Дик Фрэнсис - Миллионы Стрэттон-парка

— Кита, — ответил я. — Двойняшки Конрада.

— Двуяйцовые близнецы, — заметил Роджер. — Младший из них.

Я кивнул.

— На двадцать пять минут моложе и, по-видимому, никак не может ужиться с этой мыслью. До сих пор.

— Наверное, есть разница.

Разница была и заключалась в том, кто наследует баронство, а кто нет. Кто наследует семейный особняк, а кто нет. Кто наследует состояние, а кто нет. Ревность Кита к своему старшему на двадцать пять минут брату была одной — но только одной из многих, по словам моей матери — причин озлобленности ее бывшего мужа.

У меня хранилась фотография матери в день ее свадьбы со Стрэттоном, жених был высокого роста, светловолосый, улыбающийся, поразительно привлекательно выглядевший, его гордость за нее, светившаяся в нем нежность обещали чудесную жизнь вдвоем. Она рассказывала мне, что была в тот день на седьмом небе, испытывала неописуемое чувство погружения во всепоглощающее счастье.

Не прошло и шести месяцев, как он сломал ей руку и выбил два передних зуба во время очередной ее попытки положить конец его рукоприкладству.

— Миссис Биншем, — сказал Роджер Гарднер, — настояла на созыве собрания акционеров на следующей неделе. Говорят, она настоящий дракон. Она, естественно, приходится тетей Конраду и, очевидно, является единственным живым существом, от страха перед которым у него подгибаются колени.

Сорок лет тому назад она буквально вынудила брата, третьего барона, грубо обойтись с моей матерью, причем сделать это публично. Уже тогда миссис Биншем была движущей пружиной всего семейства, и у нее неплохо получалось подчинять окружающих своей воле.

«Она никогда не отступает от своего, — рассказывала моя мать. — Она просто выматывает последние силы из сопротивляющихся, пока они не уступят и не сделают то, что она требует, только бы их оставили в покое. Понимаешь, со своей точки зрения, она всегда была права, поэтому пребывала в постоянной уверенности, что то, что она хочет, и есть самое лучшее».

Я спросил Роджера:

— А вы лично знакомы с миссис Биншем?

— Как вам сказать. Да, но не очень хорошо. Она импозантная пожилая леди, всегда держится прямо. Довольно часто посещает с лордом Стрэттоном скачки, — точнее сказать, посещала, потому что я имел в виду старого лорда Стрэттона, а не Конрада, мне, впрочем, никогда не доводилось беседовать с ней один на один. Ее лучше знает Оливер. Или, скажем так, — по губам у него пробежала легкая усмешка, — время от времени Оливер выполнял ее указания.

— Так, может быть, она положит конец этой ругани и утихомирит их, — предположил я.

Роджер покачал головой.

— Ее могут послушаться Конрад, Кит или Айвэн, но молодые могут встать на дыбы.

— Вы в этом уверены?

— Безусловно.

— Значит, у вас есть информатор из их числа?

Лицо у него моментально застыло, он насторожился.

— Я этого не говорил.

Вернулся Оливер.

— Спонсоры сожалеют по поводу погибшей лошади. Господи, благослови их добрые души. Плохая реклама. Они платили не за это. Сказали, до начала будущего года пересмотрят свое решение. — Голос у него стал совсем печальным. — А ведь я хорошо подготовил эту скачку, — сказал он, обращаясь ко мне. — Десять участников в трехмильном заезде. Это, знаете ли, очень здорово. Часто не удается привлечь больше пяти-шести, а то и меньше. Если спонсоры отступятся, на следующий год мы не соберем и этого.

Я сочувственно пробормотал что-то.

— Если вообще будет следующий год, — сокрушенно вздохнул он. — На следующей неделе собрание акционеров… Они сказали вам?

— Да.

— Собрание будет здесь, на ипподроме, в личной столовой Стрэттонов, — сказал он. — Конрад еще не переезжал в старый дом, говорит, здесь более официально. Вы приедете? — Это был скорее не вопрос, а мольба.

— Еще не решил.

— Очень хочу надеяться, что приедете. Хочу сказать, что в их споре очень важно, чтобы прозвучало мнение со стороны, понимаете? Все они слишком пристрастны.

— Они не захотят видеть меня там.

— Тем более. Вот вам и причина, чтобы пойти.

Я в этом сильно сомневался, но спорить не стал. Поднявшись, я отправился на поиски детей. Они «помогали» лакеям укладывать жокейские седла и другое снаряжение в большие бельевые корзины и жевали фруктовый пирог.

Мне сказали, что с ними не было никаких проблем, и я понадеялся, что могу этому поверить. Я поблагодарил всех. Поблагодарил Роджера. «Голосуйте вашими акциями», — явно волнуясь, сказал он мне. Поблагодарил Дженкинса. «Очень воспитанные детишки, — любезно сказал он. — Приводите их опять».

— Мы всем говорили «сэр», — сообщил мне Нил, когда мы отошли.

— Мы называли Дженкинса «сэр», — сказал Элан. — Он дал нам пирог.

Мы добрались до мини-автобуса и залезли в него, ребята похвастались автографами жокеев на своих афишках. Было похоже, они не так уж плохо провели время в раздевалке.

— Этот человек был мертвым? — спросил Тоби, заговорив о том, что больше всего занимало его голову.

— Боюсь, что да.

— Я так и думал. Я еще никогда не видел мертвецов.

— Ты видел собак, — заметил Элан.

— Это не одно и то же, чудак человек.

Кристофер спросил:

— Что имел в виду полковник, когда сказал, чтобы ты голосовал своими акциями?

— А?

— Он сказал: «Голосуйте вашими акциями». Похоже, он был очень огорчен, правда?

— Ну, — сказал я. — А вы знаете, что такое акции?

Никто не знал.

— Скажем, перед вами шахматная доска, — начал я, — на ней будет шестьдесят четыре квадрата. О'кей? Скажем, каждый квадрат вы назовете акцией. Получится шестьдесят четыре акции.

Юные лица подсказывали мне, что я не сумел объяснить.

— О'кей, — сказал я, — скажем, у нас пол, выложенный плитками.

Они сразу закивали. Дети строителя, они все знали про плитки.

— Скажем, вы кладете десять плиток вдоль и десять поперек, получается квадрат.

— Сто плиток, — кивнул Кристофер.

— Совершенно верно. А теперь назовите каждую плитку акцией, сотой частью всего квадрата. Сто акций. О'кей?

Они закивали. Я остановился.

— Скажем, часть плиток принадлежит мне, вы можете проголосовать, чтобы ваши плитки были синими… или красными… какими вам захочется.

— А на сколько акций можешь голосовать ты!

— Восемь.

— Ты мог бы иметь восемь синих плиток? А как насчет других?

— Все другие принадлежат другим людям. Они могут выбирать любой цвет, какой им только захочется, для плиток, которые им принадлежат.

— Получится полная неразбериха, — вставил Эдуард. — Никак не заставишь всех согласиться иметь один и тот же цвет.

— Ты абсолютно прав, — улыбнулся я.

— Но ведь ты имел в виду вовсе не плитки, правда? — произнес Кристофер.

— Нет, — сказал я и выдержал паузу. Наконец они все превратились в слух. — Скажем, этот ипподром составляет сто плит. Сто квадратиков. Сто акций. У меня восемь акций ипподрома. У других людей девяносто две.

Кристофер пожал плечами.

— Ну, тогда это совсем мало. Восемь даже не один ряд.

Нил сказал:

— Если бы ипподром был поделен на сто квадратов, то папины восемь квадратиков могли бы оказаться теми, на которых стоят трибуны!

— Голова! — сказал Тоби.

Глава 3

Почему я пошел?

Сам не знаю. Сомневаюсь, существует ли такая вещь, как абсолютно свободный выбор, потому что предпочтения уходят корнями в личность каждого индивида. Я выбираю то, что выбираю, потому что я то, что я есть, что-то в этом роде.

Я решил пойти по достойным порицания причинам, меня манил соблазн получить, не вкладывая труда, определенную выгоду. Потом во мне взыграло тщеславие при мысли, что смогу вопреки всему приручить дракона и миром покончить с враждой, раздирающей Стрэттонов, как того хотели Роджер с Оливером. Алчность и гордыня… мощные стимулы, маскирующиеся под разумный расчет и благородный альтруизм.

Я пренебрег благоразумным советом моей матери никогда не иметь дела с этой семьей, и бездумно подверг своих детей смертельной опасности, и своим присутствием навсегда изменил внутренние противоречия и систему противовесов в клане Стрэттонов.

Разве что все это вовсе не казалось таким роковым в день собрания акционеров.

Оно состоялось днем в среду, на третий день охоты за развалинами. В понедельник мы с пятерыми ребятами выехали из дома на большом автобусе, который в прошлом служил нам передвижным домом, в то время, когда находившиеся в процессе восстановления руины были еще по-настоящему не пригодными к жилью.

У этого автобуса были свои преимущества и достоинства: в нем могли спать восемь человек, функционировала душевая, имелся камбуз, диванчики и телевизор. У строителей яхт я научился выкраивать столько свободного пространства, что умудрился втиснуть в автобус целое домашнее хозяйство. Правда, уединения в нем найти было просто невозможно, своего постоянного места тоже, и, по мере того как мальчики вырастали, они начинали испытывать все больше и больше неудобства от того, что их домашним адресом был автобус.