Хеннинг Манкелль - Перед заморозками
Он замолчал, ему надо было понять, как она воспринимает его слова. Он знал, что легче всего ему читать мысли, когда человек беззащитен.
— Когда-то ты и жил в спокойствии и простоте, мастерил сандалии и был моим отцом.
— Я был вынужден следовать своему призванию.
— Ты оставил меня, свою дочь.
— Я должен был это сделать. Но я никогда не оставлял тебя в сердце своем. И я вернулся.
Он чувствовал ее напряжение, но все равно не ожидал, что она на него закричит.
— Я слышала голос Зебры, она здесь, в каком-то погребе. Это она кричала. Она ничего плохого не сделала!
— Ты знаешь, что она сделала. Ты сама мне рассказала.
— Я теперь жалею.
— Тот, кто совершает страшный грех, убивает другого человека, должен понести наказание. Есть только одна справедливость. Об этом написано в Библии.
— Зебра никого не убивала. Ей было только пятнадцать лет! Как она могла родить ребенка?
— Ей не следовало поддаваться соблазну.
Нет, он ее не успокоил. Его душило нетерпение. Это Генриетта. Она слишком похожа на нее, она унаследовала все ее слабости.
Он решил надавить на нее. Она поняла все, что он сказал в своей проповеди. Теперь он должен дать ей выбор. Ничто не происходит просто так. Тем более — тревога, что он испытывал, когда думал о другой ее подруге, дочери полицейского. Теперь это дает ему право испытать ее силу, ее способность принимать решения, ее готовность совершить поступок, которого он всей душой от нее ожидал.
— С Зеброй ничего не случится, — сказал он.
— Что она делает у тебя в подвале?
— Ждет твоего решения.
Он видел, что она растерялась. Он мысленно возблагодарил провидение, надоумившее его в свое время изучать военную теорию. Живя в Кливленде, он внимательно читал книги по военной истории и понял, что стратегию и тактику военных действий не мешает знать даже проповеднику. Вот и сейчас, в разговоре с дочерью, он умудрился перейти от нейтралитета, даже от обороны к молниеносной атаке. Теперь уже она в осаде — оказывается, вовсе не он, а она должна решить судьбу этой девицы.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь. Я боюсь.
Анна вдруг горько заплакала, все ее тело сотрясалось от рыданий. Он почувствовал, что у него тоже встал комок в горле. Он вдруг вспомнил, как он утешал ее, когда она была маленькой. Но он подавил эту слабость и приказал ей перестать.
— Чего ты боишься?
— Тебя.
— Ты знаешь, что я люблю тебя. И Зебру я люблю. Я пришел, чтобы заложить основы божественной любви во всем мире.
Она опять закричала:
— Ты как будто не слышишь, что я говорю!
Он не успел ответить, как из подвала снова послышался крик о помощи. Анна вскочила и закричала: «Я здесь!» — и помчалась к двери. Но он успел ее перехватить. Она попыталась вырваться, но он был сильнее — сказались годы упорных физических тренировок. Она не хотела уступать. Тогда он ударил ее. Открытой ладонью, но очень сильно. Потом еще раз. Третий удар свалил ее. Из носа текла кровь. Тургейр осторожно приоткрыл дверь. Эрик показал ему знаком, чтобы он спустился в подвал. Тот понял и удалился. А Эрик поднял Анну и подтащил ее к стулу. Положил руку на лоб — пульс частый. Он отвернулся и украдкой пощупал свой пульс. Чуть учащен, но это заметно только ему одному. Он сел и стал ждать. Скоро она сломается. Это ее последние редуты, и сейчас они падут. Он ждал.
— Я не хочу тебя бить, — сказал он наконец. — Я только выполняю свой долг. Мы объявили войну пустоте. Войну, в которой не всегда есть место мягкосердечию. Люди вокруг меня готовы принести себя в жертву. И мне тоже, возможно, придется пожертвовать собой.
Она молчала.
— Ничего с Зеброй не случится. Но в жизни ничего не дается даром, все имеет свою цену.
Она поглядела на него. Во взгляде ее читалась странная смесь покорности и гнева. Кровь больше не текла. Он объяснил ей, что она должна делать. Она слушала его, и глаза ее открывались все шире. Он пересел на стул рядом с ней. Она вздрогнула, когда он погладил ее по руке, но руку не убрала.
— Я оставляю тебя на час. Я не запираю двери, не закрываю окна, никого не прошу тебя охранять. Подумай над тем, что я сказал. Если ты доверишь сердце свое и мысли твои Господу, то, безусловно, Примешь правильное решение. И не забудь, что я люблю тебя.
Она, возможно, хочет выиграть время, подумал он. И это ей тоже придется усвоить — есть только одно время, и оно принадлежит Господу. Только Он определяет, сколько будет длиться минута. Он поднялся, прикоснулся к ее лбу, начертал на нем невидимый крест и беззвучно покинул веранду.
Тургейр ждал его в коридоре.
— Достаточно было мне показаться, чтобы она заткнулась, — сказал он. — Больше не будет орать.
Они прошли садом и остановились около сарая, где хранились рыболовные принадлежности.
— Все готово?
— Все готово, — эхом отозвался Тургейр.
Он показал на четыре палатки, разбитые неподалеку, подошел и открыл одну из них. Там штабелем лежали ящики. Он кивнул. Тургейр задернул молнию.
— А машины?
— Те, на которых мы поедем, здесь, рядом. Остальные стоят там, где мы решили.
Эрик посмотрел на часы. Долгие, мучительные годы ушли на подготовку, время тянулось невыносимо, но теперь — теперь оно словно летело на крыльях. С этой минуты все должно идти строго по плану.
— Начинаем обратный отсчет, — сказал Эрик.
Он посмотрел на небо. Когда он раньше предвкушал это мгновение, ему казалось, что и погода должна как-то подчеркнуть драматичность происходящих событий. Но над Сандхаммареном небо было чистым, ни единого облачка, и стоял полный штиль.
— А какая сейчас температура? — спросил он.
Тургейр глянул на часы — кроме шагомера и компаса, в них был еще и термометр.
— Восемь градусов.
Они вошли в сарай. Сарай был старый, но стены все еще пахли смолой. Паства ждала его, сидя полукругом на низких деревянных скамеечках. Он с утра думал, что и сегодня все они должны быть в масках, но потом решил подождать. Он еще не знал, кто из них должен умереть — Зебра или дочь полицейского. Тогда они наденут маски. А теперь времени так мало, что его надо использовать как можно целесообразнее. Бог не простит, если кто-то опоздает выполнить свою миссию. Терять время означало отрицать самый факт, что время принадлежит Богу и не может ни удлиняться, ни сокращаться» ни тем более прерываться. Те, кому предстоит самый далекий путь, должны отправиться уже сейчас Он произвел тщательные расчеты, сколько времени им понадобится. Они следовали скрупулезным инструкциям, они сверяли каждое свое действие со списком. Они сделали все, что было в их силах, и большего сделать не смогут. Но полностью исключать опасность нельзя — темные силы начеку, они только и ждут момента, чтобы сорвать их план.
Они совершили обряд, названный им «Решение». Прочитали свои молитвы, потом, взяв друг друга за руки, погрузились в медитацию — ровно семь минут. Потом он произнес проповедь — примерно ту же, что час назад читал своей дочери. Он только изменил конец. Наконец, истекают последние святые минуты перед битвой, сказал он. Мы продолжаем там, где остановились наши предшественники почти две тысячи лет назад. Мы начинаем с того момента, когда церковь превратилась в помещение со стенами, дверьми и окнами, хотя церковь — это вера, освобождающая человека. Настало время перестать смотреть по сторонам в поисках признаков приближающегося Судного Дня. Вместо этого мы смотрим в себя, мы слушаем голос Бога, выбравшего нас, и только нас для этой миссии. Мы готовы, мы кричим — да, мы готовы перейти реку, отделяющую новое время от старого. Фальшь, ложь, измена, забвение Божьего промысла — все это будет уничтожено, превратится в мертвый пепел, медленно опускающийся на обновленную землю. Да будет так! Мы избраны Господом, чтобы открыть путь в будущее. Нас ничто не страшит, мы готовы на любые, самые страшные жертвы, мы не побоимся силой доказать, что именно мы посланы Богом, что мы не пустословы и не лжепророки. Скоро мы расстанемся. Многие не вернутся. Мы встретимся в ином мире, в вечности, в раю. Самое главное, что никто из нас не чувствует, страха, мы все знаем, что требует от нас Бог, и мы чувствуем плечо друг друга.
Церемония закончилась. У Эрика мелькнула мысль, что церковь вдруг превратилась в военную базу. Тургейр положил на старый обшарпанный стол пачку конвертов. Это были последние инструкции. Три группы уходят через час — у них далекий путь. Они не будут присутствовать на последней церемонии, на последнем жертвоприношении. Еще одна группа, те, кто поедет на катере, тоже отправится немедленно. Эрик вручил им конверты, провел пальцами по лбу каждого; он буквально сверлил их взглядом. Они вышли из сарая, не произнеся ни единого слова. Снаружи их ждал Тургейр с ящиками и другим оборудованием — они должны были взять все это с собой. Без четверти пять седьмого сентября первые четыре группы ушли. Три группы направлялись на север, а одна — на восток от Сандхаммарена.
