Жорж Сименон - Вдова Кудер
— По-прежнему! — сухо подтвердил Дезире.
— Ну что ж, тем лучше! За ваше здоровье! Можно налить мальчику немного наливки?
— Спасибо! Лучше не надо.
— Мама, я хочу пить.
— Сейчас тебе дадут воды. А отца нет дома?
— Он, наверное, где-нибудь при коровах.
— Как он себя чувствует?
— Как всегда.
И тут последовало объявление войны:
— Мы получили вчера письмо от Франсуазы.
— Ой, бедняга, если Франсуаза сама его написала, то ты вряд ли что-нибудь поняла. Ведь она отродясь не умела писать. Да и читает лишь то, что написано крупными буквами.
— За нее написала Фелиция…
— Она что, снова беременна? Бедняжка! Когда проходит столько барж и столько мужиков хотят поразвлечься…
Жан с потухшей сигаретой стоял, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.
— Во всяком случае, — парировала Амелия, — жандармы к ней никогда не наведывались.
— Зачем ты так говоришь? Разве к тебе приходили жандармы?
— Я-то знаю, что кое к кому приходили. Кстати, Франсуаза должна сюда подойти. Удивляюсь, почему ее до сих пор нет.
— А на который час вы договорились?
Амелия необдуманно выпалила:
— На три часа.
Было еще без десяти три. Дезире, видимо для приличия, протянул руку к стакану. Жена остановила его:
— Может быть, ты не будешь пить? Ты же знаешь, тебе потом всегда нехорошо.
— Ну что ж, дети мои. Давайте подождем Франсуазу. Давненько я ее здесь не видела. Но она, во всяком случае, подсылает сюда дочку, когда меня нет, чтобы стащить ветчины или яиц. Не далее как в субботу…
— Но Фелиция имеет полное право приходить к своему деду.
— Она могла бы спросить у меня разрешения взять ветчину.
— Но ведь это такая же папина ветчина, как и твоя. Всё, что здесь есть, принадлежит ему и, следовательно, всей семье. Это первое, что я хотела тебе сказать.
— Почему? Тебе тоже здесь что-нибудь нужно?
— Подожди, сейчас придет Франсуаза, — остановил ее муж, которому на стуле было явно не по себе.
Наконец все увидели подошедшую Франсуазу. Она на секунду замешкалась, прежде чем постучать в дверь. Она тоже явилась в выходном платье. У нее были большие испуганные глаза, и она не знала, куда девать руки.
— Здравствуй, Амелия. Здравствуй, Дезире. Здравствуй, Эктор. Я не опоздала? Я боялась прийти раньше вас, потому что после всего, что здесь происходит…
Она тяжело вздохнула.
— Садись, Франсуаза, — сказала Амелия. — Как твой муж?
— Уже более месяца приступов не было.
— А что с кирпичным заводом?
— Да уж хуже некуда. На днях его выставят на продажу, и как знать, не выгонят ли нас его новые хозяева. Тогда мы окажемся на улице. Странно подумать, что можно потерять свой дом и…
Долгим взглядом она обвела стены комнаты и вновь тяжело вздохнула.
— Мы уже рассказали Тати, что ты нам написала.
Бедняга Франсуаза испугалась. По всей видимости, ей явно не хотелось быть непосредственно причастной к происходящему.
— Ты не видела отца?
— Да он даже не смеет близко подходить к нашему дому. Чувствуется, что старик запуган.
Амелия, многозначительно поглядев в сторону Жана, протянула:
— Понятное дело!
Проглотив слюну, героически вмешался Дезире:
— Конечно, коли приходится жить под одной крышей с людьми, только что вышедшими из тюрьмы.
Тати прервала его с явным удовольствием:
— Тем более что ему самому там самое место! Вы помните бедняжку Жюльетту? Девчонку четырнадцати лет, оставшуюся без отца и матери. Ей бы еще в куклы играть! Она боялась рассказывать…
— В конце концов, не тебе судить о поступках нашего отца. Ты же прекрасно знаешь, что после несчастного случая он так изменился.
— Можно подумать, что до падения с воза он был лучше!
— Замолчи, Тати! Я запрещаю посторонней…
— Что ты мне запрещаешь? Говорить правду? Говорить, что ваш отец старый развратник и что не далее как на прошлой неделе он расстегнул штаны перед девчонкой, возвращавшейся из школы? Кстати, Франсуаза ее знает! Она может у нее спросить, правда ли это. Это дочка Котеля из Мулен-Неф.
— Тем не менее, — провизжала Амелия, — этот дом принадлежит ему! Хотя ты здесь у него живешь и приводишь в дом людей, которые вообще не имеют права кому-либо смотреть честно в глаза. Поищи отца, Франсуаза. А ты, Эктор, посиди на пороге, только не ходи к каналу, а то получишь у меня. Ты понял? Иди поиграй.
— Я не хочу играть. Хочу пить.
— Выпей воды.
— Я не хочу воды.
— Дезире, ты можешь увести ребенка?
Раздался шлепок. Неповортливая и тяжелая, Франсуаза вышла, пылая от гнева и страха.
— Ну что ж, посмотрим, не применить ли нам более сильные средства! — заявила Амелия, которая явно была мозговым центром семьи. — Скажу сразу, что я ходила к юристу.
— Чтобы посадить Кудера в тюрьму?
— Кончай свои шуточки. Ты же понимаешь, что находишься в невыгодном положении. Мы-то уж тебя знаем! Мы-то знаем, что ты всегда храбришься, что с тех пор, как появилась в этом доме, ты все хотела устроить здесь по-своему. Мой бедный брат — храни Господь его душу! — об этом тоже знал.
— Жан, налей мне еще стаканчик. Почему ты не сядешь? Я же предупреждала тебя, что это странная семейка, а!
— Тебе не стыдно?
— За что?
— Держишь у себя убийцу. Правда, твой сын немногим лучше. Если бы это видела наша мама! Бедная мамочка! Уж она-то, которая…
Влажными глазами она посмотрела на расплывчатый портрет.
— Хорошо, что ее уже нет, а то теперь натерпелась бы горя и стыда.
На дороге послышался голос Франсуазы. Она, видимо, разговаривала сама с собой, чтобы успокоиться, поскольку старик, шедший за ней следом с опущенной головой, словно она вела его на поводке, все равно ничего не слышал.
— Входите, бедный папочка.
Ослепленный солнцем, он прищурился, пытаясь различить лица в полумраке кухни.
— Садитесь. Бумага у тебя, Дезире? Что до тебя, Тати, то посмотрим, что папа думает о всех твоих происках. Где он был, Франсуаза? Небось на солнце? Ему в таком возрасте приходится делать самую тяжелую работу. К нему здесь относятся как к старой кляче, уже не представляющей никакой ценности, ожидая, что он подохнет от работы. Дай-ка мне бумагу, Дезире.
Ввиду невозможности говорить со стариком, ему писали записки. Дезире, как самый аккуратный, начертал ему большими печатными буквами:
«Семья решила, чтобы вы вернулись жить к ней. Вы уже не можете продолжать работать как вол. За вами будут ухаживать, и вы не будете жить вместе с убийцами».
Старик тупо посмотрел на записку, не понимая, чего от него хотят. Он был обеспокоен, но, странное дело, уцепился взглядом именно за Тати.
— Эх вы, вы даже не знаете, что старый идиот не способен читать без очков! В хорошеньком вы бы оказались положении, если бы я их ему не дала. Но я хочу, чтобы он прочитал вашу записку. Бедный старик! Да без меня он и ширинку не смог бы застегнуть.
Она достала из ящика очки в железной оправе и нацепила их на нос Кудеру. Старик колебался, читать ли ему записку, будто чувствовал ловушку.
Несколько раз он принимался читать ее. Но может быть, стекла очков были недостаточно сильными?
— Эй ты, старый развратник! Ты тоже имеешь право на свой стаканчик.
Со стороны казалось, что она бравирует перед гостями.
— Неужели вы думаете, что я не понимаю вашей игры? Вам же не старик нужен! Он бы вас здорово обременил! Вам хватило бы недели, чтобы упрятать его в какой-нибудь приют. Да, да! Не надувай губы, Амелия. Я же тебя знаю. Я же не виновата, что ты вышла замуж за человека, который зарабатывает семьсот франков в месяц и вынужден каждый год менять работу, ибо продолжает считать, что знает больше хозяина. Ну, а ты, моя бедная Франсуаза, ты настолько глупа, что вместо того, чтобы разговаривать с тобой, хочется дать тебе в рот охапку сена. Ну вот! Что он там говорит, ваш папочка? Посмотрите на него! Может, попробуете увести его?
Старик был напуган. Ребенок, которого незнакомец пытается увести, например, из скверика, оглядывается с таким же страхом и испугом, с каким он поглядел на Тати.
Однако Амелия улыбнулась ему во весь рот и покачала головой, будто старалась приручить новую собаку, появившуюся в доме.
— Напомни ему, Дезире, что за ним будут ухаживать и что он сможет целыми днями отдыхать. Напиши ему также, что в его доме живет убийца и что в один прекрасный день все может произойти.
Она повернулась к Тати:
— Насколько я понимаю твою игру, этот человек здесь не случайно. В один прекрасный день ты добьешься — Бог знает каким образом, — что папочка подпишет тебе бумагу. И тогда старик сразу исчезнет, чтобы уже не смог изменить свое решение. Признайся! Признайся, что уже в тот день, когда ты пришла сюда — а мы были тогда еще совсем девочками, — ты решила, что командовать здесь будешь именно ты! Наш бедный брат был ослеплен и ничего не понимал. Ты уже тогда была ловкой и хитрой. И я все думаю, не от того ли он умер. Ты написал, Дезире?
