Татьяна Устинова - Неразрезанные страницы
Ну?.. Да или нет?..
В ту самую секунду, кода Митрофанова повернула в другую сторону, ее жизнь тоже повернула невесть куда, только она еще об этом не знала.
Первым делом Поливанова похвасталась, что ее сегодня чуть не прибили до смерти на глазах у изумленной публики в книжном магазине «Москва».
Глаза у нее блестели.
– Представляешь, Кать, этот книжный жулик выхватил нож – ну, правда, мне потом рассказали про нож, я сама не разглядела ничего! – ударил меня в бок…
– Ножом?!
– Типун тебе на язык, – отозвалась легкомысленная авторша детективных романов и махнула на Митрофанову рукой, в которой было зажато большое яблоко. – Кулаком он меня ударил! Кулаком! Между прочим, до сих пор болит и во рту горько. Он по печени меня ударил, сволочь! Тут я, ежу ясно, повалилась, а он меня схватил за шиворот, а мне показалось, что за уши, и так, что уши начисто оторвал! – Тут она посмотрела в старинное зеркало с потемневшей и растрескавшейся амальгамой, как бы проверяя, на месте ли уши. Уши были на месте. – И выволок на улицу. Еще он орал – «не подходить, я ее зарежу», и всякое такое. Как в кино. А потом он меня бросил и убежал. Ну, тут уж Марина подскочила и все остальные.
Поливанова вздохнула. Катя смотрела на нее.
– Коленки сильно ободрала, – сказала писательница тихо. – Бок болит. Пиджак выбросить, наверное, придется. Отвезу Викусе, она посмотрит, можно ли спасти. Джинсы точно не спасти, я их уже выбросила…
– Маня, не плачь.
– Я не плачу. Я испугаться-то как следует не успела, правда! Только непонятно, зачем нужно из-за книг, ты понимаешь, из-за книг, на людей бросаться и тыкать в них ножом среди бела дня!
– Маня, перестань реветь.
– Я перестала. А Маринка Леденева как перепугалась, ужас! У нее вместо лица был один сплошной испуг!
– Это невозможно, – заявила Митрофанова, чтобы как-то отвлечь писательницу от переживаний. – Леденева не может перепугаться. Она же Леденева! Не человек, а глыба льда, столп книжной отрасли, оплот Книжной палаты и железная леди книжного бизнеса в одном лице.
– Она даже потом заплакала. – Маня осторожно положила надкусанное яблоко на старинный прадедушкин комод. – Я ее утешала. Есть хочется, а во рту сплошная горечь. Не могу. Нет, главное, ведь из-за книжек! Он же мог меня убить, понимаешь? Просто взять и убить, потому что он вор и его поймали с поличным.
Она ушла в глубину квартиры и оттуда приглушенно сказала:
– Нет, странно это. Не вяжется. Вор – значит вор. Откуда у него оружие и… навыки? Он все это проделал очень профессионально.
Катя пошла ее искать.
– Что он проделал?
Маня в задумчивости стояла возле буфета. Видимо, хотела достать чашки и позабыла, зачем полезла.
– Толкнул охранника. Выхватил нож. Знаешь, таким движением… моментальным. И с ножом он точно умеет обращаться. Я даже не разглядела его, этот самый нож! И охранники не разглядели.
– И что это значит?
– Это значит, что вор на самом деле не вор, а бандит, причем хорошо подготовленный.
– А есть разница?
– Гигантская, – протянула Маня. – Огромная! Так, у нас с тобой на выбор виски двадцатилетней выдержки – это если мы хотим нахрюкаться, как свиньи. И шампанское «Вдова Клико» – если мы хотим разыгрывать приличных. Ты чего больше хочешь, нахрюкаться или разыгрывать?..
– Маня, ко мне сегодня приехал Дэн Столетов, помнишь, из журнала «День сегодняшний»?
– Приятель нашего Берегового, – кивнула Маня. – Он хотел взять у меня интервью?
– Он не хотел интервью.
– Так виски или шампанское?
– И Береговой не наш, – с нажимом сказала Митрофанова. – Он просто работает в нашем издательстве.
– Работает в нашем издательстве, следовательно, наш!..
Митрофанова вздохнула:
– Столетов мне сказал, что Береговой в тюрьме.
– Тю! Защищал девушку от злодеев?
– Убил Сергея Балашова. Ну, то есть неизвестно, убил или нет, но в его багажнике нашли труп.
– Какого Балашова? – спросила писательница Поливанова странным голосом.
– Того самого, Маня. Из телевизора.
– Что ты несешь?! Этого не может быть. Этого просто не может быть!
Растерянным движением Поливанова взялась за голову, взлохматила и без того расстроенную прическу, сняла и надела очки.
– Я должна позвонить. Где мой телефон? Я должна позвонить.
Она вышла и через секунду вернулась – без телефона.
– Я должна позвонить.
– Вон телефон, Манечка. В буфете. На средней полке, где чашки, видишь?.. – И тут только Митрофанова догадалась! – Ты его знала, да?..
Этот вопрос можно было не задавать.
Писательница Поливанова – псевдоним Марина Покровская – была любимой гостьей всех телевизионных и радиошоу без исключения. Она легко говорила на любые темы, смешно шутила, никогда не капризничала, дружила с ведущими и редакторами, отлично понимая их тяжкую долю. Очень трудно зазвать «звезду» на какую-нибудь сомнительную или щекотливую тему, вроде пластических операций или поздних родов. Никто не хочет признаваться в излишней любви к пластической хирургии, зато всем хочется, чтобы их роды были исключительно ранними – «Вы знаете, я родила очень рано, совсем девчонкой! – Да, мы знаем, вам к тому моменту исполнилось всего сорок два!». На политические темы вообще никого не заманить – опасно. Скажешь сегодня что-нибудь эдакое, заковыристое, интересненькое, бравое, а назавтра окажется, что заковыристое и бравое никак не укладывается в генеральную линию, и что тогда делать?.. Марина Покровская умела выходить из любых положений и соглашалась рассуждать на любые темы, и к выступлениям своим всегда старательно готовилась, и у нее получалось выступать!
Конечно, она знала Балашова, как же иначе?!
Неуверенным движением, как будто сомневаясь в том, что это нужно сделать, писательница Покровская достала из буфета свой телефон и нажала кнопку.
– Сережа? – спросила, когда ответили, и по лицу ее было совершенно понятно, что она не ошиблась, и точно знала, что ответил ей не Сережа, но до этой, последней, секунды надежда все-таки оставалась. – Это Марина Покровская, писательница. Извините, с кем я говорю?..
Она долго слушала, что ей вещала трубка, и, кажется, так и не дослушала.
– Говорят, погиб, – зачем-то объяснила она Кате. И усмехнулась: – При невыясненных обстоятельствах…
Митрофанова изо всех сил сочувствовала ей, так что у самой слезы на глаза навернулись.
– Мань, ты с ним дружила? Да?
– Маму к врачу устраивала. У него чудная мама. Еще он хотел собаку и советовался со мной. Я сказала, что самая лучшая собака – это ирландский волкодав, потому что похож на лешего, а не на собаку. Он хохотал ужасно. Я должна была к нему в программу пойти в четверг. У него там что-то про Восьмое марта, но говорить непонятно что, потому что вроде все сказано, а шутки про Клару Цеткин и Розу Люксембург всем надоели!..
Маня опять потерла лоб странным, беспомощным движением.
– В четверг программа, а его убили. Так. А при чем здесь Береговой?..
– Дэн Столетов сказал, что труп… что Сергея Балашова нашли у Берегового в багажнике. Вернее, не нашли, а он сам его привез в отделение милиции. То есть полиции.
– Береговой убил Балашова?!
Митрофанова пожала плечами:
– Получается так.
– Да ничего не получается! – заорала Маня Поливанова. – Этого просто не может быть, потому что быть не может! Они даже не знакомы!
– Откуда ты…
– Оттуда! Это бред, понимаешь?
– Но Берегового посадили.
– Куда его посадили? Матерь Божья, что ты говоришь, Митрофанова?!
– Что знаю, то и говорю! Мне так Столетов сказал! Берегового посадили за убийство Балашова! Столетов специально сегодня ко мне приехал, чтоб его спасать! Береговой никого не убивал, а на него сейчас повесят убийство!
– Так, – опять сказала Поливанова и вцепилась в свою многострадальную прическу. Глаза у нее горели лихорадочно. – Так. Это все никуда не годится. Бред и чепуха на постном масле. В этом нужно разбираться. Прямо сейчас.
– Кто будет разбираться, Маня?! – закричала Митрофанова. – Мы с тобой?
Гренадерским шагом писательница уже маршировала мимо, а тут приостановилась и прищурилась.
– Ты же за этим и пришла, – сказала она, внимательно глядя на Митрофанову. – Ты пришла, чтобы как-то спасти Берегового. Ты хоть себе-то не ври, Катька!..
Человек, поднявшийся из-за стола, раскинул руки, словно примериваясь обнять обеих, но обнял только Поливанову.
– Манюнечка! Овца драная! Как давно я тебя не видел и не… осязал!
Тут он так стиснул рослую и фигуристую Поливанову, что та взвизгнула, как горничная, которую в темной передней прижал бравый поручик. Маня зарделась. Человек, не отпуская, повертел ее и так и сяк, порассматривал очень близко, объявил:
– Подходяще! – и опять стиснул.
Екатерина Митрофанова – женщина современная, культурная, хорошо воспитанная и подкованная в вопросах феминизма, – стояла ни жива ни мертва.
