Кирилл Шелестов - Уротитель кроликов

Школу я окончил с тройками по всем точным наукам и с похвальными грамотами по всем гуманитарным. Уехал в Петербург, который тогда еще назывался Ленинградом, и поступил в университет на филологический факультет. Своими посещениями я преподавателей не баловал, но диплом защитил на «отлично», и меня пригласили в аспирантуру.

На третьем курсе, во время моего визита домой на зимние каникулы, я познакомился на вечеринке с девушкой, которая тоже училась филологии, но в Уральcке. К концу каникул мы решили пожениться. Через полтора года у нас родился сын.

Защитив кандидатскую, я вернулся в Уральск. Но преподавать, по стопам родителей, не пошел. В стране наступали новые времена, и я занялся издательской деятельностью. Закона об авторских правах тогда практически не существовало, точнее, его никто не соблюдал. Никого не спрашивая и никому не платя, я переводил детективы с английского и печатал их на дешевой бумаге.

Это принесло мне неплохую прибыль, которую я вложил в открытие собственного еженедельника. Газета безжалостно разоблачала сильных мира сего и расходилась безумными тиражами. Уже через год я к еженедельнику добавил ежедневник. Той же, разумеется, направленности.

Писать правду о власть имущих — занятие хотя и доходное, но очень небезопасное. В те времена у Храповицкого и его партнеров, совсем недавно ставших владельцами нефтяной компании, было любимое развлечение. Они устраивали бои без правил среди своей охраны. Как-то один из участников состязаний, после броска, неудачно приземлился и сломал себе шею. Он скончался в больнице, не приходя в сознание. Обе мои газеты об этом сообщили. Храповицкий подал на меня в суд и проиграл. О чем мои газеты вновь не преминули поставить в известность читателей.

Через три дня меня подкараулили в подъезде несколько человек и избили кастетами так, что неделю я не мог подняться. На это я ответил сразу двумя статьями, рассказывающими о хищнической деятельности господина Храповицкого и его товарищей. Статьи носили выразительное название «Мародеры».

После этого Храповицкий появился в моей редакции. Сам. В белой дубленке, белом шелковом кашне и в окружении семи человек охраны. Не то чтобы он меня боялся, просто без охраны он не входил даже в туалет.

Разговор начался с взаимных оскорблений, а закончился в ресторане с девочками. В России настоящая мужская дружба почти всегда начинается с драки. В целом мы друг другу понравились. Мы были совершенно разными, но оба любили риск и невыполнимые задачи.

Через месяц я продал ему свои газеты за большие деньги. И начал работать его заместителем по связям с общественностью. Предполагалось, что я буду отвечать за средства массовой информации, то есть за те две газеты, которые когда-то были моими, за телеканал и радиостанцию, которую мы прикупили по моему настоянию, когда уже начали работать вместе.

Однако мне приходилось заниматься деятельностью гораздо более разнообразной. Я встречался с чиновниками, участвовал вместе с Храповицким в переговорах, давал взятки, готовил сделки, одним словом, выполнял все то, чего не могли его партнеры и до чего у него самого не доходили руки.

Судя по моим заработкам и по тому, что в его империи я оставался последним оплотом своеволия, он доверял мне и ценил.

Теперь я и сам ездил с охраной и перебрался из своей большой квартиры в центре в дом за городом.

И не надо обвинять меня в измене идеалам. Я же говорил, что я хуже, чем обо мне думают.

В доме я жил один. Полтора года назад моя безответная жена, которая долгих двенадцать лет молча мирилась с моим неугасимым интересом к исследованию женской физиологии, в слезах и замешательстве сообщила, что считает необходимым уйти. Ибо наш десятилетний сын болезненно воспринимает то обстоятельство, что его отец не ночует дома. В среднем пять раз в неделю. И что она никогда ни о чем не спрашивала, стараясь относиться с пониманием. Но теперь встретила другого человека. Военного. Майора. Так уж получилось. Что у него, конечно, нет моих денег, но он очень ее любит. И будет о ней заботиться. И о нашем сыне тоже. Что она не хотела ничего говорить, но его переводят в Подмосковье, и ей надо ехать с ним. Что ей очень жаль, но я должен ее понять. Что она очень меня любила, и, может быть, любит и сейчас. Но я сильно переменился за последнее время, и она больше так не может. Что ей тоже нужно немного тепла. В конце концов, мы же интеллигентные люди. И, следовательно, должны расстаться достойно.

Я понимал. Что она устала от моего беспутства. Что майоры тоже живые существа, даже, пускай, и военные. Что они тоже хотят любить. Чужих жен. Особенно моих. И чем меньше у них денег, тем сильнее у них это желание. Хотя дело, разумеется, не в деньгах. А в том, что если ей нужно тепла, то могла бы купить обогреватель. Вместо того, чтобы давать в подъезде какому-то провонявшему гуталином козлу. Что, возможно, именно так и поступают все интеллигентные женщины, но моя мама ничего мне об этом не говорила. Что моего сына ждет завидная участь — ходить строем по казарме с заботливым майором. Что я вовсе не собираюсь упрекать ее, тем более из-за какого-то, мягко выражаясь, животного, похищенного в детстве из грязного свинарника бандой разнузданных педерастов. Лишивших его остатков соображения путем непрерывного битья по голове. И что я ей очень благодарен за все эти годы. И воздержусь от скандалов. Что у нее есть право поступать так, как она считает нужным. И моя охрана не будет совать этого несчастного хрюкающего крокодила в канализацию, потому что я не хочу, чтобы в моем унитазе плавала майорская фуражка. Я эстетически не подготовлен к восприятию этого зрелища.

В общем, мы разошлись. Сын приезжал ко мне четыре раза в год, на каникулы. И я ежемесячно высылал им суммы, превосходящие годовую зарплату ее мужа. Теперь уже не меня.

Глава третья

Торжество «Потенциала» над губернским народом было назначено в филармонии, которую только-только отремонтировали.

Я нарочно опоздал на полчаса, но торжественная часть еще не начиналась — ждали губернатора. Бомонд роился в огромном холле. Здесь были все, кого местная пресса почтительно именовала элитой: политики, бизнесмены, бандиты.

В центре холла, сияя лысиной и фальшивой улыбкой, стоял управляющий «Потенциала», Ефим Гозданкер, пятидесятилетний, обрюзгший, с бегающими черными глазами и толстыми вечно мокрыми губами. Недостаток растительности на голове он восполнял неряшливой бородой. Гармонии, впрочем, не получалось.

Приглашенные сначала подходили к нему с поздравлениями, а потом уже разбредались кто куда. Еще шесть лет назад Ефим был неприметным старшим научным сотрудником в каком-то богом забытом институте. С наступлением новых времен, он ринулся в кооперацию и безуспешно пытался торговать разведенными в подвале грибами.

И тут губернатором стал его старинный друг по преферансу. Вместе они купили маленький, запутавшийся в долгах, банчок и накачали его бюджетными деньгами.

У Ефима было много родственников. Одного из них он пристроил вице-губернатором по финансам, другой, будучи теперь на должности специального представителя губернии в Москве, устраивал встречи губернатора с нужными людьми в Кремле и правительстве, остальные возглавляли косой десяток частных структур, получавших колоссальные и безвозвратные кредиты из областного бюджета. Теперь Ефим был не только финансовым партнером губернатора и его ближайшим советником. Он являлся одним из самых богатых и влиятельных людей в области. Главой мощного клана, который заправлял губернией и производил все серьезные кадровые назначения. Приглашение к Ефиму было высокой честью.

Я принадлежал к другому клану, еще не столь сильному, но очень агрессивному. Я понимал, что рано или поздно мы с ними схватимся. Гозданкеры, похоже, тоже чуяли в нас опасность и, несомненно, готовили ответные меры.

Я поздравил Ефима, расцеловался с ним столь же крепко, сколь неискренне, поперхнулся от его душного одеколона и направился к группке силовиков. Здесь был прокурор области, начальник областного УВД, начальник ФСБ и начальник налоговой полиции. Все четверо были в штатском, но руки привычно держали по швам и слегка выкатывали грудь. Рядом с ними томились и переминались с ноги на ногу их толстенькие простушки жены.

Силовики держались поодаль, чувствуя себя несколько не в своей тарелке. Клан Гозданкеров они вообще недолюбливали. Во-первых, потому что прикрываемые губернатором Гозданкеры крали много и неряшливо, а во-вторых, сказывалось недоверие к евреям, которое все русские генералы унаследовали еще с советских времен.

Открыто они, конечно, ничего не говорили, поскольку их назначения зависели от губернатора, а губернатор и Гозданкеры были, в сущности, единым двуглавым туловищем. Но их приглушенный ропот мне приходилось слышать не раз. К нам они относились теплее.