Уильям Айриш - Леди–призрак. Я вышла замуж за покойника
В тот момент, когда она вошла, негодяй, видимо, собирался ложиться спать. В ногах койки валялась рубашка. Только ее он успел снять. А теперь, наверное, пытается спрятаться на полу за койкой. Но торчит рука — не успел убрать, — комкающая постельное белье, тянущая его на себя. Из–за койки видна и голова — одна макушка, — спрятался, но не целиком. Другой руки не видно, но под складками белья просматриваются очертания спасающего шкуру труса.
Всмотревшись, Патрис разглядела пятку вытянутой ноги. Другой ноги не видно — наверно, поджал к груди.
— Вылезай, — насмешливо произнесла она. — Думала, что ненавижу мужчину. Теперь не знаю, кто ты есть на самом деле.
Женщина обогнула койку, увидела спину. Стив не двигался, но вся его поза говорила о стремлении исчезнуть, скрыться.
Достав из сумочки какую–то бумажку, Патрис швырнула в него.
— Это твои пять долларов. Помнишь?
Банкнота упала между лопатками и приклеилась к спине, будто ярлык или этикетка.
— Ты ведь так любишь деньги, — язвительно продолжала она. — Это тебе проценты. Поворачивайся и бери.
Выстрел был неожиданным. Словно эти слова послужили командой для револьвера, и он разрядился помимо ее воли. Патрис удивил толчок в руку, будто кто–то больно ударил по кисти. От вспышки она невольно зажмурилась и отвернула голову.
Стив не двигался. Даже не дрогнула лежавшая на спине пятидолларовая бумажка. Образующая изголовье железная трубка издала низкий, похожий на стон звук, а на штукатурке стены сбоку кровати, кажется, в тот момент, когда она открыла глаза, появилась черная оспина.
Она тронула его за плечо. «Это не я… Это не я…» — мелькнуло в голове. Он медленно, как бы увертываясь от ее щекотки, повернулся и растянулся плашмя на полу.
По лицу разлилась ленивая безмятежность. Приоткрытый рот вроде бы ухмылялся.
Глаза с присущей ему издевкой смотрели прямо на нее. Они будто говорили: «Ну, что теперь будешь делать?»
Можно было подумать, что ничего особенного не случилось. Лишь на виске рядом с глазом темнела маленькая полоска, будто вместо лейкопластыря кусочком лакированной кожи заклеили царапину. Но там, где голова касалась скомканной простыни, расплылось странное — темное в середине, светлое по краям — пятно.
В тесной комнатке кто–то отрывисто вскрикнул. Глухо, будто тявкнул испуганный пес. Должно быть, она сама, потому что в комнате, кроме нее, никого не было. Саднили, словно сорванные, голосовые связки.
— О Господи! — всхлипнула Патрис. — Выходит, и не надо было…
Она неверными шагами отступила назад. Не из–за маленькой блестящей, как мазок дегтя, полоски на его виске и не расслабленной позы Стива, будто говоривших, что ему лень подняться и проводить ее. Нет, ее не отпускали, приводили в ужас его глаза. Куда бы она, пятясь, ни шагнула, они были прикованы к ней. Шагнула в сторону — они оставались на ней. Шагнула в другую — и опять глядели на нее. Презрительный, высокомерный, насмешливый, безжалостный взгляд. И после смерти он смотрел на нее как при жизни…
Казалось, она даже слышит, как, растягивая слова, он презрительно говорит: «Куда теперь денешься? Зачем спешить? А ну вернись!»
В голове застучало: «Бежать отсюда!.. Пока никого нет!.. Пока не увидели!» Патрис резко повернулась и выскочила в дверь. Словно по движущейся навстречу бесконечной ленте, она побежала, размахивая руками, через другую комнату.
Налетела на дверь. Вместо того чтобы остановиться, — стала биться в нее, словно рвалась наружу не она, а бесконечная череда ее двойников.
Это не дерево, оно так не звучит… Зажала руками уши. Ей казалось, что она сходит с ума. Между тем удары не прекращались. Настойчивые, требовательные. С каждой секундой они становились все яростнее. В их грохоте потонул ее сдавленный крик. В нем было больше ужаса, чем в том, первом ее крике в той страшной комнате. Страх, на этот раз смертельный страх загнанного зверя, какого она никогда раньше не испытывала. Страх потерять любимое существо. Сильнейший из всех страхов.
Он сковал Патрис потому, что проникавший сквозь дверь сдержанный, но твердый голос принадлежал Биллу.
Еще до того как она его услышала, поняла это сердцем. Потом уже уши подтвердили ее предчувствие, и наконец до нее донеслись слова:
— Патрис! Открой! Открой же дверь! Патрис! Слышишь? Я знал, что найду тебя здесь. Открой, впусти меня или я выломаю дверь!
Оба — она запоздало, а он вовремя — вспомнили о замке. Все это время, как и раньше, замок не был заперт. С криком отчаяния женщина прильнула всем телом к двери, но поздно — ручка уже поворачивалась и образовавшаяся щель стала расти.
— Нет! Нет! — еле слышно повторяла она, налегая на дверь всем весом трепещущего тела.
Казалось, она ощущает на своем лице его напряженное дыхание.
— Патрис… впусти… меня! — требовал Билл.
После каждого слова щель расширялась, ее ноги беспомощно скользили по полу.
Они уже видели друг друга. В его глазах застыло страшное обвинение, страшнее, чем в глазах мертвеца. «Не гляди на меня, не гляди, — мысленно умоляла она. — Отвернись, иначе я не выдержу!»
Патрис постепенно отступала, но все еще пыталась, упираясь из последних сил, так что побелели кисти рук, преградить ему путь. Однако Билл уже просунул в дверь плечо. Наконец последним усилием он завершил неравное состязание. Ее как легкий лист отшвырнуло вместе с дверью. Учащенно дыша, Билл стоял уже рядом.
— Нет, Билл, нет! — машинально повторяла она, хотя просить уже было поздно. — Не входи. Если любишь, не входи.
— Что ты здесь делаешь? — отрывисто спросил он. — Зачем ты здесь?
— Я хочу, чтобы ты меня любил, — всхлипнула Патрис, словно обиженный ребенок. — Не входи. Хочу, чтобы ты меня любил.
Билл встряхнул ее за плечи:
— Я тебя видел. Зачем ты сюда пришла? Зачем, в такое время? — Отпустил. — А это что? — спросил он, поднимая револьвер, о котором она в смятении совсем забыла. Должно быть, уронила или швырнула на пол, когда бежала из спальни. — Принесла с собой? — Снова подошел к ней. — Патрис, отвечай же! — с несвойственной ему еле сдерживаемой яростью потребовал он. — Зачем ты сюда пришла?
Ей отказал голос. Наконец с трудом выдавила:
— У… убить его.
И вдруг стала падать. Пытаясь удержать, Билл подхватил ее за талию.
Патрис, как нищенка, хваталась руками за отвороты пиджака, за его рубашку, тянулась к нему руками.
Билл резким движением освободился от ее рук.
— И убила? — воскликнул он.
— Убил… кто–то. Кто–то уже… Там. Он убит, — пролепетала женщина.
Патрис, дрожа, спрятала лицо у него на груди. Приходит момент, когда больше невозможно оставаться одной. На кого–то надо опереться. Кто–то должен тебя поддержать, пусть через несколько мгновений он тебя отвергнет, и ты это знаешь.
Билл отпустил ее. Как ужасно остаться одной, даже на короткую минуту. Как же она держалась все эти месяцы, все эти годы?
Непостижимая вещь жизнь, такая причудливая. Убит человек. Любовь разнесло на куски. А в пепельнице по–прежнему дымит сигарета. И в стакане с виски болтается нерастаявший кубик льда. То, что хотел бы сохранить, не сохранилось, а ничего не значащие вещи остаются навсегда.
Билл появился в дверях задней комнаты. Какой у него странный взгляд. Слишком пристальный, спокойный. Патрис не могла понять, что именно ей не нравилось, но ей не хотелось, чтобы он так смотрел. Другие пускай смотрят. Только не он.
Билл поднес к лицу револьвер, понюхал. Мрачно кивнул головой.
— Нет. Нет. Я не убивала. Умоляю, поверь мне… — снова проговорила Патрис.
— Из него только что стреляли, — констатировал он.
Его печальный взгляд как бы говорил: почему не хочешь мне сказать? Почему не снимешь с себя этот груз? Я все пойму. Он не сказал этого, но его глаза, кажется, говорили именно это.
— Нет, я не убивала. Только выстрелила, но не попала, — повторила женщина.
— Ладно, — спокойно ответил Билл с тем усталым выражением лица, когда не верят, а просто пытаются замять разговор.
И вдруг он сунул револьвер в карман пиджака, словно потеряв к нему интерес, будто у него были дела куда более важные. Застегнув пиджак, Билл шагнул к ней; в его движениях сквозили решимость, целеустремленность и энергия, которых недоставало прежде. Как бы защищая, он обнял ее за плечи. (Убежище, которое она искала всю жизнь и обрела только теперь, когда уже поздно.) Но на этот раз не просто поддержал, а торопливо повлек к двери.
— Уходи отсюда, скорее, — сурово приказал он. — Как можно быстрее беги на улицу. Давай, давай. Тебя не должны здесь видеть. Наверное, с ума сошла, заявившись сюда!
— Сошла, — всхлипывая, согласилась Патрис. — Действительно сошла.
Она упиралась, не желая приближаться к двери. И вдруг, вырвавшись, повернулась к нему лицом, отталкивая от себя его руки.
