Настоящие мужики детей не бросают - Романов Владислав Иванович

Он вышел из кабинета, и Сан Саныч с Девятовым услышали, как, проходя мимо своей секретарши в приемной, Могилевский ей бросил:

— Просители, которые сидят у меня в кабинете, скоро уедут. Присмотрите только за ними, чтобы они ничего не сперли!

— Подонок! — проскрежетал зубами Юрий Васильевич.

Смирнов с бизнесменом посидели молча на стульях. Сан Саныч взглянул на часы: половина второго.

— Поесть бы не мешало, — мрачно заметил Девятов.

— При вокзале есть закусочная, — не взглянув на него, сообщил Смирнов.

— Ты что, собираешься ехать обратно?

— А вы собираетесь ночевать здесь?

— Но он же явно врет, выкручивается! Надо только поднажать на него, и он расколется!

— Как поднажать?! Как делали это вчерашние рэкетиры?! Как вы себе это представляете?!

— Успокойтесь, Сан Саныч! — поморщился Юрий Васильевич. — Я же о вас беспокоюсь!

— Ладно, поехали!

Смирнов поднялся, вышел из кабинета, прошел мимо секретарши, пристально его оглядевшей, вышел на крыльцо. Дети гуськом двигались друг за другом вокруг засыпанной снегом клумбы, взмахивали руками, изображая диких гусей.

— Гуси, гуси? — кричала воспитательница.

— Га-га-га! — хором отвечали они.

— Есть хотите?

— Да-да-да!

Они перекусили в закусочной. Девятов, оголодав, съел две порции пельменей, которые на его изысканный вкус показались ему даже очень ничего, а Сан Саныч не доел и скудную первую порцию.

— Слушай, давай снова нагрянем к этому поляку, прижмем его, и он все нам расскажет! — предложил бизнесмен.

— Думаю, он ничего не знает, — помолчав, сказал фотограф.

— Еще как знает! Я нутром чую, и оно меня не обманывает! Сукой буду! — Юра, как заправский уголовник, щелкнул ртом.

— Ладно, поехали, — улыбнулся Смирнов.

— Ты мне не веришь?!

— Верю, верю! Но Могилевский нам больше ничего не скажет. Он мужик с характером, сам же понял. Его и на испуг не взять, а с местной милицией он наверняка в ладах, они скорее на нас наедут, чем на него!

— Поехали!

Снова повалил снег, на этот раз густой, хлопьями, но, к счастью, они успели выбраться на шоссе.

— Ну и погодка! — проворчал Девятов. — Сволочь этот Могилевский! Чую же, все знает, гад!

— Я, кажется, тоже все знаю, — помедлив, сказал Сан Саныч.

— Что ты знаешь? — не понял Юрий Васильевич.

— Все!

10

Судебно-медицинская экспертиза подтвердила: линия разреза шеи у лейтенанта Миронова, неровности бритвы — все совпадало с прежними данными по убийствам детей и Власова. Почерк разреза и рваный след бритвы оказались тождественны. Убийца всех этих жертв был один. Не осталось сомнений в том, что и Боброва убил Крикунов: нашлись слабые отпечатки его пальцев на нескольких долларовых купюрах.

На негативной пленке, которую изъяли при обыске на квартире Крикунова, обнаружился и тот фотоснимок, который валялся в столе Климова. На нем четко пропечатался портрет маньяка, который тут же растиражировали.

— Но почему фотография маньяка спокойно валяется в столе капитана, а весь отдел узнает об этом только сегодня?! — орал в ярости Волкодав. — Почему, когда я поставил задачу: взять этого негодяя к Новому году, мое приказание не выполнено?! Один головой трехнулся, у остальных одна вонь из штанов! Чем вы тут все занимаетесь?! За что вам только деньги платят, псы паршивые?!

Кравец невинными глазами смотрел на начальника. Но полковника и это взбесило. Он вспомнил смерть Миронова, за которую с него чуть не сняли погоны, устроив головомойку наверху.

— А ты у меня еще в старлеях находишься, прежде чем четвертую звездочку на погоны получишь, даже если возьмешь эту тварь! Даю тебе три дня! Не возьмешь — выгоню к чертовой матери! Участковым пойдешь! — орал он и, переходя к другим персонам, выдавал такую же щедрую нахлобучку каждому сотруднику.

Все внимательно слушали, некоторые открывали блокноты, делая вид, будто что-то записывают. Устав орать, Волкодав разогнал всех работать. Но никто на него не обижался, сотрудники знали, что на самом деле полковник добрейшей души человек, своих прикрывал, защищал и брал наверху всю ответственность на себя, подчиненных не подставлял. Просто и ему расслабляться надо было.

— Сергей Никитич, останьтесь, — когда все расходились, устало бросил полковник.

Кравец притормозил.

— Слушай, опять вы меня в дерьмо мордой воткнули! Что, предупредить нельзя было?! Какого черта потащило Климова влезать в запертую квартиру, да еще без ордера, и нарушать, так сказать… — он нацепил очки, заглянул в жалобу, — священную скрижаль о неприкосновенности жилища? Что еще за скрижаль эта жалобщица выкопала?

— Но это же конституционная норма.

— А-а-а, — промычал начальник, сняв очки. — Так какого хрена вас понесло к трупешнику?! После второго стакана, что ли?!

— Да нет вроде…

— Вроде, — передразнил полковник. — А на Климова тут целую телегу спустили! Хорошо хоть, сверху ко мне перефутболили, но в канцелярии сказали, что замминистра на контроль сию бумаженцию взял! Я отдаю ее тебе, и сочини что-нибудь ему такое, что всех бы порадовало: и меня, и его!

— Выговор, может быть?

— Ну выговор это само собой! Ты поувлекательней сочини, что вы вдвоем наблюдали за квартирой Боброва, Климов увидел преступника, ринулся за ним, дверь была открыта, он заскочил, а в это время вломились сотрудники милиции и ударили парня по голове. Я-то знаю, это серпуховской майор науськал мамашу убитого, чтобы замять дело с нанесением телесных повреждений нашему капитану. Дрожит за свое место, сукин сын, вот и делает ход конем! Засранец подлый! — Волкодав бросил курить и теперь сосал леденцы. — Ты лучше приди ко мне с бутылкой, сядь, скажи: давай, мол, между своими сами все уладим! Так нет, жалобы начал строчить! Ну погоди! Ты, кстати, в этом объяснении напиши, что Климов был при исполнении! А я уж министру изложу это дельце как надо!

Он пожал ему руку, подмигнул, махнув рукой и давая понять, что тот может быть свободен.

— Да, постой-ка! — гаркнул он. — Повстречайся еще с этой жалобщицей, как ее…

— Анна Антоновна Боброва.

— Да, с ней! Принеси соболезнования, вежливо все объясни, — словом, сам знаешь!

Климов обычно перепоручал такие вещи ему, и Кравец привык ездить по столь деликатным поводам. А потому, не откладывая, отправился к матери Степы Боброва. Она все еще носила траур по сыну и встретила старшего лейтенанта неприветливо. С хмурым видом выслушала вежливые извинения от имени начальника угрозыска о недопустимых методах ведения следствия капитаном Климовым, который хоть и допустил промах, однако не жалел живота и здоровья, чтобы найти преступника.

— А вы что, нашли его? — холодно поинтересовалась Анна Антоновна.

Кравец кивнул.

— И кто это?

— Сергей Крикунов.

Она вздрогнула, и лицо ее исказилось презрительной гримасой.

— Это наглая ложь, я не верю этому! Сереженька очаровательный, милый мальчик, мой сын дружил с ним, и одноклассник не мог этого сделать! Вы схватили первого попавшегося, потому что не хотите больше никого искать, вам лень пошевелить головой, вы необразованны, примитивны, ленивы и развращены взятками! Вам наплевать на нас, простых граждан, наплевать на справедливость, истину и закон! Вы используете его в угоду себе, своим интересам и тем, кто вам больше платит! Я знаю, с кем мой сын провел новогоднюю ночь, почему же вы этих шлюх не ищите?! Или путаны щедро оплачивают ваше молчание?! Они успели поделиться с вами?! — С каждым мгновением Боброва распалялась все сильнее и сильнее. — Я ненавижу вас, ненавижу вашу разжиревшую тупую братию! Ненавижу ваших продажных начальников! Я не верю ни одному вашему слову! Ни одному! Какие улики у вас есть против Крикунова? Какие, докажите?!

— Извините, я больше ничего не могу вам сказать, — Кравец поднялся и, сохраняя выдержку, вышел.

Старлея словно окатили ушатом холодной воды. Он заскочил в первый попавшийся по дороге бар, попросил сначала бутылку пива, но тут же решил, что оно не поможет, и заказал сто граммов коньяку. С ходу выпил, взял пакетик фисташек и сел за стол, чтобы прийти в себя. Еще никогда он не слышал столь яростной хулы в свой адрес. Обида тугой петлей сдавила горло. Среди его коллег есть рвачи и негодяи, но большинство сыщиков каждый день рискует жизнью, чтобы поймать и отдать под суд преступивших закон. Кравцу и раньше приходилось выслушивать много нелестных слов о своей службе, но такие прошибли бы и слона.