Елена Михалкова - Восемь бусин на тонкой ниточке
… Зоя уходила утром, спрятав волосы под платок. На пороге будки обняла старика, троекратно поцеловала.
– Иди, иди, – проворчал тот. – Я тебе там написал, что с ногой делать. Сильно-то ее не напрягай поначалу, польку не танцуй.
– Я вернусь, как только смогу, – твердо сказала Зоя.
– Следи, чтобы документы не стащили у тебя, – будто не слыша, наставлял Золотарев. – Денег у тебя в обрез, а вид доверчивый – опасайся жулья. Все, шагай на станцию!
– Я за вами вернусь, – повторила Зоя.
– Глупостей не говори. Нам с тобой больше не свидеться, да и незачем.
Зоя вскинула на него огромные свои карие глазищи.
– Я, батюшка, за вами вернусь, – третий раз сказала она.
Василий Золотарев ухватился за стену, чтобы не упасть.
– Я без отца четырнадцать лет жила, – тихо проговорила Зоя. – У меня никого нет, кроме вас и девчонок малолетних. Говорите, что хотите, а я за вами приеду.
Она повернулась и пошла к станции, чуть прихрамывая на правую ногу.
Василий Иванович Золотарев погиб под Смоленском в начале войны. Увидеться с Зоей они так и не успели.
…Десять лет спустя, в теплый майский день с поезда на станции «Знаменка» сошла молодая женщина. До села ее подвезла попутная машина. Шофер искоса посматривал на пассажирку, лицо которой показалось ему смутно знакомым. Но заговорить с ней так и не решился, хотя слыл в селе балагуром и трепачом.
Женщина попросила высадить ее у дома Олейниковых. Шофер знал их семью. Обоим братьям повезло живыми вернуться с войны. В селе их не любили за грубость, жестокость и изворотливость, а рассказам Кольки и Степана про военные будни не верили ни на копейку.
Шофер сделал вид, что возится с заглохшей машиной, а сам с любопытством приглядывался к приезжей. Не успела она подойти к калитке, как навстречу выбежали две девушки. Одна – сухая, некрасивая, черноволосая – мельком взглянула на женщину…
И вдруг поменялась в лице, прижала ладонь к губам.
– Господи… Зоя!
– Марфа! Оленька!
Рыжая, смеясь и плача, прижала к себе обеих девушек.
На крики выскочил Степан, за ним Николай, и оба замерли в растерянности. Первым пришел в себя старший брат: оскалился и вразвалочку двинулся к приезжей.
«Сейчас ударит ее, – вдруг отчетливо понял шофер. – Вон, аж рыло у него свело от злобы».
Женщина подняла голову, отстранила девушек. И шагнула навстречу Степану.
– Только тронь! – донеслось до шофера.
Глаза у рыжей стали страшные, того гляди испепелит взглядом. Даже шофер оробел, хотя она на него вовсе не смотрела.
И Степан резко развернулся и скрылся во дворе. Николай потоптался-потоптался и сделал вид, будто просто так вышел, воздухом подышать.
А из дома уже летели навстречу гостье еще две девушки. С криками облепили ее, будто маленькие. И перед глазами шофера вдруг встала сцена десятилетней давности: рыжая деваха, тощая, большеглазая, возится с чернявыми девчушками мал-мала меньше.
Тут-то он и понял, кого подвозил. А ведь говорили в селе про Зою, что она утопилась, и даже тело нашли ниже по течению. Жива, значит…
– Мы ведь думали, Зоя, что ты погибла, – плакала Людмила, младшая из девочек Степана. – Не ждали тебя!
– Кто не ждал, а кто и ждал, – загадочно бросила Марфа. – За себя говори, а за всех не надо.
– Так ты им ничего не сказала! – догадалась Зоя. – Неужели молчала с того самого дня?!
– Я подумала, пускай лучше считают, что ты умерла.
Марфа подняла на Зою заплаканные глаза и вдруг улыбнулась:
– А про тулуп-то отец так и не дознался, куда пропал. Пригодился он тебе?
– Конечно, милая. Я его продала и билет на поезд купила. Правда, ехать тем поездом мне так и не довелось, но это долгая история.
Зоя почувствовала чей-то взгляд. Из дома, прилипнув носами к окнам, на нее смотрели Степан, Надежда, Николай и Алевтина. Словно призраки прошлого… Но больше она их не боялась.
Зоя увлекла племянниц за собой:
– Идемте со мной, дорогие мои девочки. Нам с вами о многом надо поговорить.
Сидя на берегу реки неподалеку от того места, где она пряталась от братьев и Гришки-парторга, Зоя рассказывала свою историю.
После того как она приехала в Москву, ей повезло: почти сразу она устроилась работать няней к двухлетней девочке.
– Поразительная была семья, такая душевная! Инна Павловна меня случайно в парке встретила, она там с внучкой гуляла, а я сидела на скамеечке и думала, куда мне податься. С вокзала вышла, а куда дальше идти, не знаю. А город вокруг, девочки мои, такой огромный! Я пошла, куда глаза глядят, и вышла к парку.
Там малюсенькая девчоночка ко мне подскочила и давай со мной играть. А я с ней, как с вами когда-то. Бабушка ее расспросила меня – кто я и как в Москве оказалась – и вдруг предложила у них поработать. Я, конечно, обрадовалась. Но тогда и представить не могла, какая это удача – встретить на своем пути такую семью.
Инна Павловна мне все твердила: «У вас, Зоя, неожиданный и редкий для женщины талант – вы прирожденный чертежник». Она меня и в институт отправила. А потом к ней в гости приехал племянник из Куйбышева…
Зоя замолчала, улыбаясь.
– И ты в него влюбилась! – радостно закончила Людмила.
– Да. Мы с ним собирались пожениться, но тут началась война. Пришлось сыграть свадьбу позже, чем задумывали.
Она подмигнула Людке.
Зоя не рассказала племянницам, как погибли при бомбежке Инна Павловна и ее муж, как получила она похоронку на жениха и оплакала его, а Сережа вернулся через три месяца: похоронка оказалась ошибкой.
В Зоином изложении жизнь получалась как река, которая сама выносила ее к нужным берегам. И одна из сестер, Рая, тут же озвучила общее мнение:
– Ты, Зой, ужас какая везучая!
Все согласились. И сама Зоя, с тихой улыбкой глядя на лес за спинами девочек, в котором она когда-то засыпала, уткнувшись лицом в высохший папоротник, тихо подвывая от боли и одиночества, согласилась:
– И правда везучая.
...........................................................
– Она дожила всего лишь до пятидесяти лет, – сказала Анна. – Сколько я себя помню, вечно возилась с этими своими родственниками. Кого-то пристраивала по больницам, кому-то искала работу… Она, архитектор! А эти даже не понимали, как далеко Зоя ушла от них. Она таскала меня к ним в гости. У этих колхозных теток не было салфеток на столах! Они чавкали, они выпивали, они не соблюдали элементарной бытовой гигиены, в конце концов! А мама не понимала, что это родство унижает нас.
– Но она их любила.
Мать пожала плечами, точно выражая сожаление.
– У нее была поразительная способность втягивать самых разных людей в свою орбиту. Она заставила меня пообещать, что я назову свою дочь в честь дочери обходчика, который спрятал ее после побега. Мне было тринадцать лет, когда она завела этот разговор! И ведь ни секунды не сомневалась, что у меня будет девочка, а не мальчик!
– Но бабушка же не ошиблась?
Анна отмахнулась:
– А, неважно! Эту ее просьбу я выполнила. Но общаться с ее родней – боже упаси! Сразу после переезда я выкинула все их телефоны и адреса, не оставив своего. Поэтому никто из этих теток с чудовищными именами вроде Капитолины не мог разыскать меня.
– Алевтины, – негромко сказала Маша.
– Что?
– Алевтины, а не Капитолины. Это жена Николая. У нее были две дочери, Ирина и Рая. Все они уже умерли.
– Возможно, – равнодушно согласилась мать. – Хотя какая, в сущности, разница?
– Мне есть разница, – сказала Маша. – Я предпочла бы застать их живыми и составить свое собственное впечатление о них.
– И ты упрекаешь меня в том, что я лишила тебя такой возможности? Не буду спорить. Но я считаю, что избавила нас от обременительной родни. Ты еще скажешь мне спасибо за то, что почти тридцать лет прожила в счастливом неведении.
Маша обежала взглядом картины с безлюдным городом. Нет, он не опустел… В нем никогда никто и не жил. Невозможно представить, чтобы за нарисованными желтыми окнами кто-то пил чай и смотрел телевизор, а за углом нарисованного дома только что скрылись дети.
Ни детей, ни людей, ни животных… Присутствие лишь одного человека явственно читалось в полотнах: самого художника.
Уже выходя, Маша обернулась:
– Я на нее похожа?
Анна осуждающе поджала губы:
– Очень.
В самолете Маша вытащила тетрадь и нарисовала семейное древо. До сих пор его единственная ветка обрывалась на бабушке Зое. Теперь у корней расположились имена Михаила и Татьяны, а влево и вправо проросли толстые, крепкие побеги: Степан и Николай с женами. Карандаш быстро скользил по листу. В тетради проявлялись угрюмые обвисшие лица, смотревшие на Машу с ненавистью. Была бы их воля, обломали бы тонкую Зоину ветку под самый корень.
Маша обнаружила, что помнит всех, кто был в списке Олеси. Вот пять дочерей Степана: Марфа, Ольга, Вера, Наталья и Людмила. Все они с помощью Марфы выбрались из села. Кроме Ольги: та не бросила «Знаменское» и замуж не вышла. Эта веточка обломилась на ней.
