Леонид Влодавец - Душегубы
— Может, остановиться? — предложил Степа. — Сходишь в кустики, облегчишься…
— Ладно, потерплю пока.
Живот у Иванцова, даже несмотря на волнение, был в полном порядке. Но предложение остановиться заинтересовало.
Какое там — заинтересовало! Оно его прямо-таки окрылило, обнадежило, заставило в себя поверить и в счастливый исход дела. Остановиться, отойти от машин поглубже в лес… и не вернуться.
Нет, конечно, не сейчас. Если не ошибся в расчетах, то попроситься надо будет где-нибудь в начале того самого рокового километра. Дескать, терпел-терпел, но все, не могу больше…
— Старость чую. — Иванцов попытался усмехнуться. — Желудок зашалил, может быть. Выпили все-таки немного…
— Может, добавить надо? — предложил Эдуард Сергеевич. — У нас тут есть кой-чего. Коньячок крепит говорят…
— Нет, не рискну.
Неужели есть шанс? Иванцов разумом понимал, что тешит себя иллюзией. Засада может оказаться вовсе не там, где он ее «вычислил», а, скажем, уже на следующем повороте. Это раз. А потом, пока он пойдет в кустики, колонна остановится. Ждать его будет. Соответственно и боевики будут ждать, пока Иванцов свои особо важные государственные дела сделает. Не обнаружат они себя раньше времени и не станут к стоящим машинам приближаться. Зимний лес тихий, прозрачный, засветиться в нем легко. Даже бойцу в белом маскхалате, не говоря о господине в темном пальто. А бойцам Рындина наверняка дан строгий приказ никого живым не выпускать. Поэтому, если он нос к носу с этими бойцами не столкнется и не найдется среди них кто-то знающий в лицо облпрокурора, они его запросто завалят наравне с остальными.
Значит, надо, чтоб машины вперед ушли, а Иванцов остался. Тут надо просто слова правильные придумать, чтоб поняли именно так, как надо, и не заподозрили ничего. Как следует нужно все акценты и интонации подобрать, иначе прозвучит неестественно, с фальшью. И самому выглядеть подостовернее…
Дерьмовый шанс, но есть. Скорее всего ни черта не выйдет. Ведь везет же иногда кому-то. Тому же гадскому Клыку в прошлом году. Ведь совсем ничего, кроме смерти, не светило, а выкрутился, бандюга. Потому что надеялся и душой верил. Ему и бабы-то попались в подельницы с подходящими именами — Вера Авдеева и Надежда Авдохина. Надежду убили, а Вера осталась, бегает где-то в дальнем зарубежье за этим волчарой. И в том тяжком грузе, который сейчас повис на Иванцове, их доля немалая…
Воспоминание о прошлогоднем фиаско, которое, правда, не закончилось ни потерей головы, ни потерей кресла, немного успокоило. Точнее, придало какого-то фаталистического равнодушия. Влип так влип. И так хреново, и этак. Будь что будет. Бог не выдаст, свинья не съест. Повезет так повезет, не повезет…
Лес по обеим сторонам просеки стоял густо. Снег поближе к колее почернел, подальше лежал беленький и чистенький. Хотя до того места, где Иванцов предполагал засаду, было еще ехать и ехать, он против воли стал поглядывать по сторонам. Но машину мотало, потряхивало — там ямка, там ухаб. Глаз уставал. Да и что увидишь? Разве что первый трассер, если успеешь…
ДЕРЬМОВЫЙ ШАНС
Сколько времени ехали, Виктор Семенович не прикидывал. Не до того было. Надо было морально подготавливать Тихонова. То руки на живот положить, то коленки подогнуть, то охнуть, то вздохнуть. Не слишком часто, но и не слишком редко — не переигрывая, но и не давая забыть о своей «болезни». Тихонов участливо предлагал Иванцову остановиться, но тот говорил:
— Потерплю еще, недолго ведь… Там в «Куропатке» нормальный сортир есть.
Дорогу Иванцов знал неплохо. Вот уже миновали зону аэродрома, пересекли тот самый овраг, на краю которого милая инструкторша показывала чудеса лихачества Валерке и Ване, благополучно проскочили то место, где Сорокин-Сарториус тормознул джип с Таней-Викой. Выехали на опушку леса и покатили вдоль нее. До поворота на роковой километр оставалось метров триста, не больше. Иванцов сделал страдальческое лицо.
— Недалеко уже, — сообщил Степа, позевывая. — Завидую людям, которые умеют в машине отсыпаться. Меня вот укачивает немного и даже подташнивает слегка, а спать не клонит.
— Меня вот не тошнит, — пробурчал Виктор Семенович, — но брюхо мутит здорово. Боюсь, не дотерплю…
— Говорили ж чудаку: «Выходи!», а ты стеснялся. Тут уж один поворот остался.
Сердце колотилось — а ну как засада прямо тут, рядом с опушкой? Иванцов теперь и без всякой игры выглядел человеком, которого большая нужда припекает. «Мицубиси» свернул благополучно, проехал метров двадцать по дороге, ведущей к базе, и тут Иванцов нервно крикнул:
— Тормози! Хрен с вами, вылезу. Не дотяну я этот километр!
— Вот упрямый, блин! — усмехнулся Степа. — Ладно, вылезай. Иванцов, пролезая мимо подвинувшихся охранников к дверце, стараясь сделать вид, что его сейчас волнует только проблема чистоты штанов, бросил:
— Вы уж езжайте дальше, не ждите… Пешком догоню. «Неужели останутся?» думал Иванцов, поспешая от дороги за ближние елки. Ноги вязли в снегу, шапка съехала с лысины набекрень. Должно быть, те, кто смотрел ему вслед, посмеивались…
— Стесняется гражданин начальник, что простые советские бандиты могут увидеть голую задницу облпрокурора! — ухмыльнулся Тихонов. — Ладно, поехали, семеро одного не ждут…
«Мицубиси» рванул вперед, за ним помчались остальные. Гул их моторов для забравшегося метров на двадцать в лес Иванцова прозвучал как музыка. Теперь оставалось ждать.
Забился мышью в густой ельник. На всякий случай достал табельный «Макаров», хотя понимал; что если что — им не больно отобьешься. Слушал.
Джипы шли со скоростью примерно под шестьдесят. Стало быть, должны были примерно за минуту доехать до ворот.
Они не проехали и трехсот метров.
Соловьев, сидевший с американцами в «ниссане» и обсуждавший напоследок с начальником своей охраны последние детали налета на лабораторию, не глядел на головную машину. Поэтому хлопок гранатометного выстрела, шипящий свист летящей гранаты, вспышку и грохот взрыва воспринял как нечто одномоментное. Чадный факел пламени, разом охватившего «мицубиси-паджеро», словно бы из-под земли вырвался. Водитель «ниссана» ударил по тормозам, джип занесло на прикатанном снегу, юзом дотащило до горящей машины и, развернув, тюкнуло бортом о зачехленную запаску «мицубиси».
— Мина! — исторгся крик из глотки водителя.
— Сзади-и! — взвизгнул Лева Резник от бессильного ужаса.
Большего сделать не успел бы никто. Тяжелый «чероки», не успев затормозить, с силой боднул своей железякой, наваренной перед капотом, в борт «ниссана». Еще один хлопок, шипение, грохот — и второй «чероки», который благополучно затормозил, не налетев на своего «братца», вспыхнул факелом.
Из первого «чероки» выскочили три охранника, бегом побежали от машин, не дожидаясь, пока взорвутся баки у тех машин, что еще не были зажжены.
Та-та-та-та! — звонкая пулеметная очередь прогрохотала вслед убегающим, двое сразу ничком ткнулись в снег, третий, пробежав пару шагов, подломился в коленях и повалился навзничь. Ни из «мицубиси», ни из замыкающего «чероки», превратившихся в костры, никто выбраться не пытался. А вот в «ниссане», зажатом между двумя машинами, одна из которых полыхала и от ее жара вот-вот могли взорваться баки двух остальных, Соловьев-старший, Сноукрофт, Резник и еще двое судорожно долбились руками и ногами в заклинившиеся дверцы. Бензиновая гарь душила, дым лез во все щели, щипал глаза.
— У-у, бля-а! — ревел Антон Борисович, обрушивая удары каблука на лобовое бронестекло.
— Shit! Fucken Russia! — сдавленно шипел Сноукрофт, дергая ручку дверцы.
— Люк! — на пятой или шестой секунде этой отчаянной борьбы за жизнь вспомнил Резник, но в это время про тот же люк вспомнил водитель, влез ногами на свое сиденье, отодвинул крышку, выскользнул из своей толстой куртки и протиснуло плечами на крышу джипа.
Та-та! — коротко стреканул автомат — и водитель тяжко грохнулся животом на крышу автомобиля, конвульсирующие пальцы заскребли лобовое стекло, по которому полился алый ручеек…
— А-а-а! — Ярость отчаяния удвоила силы Соловьева. Оставив в покое лобовое стекло, он всем телом толкнул правую дверцу, и она наконец-то открыла путь к спасению. Правда, очень узкий — дверца открылась не полностью, упершись в зад горящего «мицубиси». Непостижимым для самого себя образом, грузный и тяжелый, Соловьев протиснулся между автомобилями, вовремя прикрыл глаза от языков пламени, но все же услышал, как трещат опаленные волосы. Не то прыгнул, не то покатился в кювет. Несколько пуль ударили в снег рядом с ним. Антон Борисович зажмурился и оцепенел. Его парализовал страх, потому что он понимал: стоит ему пошевелиться — и те, кто считает его убитым, доведут дело до конца.
