Анна и Сергей Литвиновы - Золотой песок времени (сборник)
Кабанов с горем пополам выгнал с места преступления не успевших закончить съемку журналюг. Велел участковому следить, чтоб ни один шустрик лес не смел покинуть. Судмедэксперту приказал осмотреть бездыханное тело. А сам постановил, что штаб расследования будет находиться в гримерке погибшей фотомодели. И приступил к опросу свидетелей.
Тех оказалось немало, сотрудничали со следствием они охотно, но Кабанов быстро понял: его первое убийство действительно тянет на висяк. Даже при деятельном участии областных спецов. И уж начальство за подобный висяк — громкий, щедро освещенный на всех центральных телеканалах — Кабанова по головке точно не погладит.
«Дым… Дым! Пиротехники идиотские! Ничего видно не было!» — дружно оправдывались опрошенные.
Мало того что сам момент убийства никто не видел. Еще и подозреваемых обнаружилась целая толпа.
Первый же вызванный на допрос журналист доложил: на съемке присутствовал так называемый «бойфренд», то есть фактически сожитель безвременно почившей Эвелины. И, уверял писака, вполне мог свою подругу грохнуть. «По крайней мере, по виду он — вылитый браток. На всех мужиков, кто к Эвелинке клеился, злобные косяки кидал. И за карман хватался — типа, у него там пушка».
Кабанов немедленно затребовал к себе братка — и в изумлении увидел, что его сытое, неумное лицо перекошено неподдельным горем.
— Элька… Девочка моя… Ну, как же так… — причитал мужик.
Кабанову даже показалось, что тот не уголовный истерик, а страдает искренне. Тем более что насчет пистолета даже вопросов задавать не пришлось. Браток предъявил пушку сам:
— Вот, командир, можешь проверить. Личный. Чистяк. И разрешение имеется… Да ты дуло понюхай! Не стреляли из него. Пока ни разу.
Вторым подозреваемым оказался двоюродный брат погибшей звезды. «Хотя, похоже, никакой он ей и не брат, — успели наябедничать журналюги, — он Эвелинку то по щечке гладил, то за бедро цапал». А еще, рассказывали свидетели, якобы брат предрекал что-то ужасное еще до начала съемок. Чуть ни каждому успел лапши навешать! На площадке, типа, очень плохая карма, и не случилось бы беды…
Не сам ли он ту беду и сотворил?
Кабанов решил прижать слизня, пусть колется, но не успел. Очередной явившийся на допрос журналист сообщил: он с так называемого братца, оказывается, глаз не спускал.
— Зачем? — не понял лейтенант.
— На всякий случай, — назидательно произнес журналист. — А то каркает, каркает, будто ворона…
— Вы подозревали его? — попытался зацепиться Кабанов.
— Да упаси боже! — открестился писака. — Просто странный он был какой-то. Вот я и подумал: вдруг еще больше чудить начнет, на сенсацию? А тут у меня и камера наготове. Не, я с него глаз не спускал.
Слова коллеги подтвердил другой журналист. Заявил уверенно: так называемый кузен постоянно находился в поле его зрения и ничего предосудительного не делал. Значитца, и он модельку не убивал…
Но кто тогда? Может быть, режиссер, некий Валентин Красивый? Или другой член съемочной группы? Или кто-то из затесавшихся журналистов? А мотив?
Когда младший лейтенант Кабанов пригласил в фургончик Татьяну Садовникову, руководительницу всего этого бардака, настроение у него уже было ниже плинтуса. И тут же стало еще хуже: девица выглядела его ровесницей, но уже была начальницей и щеголяла в немалых бриллиантах. К тому же поглядывала свысока и отвечала с гонором.
— Расскажите, что вы видели в момент убийства? — приступил к допросу лейтенант.
— Сплошной дым, — коротко ответила деваха, и Кабанов едва не взвыл.
А она снисходительно добавила:
— Я ведь профессионал. И, едва команда «Мотор!» прозвучала, практически отключилась. Не замечала ничего вокруг. Сама будто в визир кинокамеры смотрела…
Она вздохнула и, секунду поколебавшись, добавила:
— Даже Валюшку из поля зрения выпустила.
— Валюшка — это кто? — заинтересовался Кабанов.
— Валентин Красивый, режиссер, — объяснила девица. — Мы с ним во время всех дублей рядом были. А вот когда пиротехники дымину пустили… Я только его голос слышала, а самого не видела. И в тот конкретно момент, когда раздался выстрел, за ним не наблюдала. Заметила его уже потом, после убийства. Он, понимаете ли… — Девица слегка смутилась.
— Ну! — поторопил Кабанов.
— Ну… рвало его. На виду у всех, — заложила Садовникова. — А с чего бы столь трепетная реакция? Человек он бывалый и взрослый, и Эвелинка для него — не любовь, не подруга, а обычное, как он сам говорил, мясо для эфира …
— И что это доказывает? — буркнул Кабанов.
— Не знаю, вы милиция, вам видней… — ухмыльнулась девица.
Смеется над ним, карьеристка хренова. Надо на нее рявкнуть. Если не для пользы дела, то хотя бы нервное напряжение сбросить.
И Кабанов злорадно проговорил:
— Слушай, ты… начальница! А ведь я тебя… по двести девяносто четвертой статье, части второй могу привлечь.
— За что?! — опешила Садовникова.
— А за воспрепятствование производству предварительного расследования, — с удовольствием произнес он. И рявкнул: — Ты почему место преступления не уберегла?!
* * *Танин отчим Валерий Петрович Ходасевич умел вдохнуть жизнь в любое блюдо. Даже в простецкие котлеты. Казалось бы, невозможно придумать еду скучнее, но Таня умяла целых три штуки. Да вдобавок под волшебно мягкую, тающую во рту гречневую кашу. Семьсот килокалорий, как минимум! Зато до чего вкусно.
«Впрочем, я заслужила, — оправдала себя Татьяна. — Могу я хоть иногда делать не то, что надо, а то, что хочется?»
И когда тарелка с высококалорийным ужином опустела, ее охватила настоящая эйфория. Самое время рассказать отчиму о недавнем убийстве на съемках.
Тот слушал ее очень внимательно. Заинтересованно кивал. Сочувствовал. И лишь когда девушка начала жаловаться на «противоправные действия лейтенанта Кабанова» — не поддержал.
— Извини, Танюша, но он прав, — покачал головой полковник Ходасевич. — Если на съемках старшая ты, то твоя обязанность и место преступления в неприкосновенности сохранить.
— А как?! Попробуй не пусти такой табун… — возмутилась она. И хитро взглянула на отчима: — Только нет худа без добра. Когда лейтенант на меня наезжать начал… и обвинять чуть ли не в том, что я намеренно и своими руками улики уничтожила, меня и осенило. Я поняла, что журналистов, скорее всего, на съемку именно убийца и позвал.
— Чтоб было не пять свидетелей, а пятьдесят? — усмехнулся полковник.
— Ну да. А убийца — человек самонадеянный… — пожала плечами Татьяна. — Не сомневался, что всех проведет. Зато о случившемся на площадке уж точно, с гарантией, напишут!
— Странный мотив, — пожал плечами Ходасевич.
— Так ведь у нас в рекламе каждый второй ненормальный, — парировала она. — Короче говоря, я и стала вычислять, кто конкретно журналистов зазвал. Валюшка Красивый мне сказал, что Эвелинка. Только я решила, что вряд ли. Ее, во-первых, убили. А во-вторых — не та она фигура, чтоб по ее свистку чуть ни все центральные каналы сбежались. Здесь одной красотой не возьмешь — башлять нужно. Причем башлять серьезно.
Значит, вызвал журналюг человек богатый. И тщеславный. Ну и, конечно, имеющий отношение к нашему ролику. А кто у нас богатые — тщеславные — креативные? Только двое: режиссер да сценарист.
— Ищи, кому выгодно, — пробормотал полковник.
— Тогда, кому какая от убийства выгода, я не понимала, — отмахнулась Татьяна. — Итак, режиссера я в момент выстрела не видела. А сразу после он, извини, желудок прочищал, у всех на виду. До такой степени разволновался. Подозрительно…
— Но что это доказывает? — хмыкнул полковник.
— Да ничего, я разве спорю? — легко согласилась падчерица. — Тот лейтенант, кстати, то же самое сказал. Тем более что Валюшка, конечно, алкаш. Но не сволочь. А вот сценарист Стив — тот другого сорта. К тому же напрягать пиротехников, чтоб обязательно дым был, захотел именно он. И я, и Валюшка его отговаривали. Убеждали, что денег куча, а эффекта ноль. Но Стив уперся как баран. Кроме того, мы ведь с ним по поводу предыдущего эпизода, когда Эвелинкин проход снимали, схлестнулись. Стив требовал, чтоб еще дубль сделали. С пеной у рта настаивал — но ровно до тех пор, пока журналисты ему не пригрозили. Мол, замерзли они. И разъедутся. Так что подавай им голую Эвелину в дыму. Немедленно. И Стив тут же пошел на попятный… Потому что побоялся, что его замысел сорваться может.
Таня выжидательно, рассчитывая на похвалу, взглянула на отчима. Однако тот молчал. Бесстрастно дымил своим вонючим «Опалом».
И тогда девушка выложила свой последний козырь.
— А главное… Главное, я вспомнила про какао Ван Гуттена.
Тут уж ей отчима поразить удалось.
