, я увидел хорошо обставленную гостиную; в каждом кресле находилась фигура мужчины в смокинге или женщины в вечернем платье. Своими позами они изображали крайнее уныние. Да, да, самое откровенное уныние и даже страх. Это чувство, по-видимому, владело решительно всеми… Они сидели, как истуканы, с широко раскрытыми глазами. Можно было подумать, что все они загипнотизированы. Это зрелище мне наскучило, и я перешёл к другому окошку. Там я увидел столовую с длинным столом, за которым не было ни одного человека и который имел вид внезапно покинутого гостями. Так, передвигаясь от окна к окну, я увидел ещё несколько полутёмных и совершенно пустых комнат. Везде царила тишина. Наконец я подошёл ко входной двери парадного крыльца. К своему удивлению и удовольствию, я нашёл её незапертой. После короткого размышления я нажал ручку и вошёл. Никто не вышел мне навстречу. Никто не заинтересовался моим появлением. Можно было подумать, что в доме не осталось ни одного человека, кроме тех нелепых фигур в гостиной. Но, миновав несколько выходящих в коридор дверей, в которые я снова видел комнаты, уже виденные ранее в окна, я услышал, наконец, негромкий голос. Ты хорошо знаешь: нескромность никогда не была моим пороком, но туг я не мог удержаться от искушения и осторожно заглянул в замочную скважину. И вот… — Кручинин сделал небольшую паузу, будто намереваясь разжечь интерес слушателя, а в действительности лишь для того, чтобы прислушаться к раздавшему, вдали удару башенных часов, — передо мной была рослая девушка с остриженными по-мужски рыжими волосами. Лица её я разглядеть не мог. Она держала около уха белую телефонную трубку. Я не мог не обратить внимания на то, что на этой особе в отличие от остальных виденных мною в окна людей, разодетых в смокинги и вечерние платья, был полудорожный, полуспортивный костюм, мало подходящий для встречи Нового года. Он состоял из толстого жакета, с выглядывающим из-под него свитером, и лыжных панталон, заправленных в тяжёлые башмаки… Последнюю фразу, брошенную девицей в трубку, я расслышал вполне отчётливо: «Просим вас приехать как можно скорее». После этого она достала из кармана пачку папирос, по-мужски закурила и метко бросила спичку в довольно далеко стоящую пепельницу. Мне хорошо запомнилось это уваренное движение, видимо, твёрдой и сильной руки. Затем девица обернулась в тёмный угол и сказала кому-то, кого мне не было видно: «Старая дрянь поплатится. Сейчас здесь будет сам начальник полиции». — «Этот толстый дурак?» — спросил сидевший в углу мужчина. — «Сейчас меня интересуют не его умственные способности, а право шефа полиции арестовать кого нужно», — резко ответила рыжая девушка…
Тут Кручинин рассмеялся и умолк.
— Чему вы? — не скрывая раздражения, спросил Грачик. Он и так уже с трудом сдерживал нетерпение: ему хотелось действовать, двигаться, подобно хорошей охотничьей собаке, уткнув нос в след убегающей дичи, мчаться вперёд и вперёд. — Чему вы смеётесь? — повторил он.
— Если бы ты её видел?! Эту рыжую. Он обернулась — и, — Кручинин снова тихо рас смеялся, — честное слово, если бы я не знал, что не бывает, не может быть крысы такого размера… Притом, представь себе: рыжая крыса-гигант, а?!. Право, я даже попятился с двери…
— Однако бедный толстяк, этот шеф полиции! — вырвалось у Грачика. — Ему так и не дадут встретить Новый год. Да вдобавок ещё поносят его и, по-моему, совсем незаслуженно: он добродушен, но вовсе не глуп.
— Может быть, может быть, — неопределённо ответил Кручинин. — Хочешь знать, что было дальше?
— Говорите же, пожалуйста, говорите, джан! — умоляюще проговорил Грачик.
— Никем не замеченный, я добрался до ко на коридора. Судя по запахам, я был недалеко от кухни. Она меня не интересовала, там наверняка была прислуга, которая могла меня заметить. Пожалуй, пора было поворачивать к выходу, тем более, что я теперь знал: через несколько минут здесь будет наш милейший шеф, и мы вместе с ним можем открыто войти в дом. Я вернулся в прихожую и уже взялся было за ручку парадной двери, когда луч света, падающий откуда-то сбоку, осветил угол за вешалкой. Я увидел несколько пар палок, лыжи, рюкзаки и аккуратно выставленные рядком три или четыре пары горных ботинок. Ну, ты уж и сам понимаешь: я не мог не поглядеть на их подошвы. Я поднял эти ботинки один за другим и увидел… Все они были подбиты именно так, как вот эта пара. — И он указал на следы в снегу, около которых они стояли. — А их там было четыре пары! Да, да, восемь подошв с умно набитыми шипами.
