Найо Марш - Семейка Лампри. Танцующий лакей

— Для него?

— Не бойся, Робин, он не примет нас за сумасшедших, поскольку давно уже считает нас такими. А мы в живых картинах еще в Новой Зеландии поднаторели. Ты это знаешь.

Роберта вспомнила их «Райский сад», который нравился ей больше всего. Лорд Чарльз с моноклем в глазу и раскрытым зонтиком над головой изображал Адама. Генри был змеем-искусителем, а близнецы — ангелами. Фрида, разумеется, представляла Еву, а Пэт — «древо познания». Сама Шарлотта, приклеив бороду, предстала в образе разгневанного Создателя.

— А ему нравятся шарады? — спросила Робин.

— Сомневаюсь, что он вообще такое видел, — отозвалась леди. — Так что это будет для него приятным сюрпризом. Ведь в жизни бедного Гэбриэла мало веселого.

В комнату заглянул Генри. Конечно, предварительно постучав.

— Мне захотелось вас рассмешить. Пристав все же добрался до папочки — прошел по черной лестнице. Теперь сидит на кухне с Баскеттом и горничными.

— Как жаль! — воскликнула леди Чарльз.

— И вы не поверите, но фамилия у него Грамбл[2].

За ланчем леди Чарльз продолжала размышлять о том, как они будут веселить дядю Г. В обсуждении участвовали все, кроме Генри, который был задумчив и явно не в настроении.

Роберта в замешательстве то и дело ловила на себе его взгляды, не понимая, почему у Генри такое странное лицо, но затем сообразила, что он смотрит на нее, но не видит. После этого Робин почувствовала себя свободнее и стала внимательнее прислушиваться к разговору. Четырех лет разлуки как не бывало. Она снова становилась членом семьи.

Роберте очень хотелось узнать, что на самом деле творится в душе лорда Чарльза, но выяснить это было невозможно. Несомненно, он должен быть встревожен, но его бледное овальное лицо оставалось невозмутимым. Добрые близорукие глаза и светлые усы, казалось, принадлежали одному человеку, а рот совсем другому, лет на пятнадцать моложе. Глава семейства был чрезвычайно мягок, хотя на вид представителен. Странной была его манера понижать тон к концу фразы, немного выпучивая глаза и поглаживая себя по макушке.

Робин вдруг осознала, что не стоит и напрягаться. Догадаться, о чем думает этот загадочный человек, у нее все равно не получится.

Тем временем обсуждение продолжалось.

Фрида предложила шараду на тему леди Годивы[3]. Генри отводилась роль коня, лорд Чарльз должен был изображать злого супруга, а один из близнецов — Подглядывающего Тома. Остальные играли бы сочувствующих жителей города.

— Не надейся, что я буду скакать по гостиной с тобой на спине, да еще и голой, — предупредил сестру Генри.

— И у тебя волосы не такие длинные, Фрид, — вставила Пэт.

— А я и не говорила, что буду играть леди Годиву.

— Кого же еще? — удивился Колин. — Может, ты предлагаешь маме раздеться догола?

Леди Чарльз посмотрела на дочку.

— Не глупи, дорогая. Конечно же, мы не будем показывать леди Годиву. Зачем пугать дядю Г?

— А может, он будет доволен, — возразил Генри. — Подумает, что мы изображаем шабаш ведьм, то есть высмеиваем тетю В.

— А что ему еще думать, если он увидит, как Фрид оседлала тебя? — заметила Патриша.

— Но ведьмы ездят на метлах, правда, папа? — Генри кивнул отцу.

Лорд Чарльз коротко усмехнулся.

— Почему бы нам и в самом деле не показать шабаш ведьм? — спросил Стивен. — Дядя Г. терпеть не может тетю В. за то, что она колдунья. Поэтому он обрадуется и увидит, что мы на его стороне.

— Хватит, — оборвала дискуссию леди Чарльз. — Перестаньте валять дурака.

Глава 4

Дядя Г.

Утром Роберта проснулась, не сразу сообразив, где находится. В окно светило бледное лондонское солнце. Горничная в ситцевом платье раздвинула шторы и поставила поднос на прикроватный столик. Дождавшись, когда за ней закроется дверь, Роберта начала перебирать в памяти события вчерашнего вечера. За час до рассвета ее провезли по улицам ночного Лондона. Она видела, как струи воды из шлангов веером окатывают опустевшие улицы, слышала дребезжание молочных тележек, любовалась причудливыми силуэтами крыш и каминных труб на фоне светлеющего неба. При ней Биг-Бен пробил четыре раза, объявляя начало очередного весеннего утра, и ему вторили куранты Челси.

А до этого Робин танцевала в зале, где плясали тени, поблескивали огни, было много музыки и людей, где все происходило как во сне. Танцевала по очереди с близнецами и, конечно, с Генри. Колин дурачился, прикидывался русским, коверкал английский язык. Стивен, слегка заикаясь, говорил без умолку. Его восхищало, как она танцует. Но чаще ее приглашал Генри, который был странно молчалив. Роберта даже подумала, что он танцует с ней из гостеприимства, а на самом деле сожалеет, что не со своей девушкой Мэри. В белом жилете и с цветком гардении в петлице он казался ей незнакомцем.

Но все равно танцевать с ним было приятно. Сейчас, лежа в постели и перебирая в памяти вчерашние события, девушка ощущала, что самым ярким впечатлением для нее было общение с Генри. Он пригласил ее сразу после тура с близнецами, и они танцевали долго, пока оркестр не ушел на перерыв. И был очень внимателен. Ей, конечно, это нравилось, но одновременно смущало.

В общем, ей действительно было весело, в первый раз за много месяцев. О грядущем разорении никто не вспоминал. Лишь когда они вернулись домой и, попив на кухне чаю, расселись в комнате Роберты, Генри неожиданно со смехом произнес:

— Что, ребятки, порадовались? Теперь давайте немного погрустим и вспомним, что нам скоро придется выметаться из этого дома.

Фрида немедленно приняла элегантную трагическую позу.

— Последние часы в доме, с которым связано столько воспоминаний. Слуги выносят вещи. За сценой слышен плач.

Они помолчали.

— Но дядя Гэбриэл, наверное, поможет, — неуверенно предположил Стивен.

— А если нет? — спросил Колин.

— Тогда мы уговорим тетю В., чтобы она испытала на нем свои колдовские чары, — сказала Фрида и, набросив на голову капюшон плаща, скрючила пальцы и прохрипела:

Пусть растет заклятье чарИ клокочет адский взвар.

Близнецы тут же, схватив Фриду за руку, забегали вокруг обогревателя, изображая ведьм:

Пламя, взвейся и гори!Наш котел, кипи, вари![4]

— Хватит, Фрид, — рассердился Генри. — Ты же сама говорила, что цитировать из «Макбета» — плохая примета.

— А что, если тетя В. согласится? — мечтательно проговорил Колин. — Ей, наверное, будет приятно извести дядю Г.

— Не думай, что это так просто — взять и извести, — возразила Фрида.

— Хватит молоть чушь, — взмолилась Роберта. — Лучше расскажите, какая она на самом деле, эта ваша тетя В.

— Ну, если верить ее горничной, — ответил Генри, — тетя В. действительно увлеклась черной магией. Только, думаю, у нее это все сводится к столоверчению и чтению разных историй о колдовстве. В общем, наша тетя немного тронулась.

— Ладно, — проговорила Фрид сонным голосом, — пора в постель. — Не дотянувшись до щеки Роберты, она чмокнула воздух рядом и направилась к двери. — И вы, близнецы, пойдемте тоже, хватит тут сидеть.

Близнецы поцеловали Роберту и устремились за Фридой.

Генри задержался в дверях.

— Хорошего сна.

— Спасибо, Генри, — отозвалась Роберта. — Я чудесно провела время.

— Ты знаешь, и мне тоже сегодняшний вечер очень понравился. Что бывает нечасто. Спокойной ночи, Робин.

Любуясь солнечными бликами на своем одеяле, Роберта несколько раз прокрутила в памяти эту последнюю сцену и почувствовала себя счастливой.

В разгар подготовки к визиту дяди Г. совсем некстати приехала незамужняя тетка лорда Чарльза, леди Кэтрин Лоуб. Жила она в бедности в небольшом домике в Хаммерсмите, где стены увесила фотографиями своих внучатых племянников. Она их обожала. А еще отдавала много сил заботам о нуждах прихожан местной церкви, таких же бедных, как она. Одевалась тетя Кэт соответственно достатку — неказистые платья, такие же шляпки, на руках неизменные серые нитяные перчатки. Вдобавок ко всему она была глуховата, говорила тихо, почти шепотом, часто поглядывая на собеседника с доброй улыбкой.

Однако вы ошибетесь, сочтя ее мягкотелой. При всей своей внешней робости тетя Кэт имела твердый характер и в своих симпатиях и антипатиях была непоколебима. Если ей какой человек не нравился, то примирить с ним ее ничего не могло. К сожалению, леди Кэтрин весьма неодобрительно относилась к своему племяннику Гэбриэлу, а тот платил ей той же монетой. Каждый раз на Рождество тетя Кэт посылала ему письмо с наставлениями относительно любви к ближнему и призывала к спасению души путем пожертвований на одно из ее благотворительных мероприятий. Дядя реагировал на эти послания всегда одинаково — разрывал письмо на мелкие клочки.