Геннадий Скубилин - Записки следователя
Но мысли стали путаться. Белоусов осторожно, чтобы не потревожить сладко спавшую жену, повернулся на бок, вытянул поудобнее ноги и сразу расслабился. Голова утонула в мягкой пуховой подушке. Долгожданный сон сковал его.
7. Агент № 2
В эту ночь Столицыну не хотелось спать. Он снова и снова, в который раз, подходил к отобранной для него одежде, примерял один, второй костюмы, набрасывал на шею галстук. «Эх, — с улыбкой думал Тихон, — хорошо бы в сюртуке, лакированных туфлях появиться в родном городке. Хотя, наверное, все знакомые и родные здорово перепугались бы…»
Тихону едва минуло семнадцать, когда в его подмосковный городок пришло извещение о гибели отца на германском фронте. Семья осталась без основного кормильца. Мать всю надежду возлагала на старшего сына — Тихона. Какой ни есть, а мужчина.
Но судьба Тихона уже решена была по-другому. В хату забрел исправник, низкорослый, кривоногий, со своей неизменной суковатой палкой. У хозяйки, Анастасии Савельевны, екнуло сердце, почувствовала женщина неладное.
Исправник снял широкий синий картуз, пригладил пальцами волосы. Про себя удивился: «Беднота мещанская, а поди ты, Тихона сколько годков учили на разных языках калякать, на роялях Шопенов выводит, а вот я их сейчас и разочарую…»
— Минутное к тебе дело, да важное, — очень серьезно начал «гость», вытирая ноги у порога о подстилку, — надобно вот что сказать.
Глаза у Столицыной невольно заслезились.
Исправник шумно вздохнул, отпихнул от себя подвинутый хозяйкой стул. Послюнявив ладонь, снова сосредоточенно прилизал вихры.
— Лютует германец. Не удержим его, всех задушит, сюда ворвется. Депеша пришла. Из городка нашего пятерых солдат надо. Перешерстил все хаты. Один из пятерых — твой. За Тихона не бойся, образованный, в университетах обучался, писарчуком будет, знамо дело, не пропадет.
Оборвалось сердце у Анастасии Савельевны от страшного известия, она рухнула на скамью и запричитала:
— Какой из Тихона вояка? Побойся бога! Ведь отец наш положил голову за царя и отечество. Господи! Где милосердие?
Исправник осерчал:
— Бога не чипляй. Может, Тихон твой и до окопов не дойдет: смотришь, к начальству переводчиком возьмут, германскую речь знает. А там перемирие, толкуют, на носу. Три девки у тебя — аль не подмога? Чего ревешь? У других и того хуже. Ну, рассуди, кому еще идтить в окопы? Мало ли, что нам хочется, да не всегда так можется.
Через месяц Тихон в шинели и яловых военных сапогах был под Брестом. Огляделся и стал набираться ума. Читал солдатам листовки: «Долой самодержавие!» и был готов идти за членами полкового комитета хоть на русского царя, хоть на германского Вильгельма. В окопах приняли его в партию большевиков, избрали членом полкового комитета. Он считался грамотеем. Писал письма по просьбе солдат, составил на митинге фронтовиков документ о полномочиях полкового солдатского комитета. Сочинил на немецком языке два воззвания к солдатам противника: призывал сложить оружие и возвращаться по домам.
Осенью семнадцатого года солдатская жизнь и вовсе пошла кувырком. В окопы прилетела весть: в Питере свергнуто Временное правительство, «Да здравствует революция!». Солдатская братия покидала окопы, фронтовики отправились громить помещиков и капиталистов. В полку проводились митинги и собрания. Ораторы показывали мандаты и оглашали свои полномочия на формирование красногвардейских отрядов. Не прекращались бесконечные горячие споры.
— Помогнем Питеру и Москве! — страстно призывали ораторы. — Вперед, до полной победы!
На одном из митингов в казарме, в узком проходе между двухъярусными койками, Тихон пробрался к столу. Там стоял здоровенный балтиец, увешанный гранатами, лентами с патронами и маузером. Он, сверкая воспаленными от бессонницы глазами, растолковывал солдатам, почему надо бороться за рабочее и крестьянское дело.
— Вертаетесь в деревню? Там встретите кулаков и помещиков. Они вам землю не отдадут. Путь к хлебу лежит через победу рабочих в столицах. Записывайтесь в отряд! Докажите пролетарскую солидарность. Подходи! Называйся.
Солдаты оцепенело молчали.
— Что притихли, вояки? — взволнованно обратился к солдатам Тихон. — Уполномоченный большевиков верно толкует. Другого пути нет. Воткнешь штык в землю, вернешься домой, а там что ждет? Опять кабала?
Кто-то зло возразил:
— Пятый год вшей кормлю. Леший с ней, с революцией, мне позарез жену увидать желательно. А кто баламутит народ, те анархисты и христопродавцы.
Другой солдат тут же возмутился:
— Чего ж ты врешь: «Пятый год на фронте!» Ты же со мной призывался в прошлую зиму. В теплушке вместе бока мяли.
— Пущай не пятый год, да все равно умаялся. А дом есть дом. Он манит. Силенка в наличии имеется. Осьмушку хлеба всегда заработаю, хоть у того же помещика. Все не в дерьме, не в окопах!
Задвигались, зашумели все разом.
— Записывай, морячок, меня! С поклоном к помещику не пойду! — возвысился над толпой голос Тихона.
И еще несколько человек притиснулись к матросу, называя свои имена.
Ранним ноябрьским утром балтиец, по фамилии Валуев, ставший командиром красногвардейцев, привез отряд в революционную Москву. Большевики уже взяли власть, но город напоминал военный лагерь. Отряд бросили в самое пекло. Дрались за каждый переулок. Тихона выбрали комиссаром отряда. Он метался под пулями, подбадривал солдат и сам стрелял по врагам революции.
На шестой день Тихон получил тяжелое ранение и попал в госпиталь. Врачи готовились подчистую списать молодого красногвардейца с воинской службы, но Столицын категорически возражал:
— Вы же меня заживо хороните, — возмущался он.
— Ты, парень, — говорил доктор, — нас не обвиняй. Когда тебя в палату внесли, смерть твоя рядом шла. Пуля пробила грудь в сантиметре от сердца.
На соседней койке лежал жизнерадостный парень, года на два постарше Тихона. Своей общительностью он многим надоел. А Тихон слушал его часами, иногда сам задавал вопросы. Парень рассказывал о своих товарищах по службе в милиции, о том, как неделю стоял на посту недалеко от кабинета Ленина в Смольном и каждый день видел Ильича.
— Нашу роту, — говорил Николай, — сменили латышские стрелки, а я вернулся в Москву, в отряд по борьбе с бандитизмом. Выздоравливай, — твердил он Тихону, — и приходи в Знаменский переулок, в МУР, там Николая Кривоносова спросишь, вместе зададим бандитам перцу!
— Со шпаной возиться или революцию делать, тоже сравнил, — возражал Тихон.
— Чудак, — кипятился Кривоносов, — они ведь тоже враги. Представь себе, едет обоз с продуктами, доставляют питание красным. А банда подстерегла и оставила пустые подводы. Люди ждут хлеб, а им кукиш. Много навоюешь без продуктов? Воры — та же контра. Уясни себе. Побудь на Сухаревке, Хитровом рынке, увидишь, как эта сволочь губит революцию.
Перед самой выпиской из госпиталя проведать Столицына пришел балтиец, командир отряда Валуев. Он одобрил решение Тихона пойти вместе с Николаем Кривоносовым в уголовный розыск.
В первую же ночь после госпиталя Николай привел Тихона в свою маленькую комнату, предложил кровать, себе постелил на полу, а утром привел в Знаменский переулок и весело подтолкнул его к двери с табличкой «Отдел личного сыска».
В кабинете за широким письменным столом восседал здоровенный матрос, очень напоминавший балтийца — командира красногвардейского отряда, Валуева.
— В чем дело? — поднял матрос на Тихона усталые глаза.
Тут из-за спины друга показался Кривоносов. Матрос даже подскочил на стуле:
— Мать честная! Николай на ногах, жив! — Матрос крепко стиснул его в объятиях.
Всласть налюбовавшись выздоровевшим товарищем, узнав все, что нужно, матрос остановился перед Тихоном:
— К нам захотел? Но здесь не сладко. Как в окопах.
— С фронта он, Иваныч, два ранения имеет, — за товарища ответил Николай, — как за себя ручаюсь.
Матрос весело подмигнул:
— Что ж, рекомендация подходящая.
Тихон продолжил.
— Могу доложить. Комиссован, хотел вернуться домой к матери. Да, вот, — Тихон кивнул на Николая, — товарищ Кривоносов сосватал к вам…
Матрос посерьезнел:
— Верно сделал товарищ Кривоносов. Сам Ленин сказал: вести беспощадную борьбу с бандитами, хулиганами, расправляться как с контрой! — Матрос достал чистый лист бумаги. — Пиши заявление.
Задав еще несколько вопросов, начальник сыскного отдела вывел на заявлении:
«Зачислить младшим агентом уголовного розыска».
— Возьмешь в подшефные, — сказал он Николаю. — Из твоего друга может получиться толковый сыщик. Молодой, но повидал жизнь. Большевик. А пока — отвечаешь за него головой.
Вскоре Тихон в числе других сотрудников ехал в грузовике гонять спекулянтов и ловить грабителей на Хитровом рынке. Оттуда, попугав контру, разных воришек — мелких и крупных, они с Николаем пешком возвращались домой. Вечерняя Москва жила тревожно. Вдоль кремлевской стены фонарщики в фуфайках, в шапках с опущенными ушами, зажигали газовые фонари.
