Татьяна Устинова - С небес на землю
Проводив маршрутку глазами, с трудом нагнулся и подобрал телефон. Тот был мокрый, в песке и, естественно, не работал.
Даша всегда говорила, что он не умеет обращаться с вещами, не ценит и не любит их. Еще она говорила, что людей он тоже не любит, не ценит и не умеет с ними общаться, и он знал совершенно точно, что это правда.
…Теперь куда? Направо или налево?.. Налево или направо?
На той стороне шоссейки стояли какие-то указатели, но отсюда Алекс никак не мог разглядеть, что именно на них указано, и потащился через дорогу — посмотреть.
Так. Деревня Юрьево налево, три километра. Деревня Козлово направо, и всего полтора. Куда лучше податься — в Юрьево или в Козлово?.. Должно быть, в Козлово лучше. Ближе.
Он вдруг захохотал, закинув голову к низкому небу, — один на пустой осенней дороге. Вечная история. Он везде забывал записные книжки, никогда не помнил адресов, проезжал свою остановку и путал имена.
И позвонить никак невозможно, телефон-то не работает!..
Его должны были встречать, Анна Иосифовна проворковала в трубку, что распорядится на этот счет: «Вы ни о чем, ни о чем не волнуйтесь, Алекс!» Он поблагодарил ее и уверил, что не стоит, но она настояла. Все это было прекрасно и очень любезно, но никаких встречающих на пустой дороге не оказалось, а он, едва договорив с ней, тут же забыл, куда ему нужно — все же в Юрьево или в Козлово!..
Он вернулся на остановку, посмотрел на лес — темный, непрозрачный, густой, такой бесповоротно осенний, — сунул замерзший нос в поднятый воротник куртки и пристроился на влажную, холодную лавочку внутри обшарпанной автобусной остановки.
Сейчас я посижу немного, соберусь с мыслями, заодно, может, вспомню: Юрьево или Козлово, и пойду потихоньку, а там как-нибудь разберусь. А что еще делать?..
Болело в голове и в боку, и Алекс рассеянно потрогал место под волосами, которое ныло.
В последний раз его били в армии, изощренно, с удовольствием, с огоньком даже, а он тогда был миролюбив, как щенок, — глупый, домашний мальчишка, уверенный, что окружающий мир не может быть жесток и несправедлив к нему. К нему, которого так любят родители, и бабушка, и брат, и друг Димка, и девочка Маша, и собака Джек!.. От этой уверенности он был ни к чему не готов — и поплатился.
Как он потом ненавидел себя за… неготовность, доверчивость, идиотскую веру в то, что все люди на свете «нормальные»! Может, кто-то лучше, кто-то хуже, но все равно ведь «нормальные»!
И тех ненавидел тоже.
Ненавидел, мечтал отомстить, строил планы этой самой мести — наивные, детские, уж точно невыполнимые, сладко придумывал, что выхватит из-за пояса меч-кладенец и снесет головы подонкам и ублюдкам, пинавшим его сапогами!..
Только никакого меча не было на поясе, а подонки и ублюдки оказались сильнее.
С тех пор прошло двадцать лет, и он снова оказался не готов!..
Кровь ударила в голову так тяжело и сильно, что стало больно в ушах, он стремительно поднялся с лавочки и пошел непонятно куда. В глазах плыло и дрожало — от ненависти. Не той детской, мальчишечьей, выползшей из сознания, как старый удав, а от настоящей, взрослой, требующей немедленного утоления, похожей на молодую кобру.
Он знал, что утолить ее будет непросто.
Его снова били, а он ползал на коленях по детской площадке. Его били, а он только закрывал руками голову, почти теряя сознание от боли. Его били, а он даже не мог сопротивляться, потому что был не готов — опять, опять, как двадцать лет назад!..
Алекс распахнул куртку, ему стало невыносимо жарко, только руки были ледяными — от ненависти.
Он найдет и уничтожит того, кто так его унизил. Найдет, чего бы это ему ни стоило, и тогда еще посмотрим, удастся ли змеям, впившимся ядовитыми зубами в сознание, сожрать его до конца! Правда, он сам не знал, много ли в нем осталось… человеческого и сколько останется к тому времени, когда борьба будет окончена.
Может, и бороться не имеет смысла?..
— Здрасти, — сказали за его спиной, и он повернулся резко, всем корпусом, сжимая ледяной рукой свой тяжеленный зонт. — Меня Анна Иосифовна прислала. За вами, что ли?..
Машина стояла очень близко, а он и не слышал, как она подъехала, — должно быть, от звона в ушах!..
— Садитесь.
Алекс постоял, прогоняя ненависть — и старого тяжелого удава, и молодую стремительную кобру, — и забрался внутрь.
— Чего ж вы с остановки-то ушли? Анна Иосифовна сказала, что вы на остановке будете!
— Ну да, — согласился Алекс, глядя в окно.
Водитель покосился на него и покрутил головой — странный какой-то парень, не то больной, не то просто не в себе. Впрочем, хозяйка привечала всяких, еще и не такие приезжали! Она уважительно говорила о них, что — писатели, художники, но водитель, тертый калач, был уверен: все эти художники от слова «худо». А уж писателей нынче развелось столько, что вот кинь камень в собаку, а попадешь в писателя, и все они попросту морочат хозяйке голову. На жалость бьют, а она легковерная очень, тоже малость не от мира сего!.. Нет, добрая, конечно, душевная, грех жаловаться, но юродивая маленько. Вот почему оно так в жизни, а?.. Сплошная несправедливость! Такие бы деньжищи ему, а не полоумной бабке! Уж он бы знал, как с ними управиться!.. Писателей с художниками всех поразогнать, нахлебников этих, особняк в деревне продать к чертовой матери, завести автомойку и кафешку с музыкой — вроде бизнес, — купить квартиру в Сочи и зажить по-человечески. Ан нет!.. Бабке все, а ему, молодому, здоровому, предприимчивому, ничего, знай баранку крути. Вот почему так выходит, а?..
Машина миновала лес, перелетела по мосту речку и въехала в аккуратный поселочек, очень веселый. Домики все были справные, ухоженные, заборы целые, не завалившиеся, кое-где в палисадниках еще цвели поздние хризантемы.
— А это Юрьево или Козлово? — вдруг спросил пассажир, глядя в окно.
Водитель опять фыркнул — довольно громко, чтоб тот уж точно фырканье услышал.
— Козлово в другой стороне, — и он махнул рукой, показывая, в какой именно. — А до Юрьева не доехали еще!
Художник или писатель, что ли, на него даже не взглянул, все продолжал в окно таращиться, вроде там чего интересное было!..
Анна Иосифовна жила далеко от дороги, и какое-то время машина катила по сельским улочкам, тихим, пустынным, по-осеннему умиротворенным. Здесь, в глубине, дома были богаче, заборы выше, ворота тяжелее.
Ворота, в которые въехала машина, оказались еще и в некотором роде произведением искусства, со шпилями, башенками, пиками и литыми розами. За ними простирался пожелтевший газон, а за газоном шли аккуратно подстриженные кусты, и крыша беседки угадывалась между соснами, и вдалеке на чистой веселой плитке под чугунным фонариком стояла онегинская скамья.
Ай да Анна Иосифовна!..
Сама хозяйка ожидала его на крылечке, придерживала на груди белый пуховый платок, самоцветные перстни благородно играли и переливались на ухоженной, совсем не старческой руке, облитой жидким лучом осеннего солнца.
Алекс вздохнул. Картинка была хорошо продуманной и очень красивой.
— Здравствуйте, Анна Иосифовна!
Он взбежал на крыльцо и галантно приложился к ручке. Гусарствовать в полной мере не позволял ноющий бок, но он старался изо всех сил.
— Алекс, душа моя, что это у вас телефон выключен?.. Я беспокоилась! И вы бледны! Или мне показалось?..
— Показалось, Анна Иосифовна. — Твердо глядя ей в глаза, он улыбнулся, и она моментально поняла, что расспрашивать не стоит.
— Я заждалась совсем! Коля вас сразу нашел?..
— Спасибо за заботу, Анна Иосифовна, все отлично.
— Пойдемте в дом, на улице сегодня совсем холодно. — Она обвела любовным взором сад. — А какое жаркое было лето! И осень, слава богу, настоящая, как у Бунина. Я, грешным делом, люблю все настоящее. Подделок не терплю.
Это Алекс уже давно понял. Главного пока не понимал: сама хозяйка — настоящая или подделка?..
В доме пахло полиролью и свежим хлебом. Солнце плескалось в натертых до блеска квадратиках паркета. В круглой вазе посередине стола сияли лохматые разноцветные астры.
А где ж камин?.. Камин непременно с мраморной полкой, уставленной штучками и фигурками? И рядышком кресло-качалка с уютным пледом, чтобы особенно приятно читалось и легко думалось?..
Вместо камина была самая настоящая печь, занимавшая весь простенок. Алекс подошел и стал рассматривать голландские изразцы с изображениями парусных лодок, шкиперов в зюйдвестках и рыбаков с сетями.
— Нравится, Алекс?..
— Очень! — Он обернулся, глаза у него блестели. — Очень!
— Вот и славно. Вам чаю или лучше кофейку?..
— А?.. — Он осторожно трогал плитки, как будто боялся, что они рассыплются. Плитки были теплыми, нагретыми солнечными лучами. — Мне… чаю, наверное.
— Или все же кофе? — И хозяйка рассмеялась уютным довольным смехом.
