Валерия Вербинина - Девушка с синими гортензиями
– У меня вопрос, может быть, не относящийся к делу, но тем не менее… – перебил рассказчика Видаль. – Как насчет обещанной тысячи марок? Рейнольдс заплатил тому рыбаку?
– Заплатил, все честь по чести. Тело мадемуазель Лантельм принесли в ее спальню и положили на кровать. Пришли женщины, которые не сходили на берег, мсье Буайе, актер и старик, которые тоже оставались на яхте. У всех глаза были на мокром месте. Следователь попросил их выйти, а сам стал разговаривать с докторами. Тем временем яхта снялась с якоря и поплыла обратно в Эммерих.
– И в тот же день, – уронил Видаль, – следствие было прекращено. Никого на яхте не насторожила такая поспешность?
Старик вздохнул.
– Не думаю, что пассажиры задавались такими вопросами, мсье, – сказал он. – Мсье Буайе и актер сразу же собрались и на скором поезде уехали обратно в Париж. Мадемуазель Ларжильер задержалась, потому что помогала горничной и дворецкому привести тело в порядок и уложить в гроб. Чтобы перевезти бедную мадемуазель Лантельм во Францию, пришлось выполнить множество формальностей, и тут Рейнольдсу помог мсье Леопольд, который говорил по-немецки. Он объяснялся с властями. В Эммерихе отслужили мессу, на которой присутствовали и члены экипажа. Наконец гроб погрузили в вагон, но с железной дорогой тоже возникли сложности – по пути пришлось менять поезд.
Мадемуазель Алис перелистала страницы блокнота.
– Верно, тело прибыло в Париж вечером 29-го числа на поезде номер 124 из Льежа, в опломбированном вагоне. С вокзала гроб переправили в морг Обервийе. Похороны состоялись на Пер-Лашез в последний день июля. Приглашены были только самые близкие друзья, гости с яхты и люди из мира театра. Однако прежде Рейнольдсу, который всячески избегал контактов с прессой, пришлось-таки представить публике свою версию происшедшего. И он это сделал – через посредничество все того же доктора Морнана.
– Не торопите события, Алис, – остановил помощницу Видаль с улыбкой. – Официальных версий было несколько, и исходили они от разных лиц.
Журналист развалился на стуле, губы его иронически кривились. Судя по всему, он уже знал, как именно разовьет этот «вкусный» момент в одной из своих острых, безжалостных статей.
– Итак, версия первая. Исходит от некоего гостя с яхты, желавшего остаться анонимным. Но для нас, журналистов, анонимности не существует. Автор версии – драматург-неудачник Анри Невер, тот самый «старик», чью фамилию ваш сын даже не запомнил. И такая забывчивость неспроста – пьесы Невера давно никому не нужны, кроме их автора. В 1911 году Невер ужом вился вокруг могущественного Рейнольдса, льстил ему и всячески подлизывался, рассчитывая на его влияние в театре. Версия Невера безыскусна и бездарна, как и его комедии. В ней упоминается стоянка в Эммерихе из-за таможни, веселый вечер с шампанским, а затем происходит вот что: гости расходятся, мадемуазель Лантельм отправляется к себе, через пять минут все слышат ее крик, прибегают – а она исчезла. Почему же, спросите вы? Найдите-ка мне точные слова этого подхалима, мадемуазель Алис!
– «Судя по состоянию каюты, – процитировала секретарша, глядя в блокнот, – мадемуазель Лантельм занималась своим туалетом, и внезапно ей стало плохо. Она наклонилась к окну, яхту подбросило на волнах, и прекрасная актриса выпала в окно, найдя смерть в волнах».
– Да, – ехидно усмехаясь, продолжил Видаль, – вот так просто, дамы и господа! Но мой коллега из «Берлинер Тагерблатт» вдребезги разбивает версию Невера, потому что он умудрился проникнуть на «Любимую» и даже в каюту, где все случилось. И что же он увидел? Что окно высоко и недостаточно широко для того, чтобы вывалиться из него из-за головокружения или по причине обморока. Даже самым отъявленным тугодумам становится ясно, что версия мсье Невера никуда не годится. И тут-то появляется милейший доктор Морнан, друг Рейнольдса. Он осматривал тело, видел место происшествия и, как утверждает, знает, как все было. Он нашел решение! Мадемуазель Лантельм было жарко и душно. Она открыла окно, но этого ей показалось мало. Актриса забралась на столик и села на окно спиной к реке, после чего принялась распускать волосы. В одной руке у нее была крышечка от коробки со шпильками – той самой серебряной овальной коробки, о которой мы говорили. Другой она вытаскивала из прически шпильки и складывала их в крышечку. Тут яхту тряхнуло – или, может быть, мадемуазель стало дурно, – так или иначе, актриса упала за борт, и все сразу было для нее кончено, потому что она не умела плавать. Отличная версия? Отличная! Только вот снаружи шел дождь, о котором милейший доктор понятия не имел, потому что самого его в момент происшествия на яхте не было. Вопрос: зачем молодой красивой женщине в дождь высовываться за окно, да еще заниматься при этом своей прической? Вы в это верите? Лично я – нет!
– Но ведь когда нашли ее тело, – тихо заметил мсье Гренье, – у нее в руке и в самом деле была шпилька.
– Что? – изумился Видаль.
– В руке утопленницы была зажата шпилька, – повторил старик. – Я же говорил вам: ее рука постоянно свешивалась с носилок, когда Филипп их нес. Он заметил, что в кулаке что-то есть, и сказал доктору Морнану. Доктор ответил, что и он, и следователь тоже обратили на это внимание. Потом Жюли сказала Филиппу, что в руке бедной мадемуазель была шпилька. Она действительно занималась своей прической.
– Ваш сын видел шпильку своими глазами? – быстро спросила мадемуазель Алис. – Или Жюли видела, как шпильку обнаружили?
– Нет. Ей сказал доктор.
– Морнан? Конечно, ведь он придумал эту версию, – фыркнул журналист.
– Нет, не Морнан. Немецкий доктор.
Судя по выражению лица Видаля, журналист был озадачен.
– Хм… Ну, если так… – Он пожал плечами. – Но снаружи шел дождь! Какая еще прическа в такую погоду?
– А если она чувствовала, что много выпила, и хотела прийти в себя под дождем? – подала голос мадемуазель Алис. – К тому же не забывайте о кокаине. Кто знает, что могло взбрести ей в голову!
– Мадемуазель Алис, мадемуазель Алис… – проворчал Видаль, хмурясь. – С вашего разрешения, мы не будем торопиться с выводами. Лично мне, простите, вся эта история представляется сплошной инсценировкой. Куда проще принять вариант, что Рейнольдс напился и стал приставать к жене, а когда та захотела снова его выставить, случайно убил ее. Она была хрупкая, он силач, достаточно одного толчка, удара виском об острый угол мебели, к примеру, – и все! Поняв, что он наделал, Рейнольдс вмиг протрезвел и выбросил труп в окно. Оставлять тело на месте преступления было нельзя, потому что в этом случае убийство становилось совершенно очевидным, и ни на какой несчастный случай списать его было бы невозможно. Убийце повезло, что нерадивый матрос покинул свой пост, иначе в деле появился бы свидетель, который мог его изобличить. Вспомните слова капитана Обри! Само собой, убийца вернул на место сдвинутую мебель, уничтожил все следы ссоры, повернул боком стул – якобы жена со стула забралась на стол, а затем села на окно и выпала оттуда. Для пущей верности он запер дверь каюты изнутри, а сам вылез в то же открытое окно и по планширу перебрался к себе в соседнюю каюту.
– Ночью, при сильной качке? – вскинула брови мадемуазель Алис. – И не сорвался в воду, не поранился? Да еще исхитрился все провернуть за столь короткое время? Ведь двое припозднившихся гостей слышали крик мадемуазель Лантельм. Допустим, несколько минут они топтались на месте и обсуждали, что им делать; потом к ним присоединился Филипп Гренье – еще пара минут; мужчины идут к Жюли Прео, стучат, ждут, пока та откроет, – накинем три минуты, максимум пять; и вот они уже у двери Рейнольдса. Десять минут на все про все – на то, чтобы избавиться от тела, чтобы уничтожить следы, запереть дверь и вернуться к себе по планширу, причем в качку?!
– Он не сразу открыл дверь, – настаивал Видаль. – И не пустил их в свою каюту – возможно, чтобы они не увидели мокрую одежду или другие улики. Все верно, он сильно рисковал, но мог и успеть. Мог!
Секретарша обернулась к Гренье.
– Вы упоминали, что на полу в туалетной комнате был ковер. Скажите, Филипп не заметил на нем никаких пятен?
– Мой сын ничего такого не говорил.
– А на мебели?
– Нет, мадемуазель, Филипп не упоминал.
– Он видел тело после того, как его выловили из реки? Заметил какие-нибудь следы – царапины, порезы, синяки?
Гренье вздохнул.
– Филипп сказал, – промолвил он наконец, – она походила на ангела.
– После почти двух суток в воде? – недоверчиво спросил журналист. – Простите, но так не бывает.
– И тем не менее так было. Даже простые рыбаки, глядя на нее, не могли сдержать слез. Им всем было ее очень жаль.
– Да, теперь, когда актриса больше не могла носить свои знаменитые украшения, ее можно было пожалеть, – недобро усмехнулся журналист. – Те самые украшения, которые, как говорили, муж распорядился похоронить вместе с ней. Называли совершенно безумные суммы – колье то ли за 250 тысяч франков, то ли за 400 тысяч, и это не считая колец и браслетов. Надо напоминать, что было дальше? Не прошло и полгода со дня похорон, как неизвестные воры забрались в ее склеп. По чистой случайности они не сумели завладеть драгоценностями, которые полиция позже вернула семье. Причем тогда же выяснилось, что на самом деле похороненные с покойной украшения стоили куда меньше. Но в 1916 году воры снова попытались ограбить несчастную, и все повторилось, с той только разницей, что теперь вообще красть было нечего. По-моему, – добавил Видаль со злостью, – эта неприглядная история прекрасно иллюстрирует, чего стоят люди со своей жалостью, да и всеми остальными чувствами.
