Неле Нойхаус - Ненавистная фрау
За пределами приемной ветеринарной клиники командовал «рыжеволосый мопс». Сегодня девушка была облачена в зеленый халат. Именной бейдж на груди указывал, что ее зовут Сильвия Вагнер.
— Доктора Керстнера нет, — коротко сообщила она Боденштайну, не здороваясь.
— На сей раз я хотел бы поговорить с господином доктором Риттендорфом, — ответил старший комиссар.
— Он занят.
Зазвонил телефон.
— Я тоже. — Боденштайн постарался быть любезным. — Будьте так добры, скажите ему об этом.
— Одну минуту. — Сильвия ответила на телефонный звонок клиента. Затем на следующий. Быстро и профессионально она записывала данные и согласовывала время визитов. Старательная девушка.
— Вы знали Изабель Керстнер? — осведомился Боденштайн, когда она закончила телефонный разговор.
— Разумеется, — подтвердил мопс неожиданно резко. — И я терпеть ее не могла. Мне все равно, что о мертвых не следует говорить плохо. Изабель была заносчивой тупой коровой и вообще не заслуживала такого мужчину, как Миха.
— Почему?
— Миха… то есть доктор Керстнер… бился с утра до вечера, чтобы клиника процветала, — сказала она. — Он действительно хороший ветеринар.
Вновь зазвонил телефон. На этот раз Сильвия Вагнер не обратила на звонок никакого внимания.
— Изабель все это было совершенно безразлично. — Девушка помрачнела. — У нее в голове были одни развлечения: дискотеки, вечеринки, удовольствия, поездки в конюшню… Здесь она вообще ничем не занималась.
В приемную вошел темноволосый мужчина в круглых очках в роговой оправе.
— Георг, — обратилась к нему Сильвия Вагнер, — с тобой хочет поговорить уголовная полиция.
Боденштайн кивнул компаньону Керстнера.
— Здравствуйте. — Тот с любопытством взглянул на Боденштайна. — Без проблем.
Доктору Георгу Риттендорфу, как и Керстнеру, набежало примерно сорок — сорок пять лет. У него было узкое дружелюбное лицо. Как и Боденштайн, доктор был высокого роста. В его густых темных волосах пробивались первые седые прядки, а голубые глаза за толстыми линзами очков смотрели настороженно и выжидательно. Судя по всему, он обладал здоровой самоуверенностью: в нем не ощущалось нервозности, охватывающей практически любого человека, который не каждый день имеет дело с полицией.
— Давайте пройдем в кабинет, — предложил он. — Хотите кофе?
— С удовольствием. — Боденштайн проследовал за ним и сел за стол, за которым накануне Керстнер услышал новость о смерти своей жены.
Риттендорф хлопотал у кофе-машины.
— Вы знаете, что случилось с женой вашего коллеги?
— Да, — кивнул Риттендорф. — Ужасная новость. Но я не могу сказать, что очень опечален. Ни для кого не секрет, что мы с Изабель терпеть друг друга не могли.
— Вы можете предположить, что кто-то мог иметь мотив для ее убийства? — спросил Боденштайн.
— Конечно. — Риттендорф пренебрежительно фыркнул. — Я, например.
— Вот как? Почему? — Боденштайн внимательно посмотрел на высокого темноволосого мужчину и попытался понять, что тот собой представляет. Интеллектом он наделен, это не вызывает сомнения.
— Эта женщина превратила жизнь моего друга в ад. Я с трудом мог выносить ее, как и она меня.
Взгляд Боденштайна блуждал по кабинету и задержался на гербе, висящем на стене между разнообразными дипломами и фотографиями в рамках. Переплетенные между собой две буквы образовывали перекрещенные мечи.
— Студенческое сообщество? — спросил он и прищурился, чтобы разглядеть фразу на латинском языке, помещенную на гербе.
— Да, — Риттенберг обернулся, — это герб. В университете мы с Михой входили в одно и то же студенческое сообщество. Мы поддерживаем его до сих пор, это так называемая «Команда ветеранов».
— «Fortes fortuna adiuvat», — прочитал Боденештайн. В свое время он учился в классической гимназии и еще не совсем утратил познания в латыни. — «Удача благоприятствует храбрым».
— Точно. — Риттендорф усмехнулся и поставил перед Боденштайном чашку с кофе. — Молоко? Сахар?
— Нет, спасибо. — Оливер благодарно кивнул и сделал глоток кофе. — Расскажите мне немного о клинике.
Доктор также сел за стол и закурил сигарету. Он поморщился, когда дым попал ему в глаза.
— Вам это действительно интересно? Может быть, вы просто зададите мне вопросы о Михе?
— Хорошо. — Старший комиссар искренне улыбнулся. — Обойдемся без окольных путей. Как давно вы знаете доктора Керстнера?
— С первого семестра в университете, — ответил Риттендорф. — Почти двадцать четыре года.
— И вы не только коллеги и деловые партнеры?
— Нет, мы друзья. Близкие друзья. — Риттендорф затянулся своим «Голуазом», и его лицо приняло чуть ироничное выражение. — И единомышленники по студенческому сообществу.
— С какого времени вы являетесь совладельцем этой клиники?
— Уже пять лет, — ответил Риттендорф.
— Вы вложили немалую сумму денег в расширение и реорганизацию клиники, — констатировал Боденштайн.
— Да. — Риттендорф чуть улыбнулся, но улыбка не коснулась его глаз, которые, как и прежде, смотрели настороженно. — Но это окупится.
— И из-за проблем с деньгами разрушился брак доктора Керстнера, — заметил Боденштайн.
В ясных голубых глазах ветеринара мелькнуло что-то неопределенное. Георг скривил узкий рот.
— Там нечему было разрушаться, — саркастически сказал он. — Изабель лгала с самого начала, все время обманывала Миху. И знала, что я вижу ее насквозь.
— Почему вы так думаете?
— Послушайте, — Риттендорф подался вперед, — наверное, вам лучше спросить об этом его самого.
— Но я спрашиваю вас, — дружески улыбнулся Боденштайн.
— В жизни каждого человека, который был достаточно легкомысленным, чтобы связаться с ней, Изабель оставляла свой разрушительный след, — пояснил Риттендорф. — Она была расчетлива и думала только о собственной выгоде. Летом, прежде чем вцепиться в Миху, она крутила роман с нашим близким другом. Его жена должна была вот-вот родить, но это ее не волновало. Когда он ей надоел, Изабель сообщила ему об этом, и он повесился в новом, еще не отделанном доме, который строил для своей семьи. — Риттендорф замолчал и покачал головой.
— Вы терпеть не могли Изабель, — констатировал Боденштайн.
— Это неверное слово, — холодно усмехнулся Риттендорф. — Я ее ненавидел.
В этот момент дверь открылась, и в дверном проеме появился Керстнер. Риттендорф вскочил:
— Тебе не следует сегодня работать, Миха. Мы с Инкой справимся.
Боденштайн отметил искреннюю заботу и расположение в поведении Риттендорфа.
— Нет, надо, — возразил Керстнер. — Иначе я свихнусь.
— А, это опять вы, — кивнул профессор, когда прокурор Хайденфельд с зеленым лицом вошел в прозекторскую. — Мы медленно вникаем в детали. Постепенно милое дитя выдает нам некоторые тайны.
— Вот как? — Голос Хайденфельда был усталым.
— Совсем недавно она сделала аборт, — сказал профессор. — Думаю, недели три-четыре назад. Но это не так интересно, как тот факт, что девушка умерла отнюдь не из-за падения с высоты.
— В самом деле? — удивленно спросил Хайденфельд.
— Да, она умерла до этого, — подтвердил Кронлаге. Он поднял правую руку погибшей. — Посмотрите сюда, — попросил доктор, и Хайденфельд заставил себя взглянуть только на руку, а не на выпотрошенное тело. — На суставах кистей, предплечьях и плечах имеются гематомы. С ней довольно грубо обращались. Но самое интересное — это относительно свежий укол в вену на правой руке.
Он снова опустил руку мертвой девушки.
— Я отважусь предположить, что этот укол имеет какое-то отношение к смерти женщины. Кто-то насильно сделал ей инъекцию.
— В отношении нее многократно составлялся протокол за нарушение закона о наркотических средствах, — подбросила Пия информацию для размышлений. — Не могла она сама себе что-нибудь вколоть?
— Нет, это анатомически невозможно, — возразил профессор. — Женщина была правша. Если ты, будучи правшой, сама себе делаешь укол, то вряд ли будешь это делать левой рукой в правую, не так ли? Кроме того, невозможно самому себе сделать укол под таким углом, как это было сделано в данном случае.
— А что ей ввели? — спросил прокурор. — Это можно установить?
— Мы проводим токсикологический скрининг, — ответил профессор Кронлаге. — С помощью такого экспресс-теста мы можем идентифицировать около трех тысяч различных веществ. И если мое подозрение подтвердится, мы в самое ближайшее время узнаем, не умерла ли она от яда.
— Ага, — кивнул прокурор Хайденфельд. — О’кей.
Кронлаге то и дело бормотал медицинские термины в свой микрофон и одновременно рассекал скальпелем внутреннюю поверхность правого плеча трупа.
