Марина Серова - Страховка от жизни
Поэтому во втором, калякинском, бежала не вниз, а вверх по лестнице. Разумеется, когда убийца спешила исчезнуть с места преступления, она не закрыла замки. Просто, вероятно, оставила ключи в скважине. Закрыли их уже потом. Наверное, кто-то из жильцов.
— Ну, что, подруга, пошли вновь в калякинский подъезд. Проследим путь преступницы.
Я порылась в сумочке и вытащила связку отмычек. Это мой ключ ко всем тайнам, которым я часто пользуюсь.
— Тань, — робким шепотом поинтересовалась Ленка, — а мне тоже придется туда лезть? Там же, наверное, паутины полно. И мышей.
— Можешь подождать тут, на лестнице. Или иди в машину.
— Вообше-то, интересно.
— Ну тогда вперед, — открыв люк, я сделала приглашающий жест рукой.
— Ой, не дай бог, меня сейчас ученики увидят.
Скажут, что Елена Михайловна, как бомжиха, по чердакам лазит, — пробормотала Истомина, поднимаясь по лестнице клюку.
— А ты скажешь, что искала трудного подростка, сбежавшего из дома. Что у тебя появилась информация, будто он ночует на одном из чердаков на улице Кавказской. И тогда тебя еще больше зауважают родители.
— Они меня и так уважают. А, черт. Споткнулась обо что-то. Тань, дай лучше мне фонарик. А то я ничего не вижу. Тут сам черт ногу сломит.
— А ты иди рядом со мной.
Согнувшись в три погибели, как говорится, мы пробирались по чердаку, внимательно изучая окружающую обстановку. Насколько позволяло скудное освещение, разумеется. Около перевернутого ящика луч фонарика, направленный под ноги, отразился многочисленными мельчайшими звездочками.
— Вот тут скорее всего она переодевалась. Видишь, чешуйки от майки? Я как-то себе такую майку приобрела, так через две недели ее выбросила — эти чешуйки сыплются, как шерсть с шелудивого пса. Потом еще года три их из квартиры выгребала, то из одного угла, то из другого. Лично я ни в жисть в такой маечке убивать бы не отправилась. Убийца допустила большую глупость.
— Почему их, интересно знать, милиция не собрала? Они разве не додумались, что преступница ушла через чердак?
— Прямо уж, не додумались. Додумались, конечно же. Только зачем им все чешуйки собирать?
Для экспертизы достаточно нескольких. Давай поищем в этом месте. Может быть, она что-нибудь обронила. Хотя то, что она могла обронить, скорее всего давно приложено к делу как вещественное доказательство. И все-таки смотри внимательно.
В том месте, где, предположительно, переоделась преступница, мы ничего, кроме чешуек, не обнаружили. И продолжили поиски, двигаясь в том же направлении, что и преступница, пробиравшаяся клюку в последнем подъезде.
И тут Ленка споткнулась так, что завопила и упала на колени.
— Блин горелый. А-ай! Коленку ссадила. Больно-то как, ма-амочки! Встать не могу. Может, ногу сломала даже, — стонала она, поднимаясь.
Оперевшись на кучу обломков кирпичей, она эту самую кучу благополучно развалила. Я услужливо посветила ей под ноги, одновременно свободной рукой помогая подняться. И увидела черный пластмассовый кусочек, застрявший между кирпичами.
— Что это, Тань? — Ленка тоже заметила его.
— Пока не знаю. На улице рассмотрим.
Выбравшись на белый свет, я внимательно изучила осколок. Интересно, что это может быть?
Ленка сказала, что преступница, по словам инвалида, положила на окно маленький магнитофон.
Ну конечно…
— Кажется, нам повезло, Коломбо. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Ну, что ты упала в нужном месте. Это скорее всего осколок от корпуса магнитофона. Убийца, вероятно, тоже там споткнулась и уронила его.
— Сильно болит?
— Еще как, — Ленка закатала испачканную штанину и дула на ссадину.
Я достала из аптечки йод, бинт и обработала Ленке ногу.
— Ну, у тебя и работа, Иванова, похлеще моей.
Так-то. Не будет теперь думать, что я излишне меркантильна и что не грех иногда «за спасибо» поработать.
Ленка осторожно опустила брючину и повернулась ко мне. Я молча курила.
— Что, Тань, теперь к Ирочке? Как я понимаю, она у нас подозреваемая номер один?
Я пожала плечами. Всякое может быть. Только еще неизвестно, по какой причине свидетель с биноклем наводит нас на след Ирочки. И вообще…
— Давай отвезу тебя домой. Тебе завтра надо быть в форме. И с уроков пораньше отпроситься.
Как договорились.
— Теперь у меня очень уважительная причина.
Я — инвалид, у меня нога болит. Отпрошусь якобы к хирургу, а Татьяну Анатольевну попрошу меня подменить. Раз уж втянула тебя в это дело, то обязана помочь, как обещала. Ты езжай по делам. Я на такси доберусь. Зачем тебе терять драгоценное время?
Я отвезла Истомину на остановку и вернулась на улицу Кавказскую.
Ленка ошибалась. К инвалиду мне прорваться все же удалось. Звонок в квартире был отключен.
На стук в дверь вышла та самая роскошная брюнетка. Впрочем, не такая уж она и роскошная. Ленка преувеличивала. А может, просто я вредничаю.
Все-таки она от меня ценного свидетеля укрывает.
Равнодушно взглянув на мои якобы милицейские корочки, девушка безапелляционно заявила:
— У него режим. Он отдыхает. И вообще пасмурную погоду он переносит тяжело и сегодня чувствует себя весь день просто отвратительно. Да еще разволновался, когда ваша коллега пожаловала.
Извините. Даже если вы приведете сюда всех оперативников отдела, я вас не впущу. Про закон о неприкосновенности жилища я слышала. Приходите лучше завтра часиков в семнадцать. Надеюсь, что завтра он будет чувствовать себя получше.
Я сдержала свой гнев, так и рвавшийся наружу, нацепила дежурную улыбочку и елейным голоском пропела:
— Девушка, я только на минутку. Мне просто необходимы его показания. Убита мать двоих детей. Она была хорошей женщиной. Муж должен знать правду об истинных причинах ее гибели. Так ему станет легче. Если вы отнесетесь снисходительно к моей просьбе, то я не буду ставить в известность правоохранительные органы, что Матвеев прослушивал квартиру Калякиных.
Брови девушки взлетели вверх. Неужели она не в курсе? Но высказывание о том, что я в случае ее отказа могу поставить в известность милицию о противоправных действиях ее родственника, произвело на нее впечатление. На лице отразилось сомнение. Я решила не упускать появившийся шанс и продолжила свою пламенную речь:
— Вообще-то, если честно, я частный детектив.
Могу сотрудничать с милицией, а могу и нет. Пока я действую самостоятельно. А как я буду действовать дальше, зависит от вас. И от Матвеева.
Брюнетка, поджав недовольно губы, распахнула дверь шире:
— Проходите.
Я прошла в комнату, где на диване, укрывшись клетчатым шерстяным пледом, спал мужчина. Небольшая уютная комната в пастельных тонах. Прозрачные шторы, светлые обои. На стенах, чередуясь с цветами, висели небольшие панно: видимо, инвалид увлекался резьбой по дереву. В квартире тихо играла музыка. Я не слишком-то разбираюсь в классике, но мне показалось, что это Бах.
— Это Бах. Вторая инвенция. Успокаивающе действует на нервную систему. Он любит эту музыку, — шепотом пояснила мне девушка.
— Прекрасная музыка… Извините, я не знаю, как вас зовут.
— Марина. Сейчас я его попробую разбудить.
Как мне вас представить?
— Татьяна Александровна Иванова. Можно просто Таня.
Девушка подошла к спящему и легонько потрогала его за плечо:
— Сережа, проснись, пожалуйста. Сережа. Проснись. К тебе пришли.
Мужчина глубоко вздохнул и медленно открыл глаза. Некоторое время они были бессмысленными, смотрящими в никуда. Потом вновь прикрылись.
— Сережа, — позвала вновь Марина и, обратившись ко мне, не удержалась от упрека:
— Я же говорила вам, Татьяна Александровна. Разве нельзя было подождать до завтра?
— Я проснулся, Мариночка. Все нормально.
Мужчина вновь вздохнул и сел. С дивана свесились пустые штанины. Он протянул руку к коляске, пододвинул ее вплотную к дивану и с невероятной ловкостью с помощью рук перенес в нее свое тело.
У меня даже комок к горлу подкатил. Беспомощность всегда вызывает во мне жалость.
Но подавать виду нельзя. Не всем нравится, когда их жалеют. Лично я терпеть этого не могу. Поэтому решила для себя, что держаться я должна на равных.
— Здравствуйте, Сергей Павлович. Вы извините, что я нарушила ваш сон. Но обстоятельства заставили меня поступить таким образом.
Он только кивнул мне в ответ и указал на диван, куда я должна присесть. Я проигнорировала его предложение и подошла к окну. Взглянула на квартиру Калякиных: она располагалась гораздо ниже — у Матвеева седьмой этаж — и была как на ладони. На подоконнике лежал тот самый бинокль, про который говорила Ленка. Я взяла его и поднесла к глазам. Как в театре, ей-богу.
Матвеев не проронил ни слова. Наблюдал за моими действиями молча.
Я положила бинокль снова на подоконник, извлекла из сумочки «жучка» и протянула его Сергею Павловичу:
