Игорь Христофоров - Воровские гонки
- А эти... жулики... откуда?
- Сейчас посмотрю... А-а, вот!.. Из Красноярска...
- Я так и знал! - закачался на краешке стула Барташевский. Красноярск! Тьмутаракань! Полдня на самолете лететь... А они во что грузили?
- В каком смысле?
- В машины или в железнодорожные контейнеры?
Повторное нажатие на кнопку возродило в дверях отягощенную бронежилетом фигуру охранника. Впрочем, службистской прыти на его рябом лице уже не было. На нервно раскачивавшегося Барташевского он уже смотрел как на старого знакомого.
- Вызови Олега! - приказал коммерческий директор. - Он на складе...
- Я так и думал - гастролеры, - себе под нос пробубнил Барташевский. Надо же! Красноярск!
- А вы в милицию заявили?
- Нет! - нервно дернувшись, перестал раскачиваться Барташевский. Сегодня заявим.
Уверенности в его голосе не было. Рыков упрямо не хотел связываться с милицией. Менты, конечно, не парни из налоговой полиции, но могли начаться глупые вопросы о происхождении столь крупных сумм, отыскалось бы несовпадение с отчетной документацией фирмы, потом бы кому-нибудь хватило ума поинтересоваться, откуда у Рыкова такая могучая семикомнатная квартира в центре, какое волшебство расставило по ней мебель иноземно-крутого производства. Барташевский был совсем не уверен в своих словах. Рыков упрямо боялся любых людей в форме.
- Олег, заходи, - позвал коммерческий директор, и в кабинет, пыхтя и постанывая, вкатился настоящий пивной бочонок: метра полтора в талии, метра полтора ростом, детские розовые щеки, три подбородка, волнами стекающие к груди и... лысина.
Барташевский поневоле встал. Ему захотелось побыстрее уйти отсюда. В царстве лысых он ощущал себя волком, обвешкованным умелыми охотниками.
- Олег, тут вот товарищ интересуется партией товара, которую ты в среду на той неделе отпускал покупателям, - не вставая, объяснил коммерческий директор.
- А в чем дело? - попытался он сложить ручки на животе, но не смог. Все отпущено точно по накладной. Если...
- Они грузили в машины или в контейнеры?
- В машины. В трейлеры. Там еще что-то лежало. Я так понял, они еще какой-то товар в Москве закупили.
- Значит, еще кого-нибудь обокрали, - кинул Барташевский.
- Что? - напрягся Олег.
Розовыми стали не только щечки, но и лоб, нос и верхний из бесчисленных подбородков.
- Кого обокрали? Нас? - не унимался он.
- Ты их сможешь описать? - заботливо спросил коммерческий директор.
- Ну, вообще-то я не особо того... запоминал...
- А сколько их было?
- Четверо. Старшенький такой щупленький. Молодой, но уже с лысиной...
Барташевский, не стесняясь, громко застонал. Союз лысых уничтожал его по частям.
- Значит, трейлеры, - вслух подумал он, стараясь забыть лысого красноярца. - А номера вы записали?
- А как же! - гордо сообщил Олег. - У нас все как положено!..
По номерах их и найдете.
Глава восьмая
НЕ ИМЕЙ СТО РУБЛЕЙ
Вдоль убогих пятиэтажек Измайлова рывками, будто надышавшийся травилкой таракан, двигалась "восьмерка". Маслянистый свет фонарей испуганно подрагивал от вида этих судорог и стал литься ровнее и без миганий только тогда, когда машина погрузилась в темноту. Но именно здесь, у двух крайних подъездов дома, где уже три месяца не горели фонари, "восьмерка" пошла ровнее и легче. Темнота словно придавила ее, и машине под такой неимоверной тяжестью уже не хватало сил на рывки.
- Пр-риехали! - объявил остановку Жора Прокудин, нащупал в кармане "мобилу" и попытался достать его наружу.
Трубка не поддавалась. Под пальцами она ощущалась мокрым куском мыла. Тогда он ухватил ее за усик антеннки и все-таки вытащил.
- Что, братан, не хо-очешь мне слу-ужить? - спросил Жора у трубки.
Она не ответила.
- Ща мы тебя раз... заз... раз-с-збудим, - пообещал он ей, повернулся к еле ощутимому справа свету лужи и начал тыкать в клавиши.
Предательский палец бил по тройке вместо четверки и по двойке вместо единицы. Включить свет в салоне Жора Прокудин не догадался. Впрочем, здесь, на крошечном черном пятачке залитой светом ночной Москвы, он никогда не делал этого. В это время он всегда берег ночь внутри машины. На всякий случай.
- Ну, ни-ичего! Дома ты у меня проснешься, зар-раза! - пообещал он трубке и выскребся из машины.
Мир качался, но еще не падал. Мир еще казался неплохим местом для жизни.
Спотыкаясь и оцарапывая левую ладонь о стену подъезда, оцарапывая, но ничего не чувствуя, он все-таки поднялся на третий этаж, довольно быстро, всего за десять минут с небольшим, открыл дверь, втолкнул себя в вонючую квартиру и каблуком, по-лошадиному, захлопнул дверь.
Щелчок выключателя залил узкий коридор ровным светом. Вусмерть пьяный мужик никогда не смог бы упасть в этом коридоре. Стены не дали бы. Квартира была однокомнатной, а значит, унылой и убогой, но у нее имелась масса преимуществ, самым большим из которых было не то, что прописанный в ней хроник-пьяница сдал ее за пятьдесят долларов в месяц, а то, что Босс не знал о ее существовании. Впрочем, о ней не знал даже Топор. Не существуют на свете такие друзья, от которых нет секретов.
Все богатство квартиры составлял вечно разложенный диван-полуторка и телевизор "Электроника" с крошечным черно-белым экранчиком на подоконнике. Отклеившиеся по периметру комнаты зеленые обои висели пальмовыми листьями. Казалось, что под ними есть бананы. Нужно только залезть на стул и приподнять поникшую зеленую полосу. Но в квартире не было ни одного стула. Даже на кухне. Жора Прокудин ни на йоту не изменил дизайн, доставшийся ему от хозяина квартиры. Нельзя сказать, чтобы он всей душой проникся его философским отношением к жизни, где все временно и всякое богатство имеет лишь иллюзорную ценность, поскольку на небеса его с собой не взять. Просто Жора всегда находился в готовности к бегству. И этот день все-таки наступил.
- За-автра... За-автра, - под пение упал он спиной на диван.
Диван огрызнулся острыми шипами пружин. Диван не знал, что сегодня Жорик не чувствует ничего.
А временно ничего не чувствующий Прокудин невидяще посмотрел на серый, в струпьях старой эмульсионки потолок и только сейчас заметил, что держит нечто чужое в правой руке.
Он поднес руку к лицу и с удивлением обнаружил в ней телефон. Звонков вроде не было, а пальцы упрямо сжимали трубку. Жора Прокудин с усилием сел, от головы сразу отхлынуло, и память вернула ему ощущение машины, тьмы, ночи.
- А-а, я ж обещал тебя ре... ре... реанимировать, - все-таки выговорил он. - Точно?.. Точно!
При свете указательный палец левой руки оказался побойчее. Он воткнулся во все нужные кнопки без сбоя.
- Але, - по-дурацки ответил Топор.
Он всегда начинал с этого бабьего словечка. Кто его научил подобной гадости, Жора Прокудин не мог представить. Наверное, это было первое телефонное слово, которое Топор услышал дважды.
- Вот скотство! - ругнулся Жора. - Где я руку ободрал?!
- Чего?
- Руку, грю, где ободрал?
Красные полоски на ладони левой руки лежали крест накрест, будто хотели сложиться в геометрическую фигуру, но так и не смогли.
- Кто это? - испуганно спросил Топор.
- Это я - Жорик. Руку, понимаешь...
- Босс опять звонил.
- Переживет. Я уже, считай, на Алтае. В этой... как ее...
Второй раз вспомнить название придуманного села он уже не мог. В голове Жоры Прокудина не было того механизма, которым обладал Топор.
- А что он сказал? - все-таки Босс был злым мужиком.
- То же, что и утром, - вяло ответил Топор.
- А что утром?.. А-а, ладно! К хренам! Слушай боевой приказ: канаты рубить, мачты ломать, матросов на рею!
- Каких матросов?
Чувствовалось, что Топор просто не знал значения слова "рея". Жора Прокудин не стал делать друга чуть умнее. Слово он не повторил. Перед глазами плавно раскачивались обвислые зеленые обои. Теперь они уже казались не пальмовыми листьями, а волнами, готовыми захлестнуть его.
- Знач... та-ак, - протянул Жора. - Выезжаем завтра вечером... Поездом... Билеты на троих я взял... У меня как раз три фа... фальши... шишивых паспорта. Два - мужских. Один - бабский.
Сойдет за третий сорт! Проводницы один хрен близорукие!
- Завтра? - озабоченно переспросил Топор. - Ты бы хоть с Жанеткой...
- Если ей не нужны "бабки", пусть отваливает!
Ногой Жора Прокудин швырнул туфлю. Слетев со ступни, она два раза красиво провернулась в воздухе, ударилась о стену и упала на бок. Так она была похожа на лодку, лежащую на песке. Шнурки чернели как весла.
- Ты умеешь грести на лодке? - глядя на шнурки, спросил Жора Прокудин.
- А кто не умеет?!
- Не скажи!.. Один всю жизнь на пианино играет, а никто ему не скажет, что он не умеет...
- Ты бы с Жанеткой...
- Она не верит в мои моз... зги?! Не верит?! Дай ей трубу!
- Может, не сейчас...
- Дай!
- Здравствуй, Жо-орик, - пропела она с истомой.
Прокудин на мгновение протрезвел. Женщины говорят таким голосом только в минуты крайнего удовлетворения. Значит, он застал их своим звонком на самом интересном месте.
