Полина Дашкова - Небо над бездной
– Ночевать где будем? В зоне, у развалин? – спросила Соня.
– Да хотя бы и там. Лишь бы не в отеле.
– Мг-м, ночью, после банкета, из президентского дворца, ты в смокинге, я в вечернем платье, поедем в степь?
– Ничего страшного. После банкета переоденемся в нормальную свою одежду, Фазиль нас отвезет.
– Ладно, это не наши проблемы. Я просто позвоню Кольту.
– Бесполезно. У него отключены оба телефона.
– С охраной не хочешь связаться?
– Уже связался. Валера Кожухов заболел, температура тридцать девять, ангина.
– Да, я заметила, ему еще в самолете было плохо. А второй? Забыла, как его зовут.
– Денис Нестеренко. Шеф рано утром отправил его в аэропорт, встречать Светика.
– Светик, дочка Петра Борисовича, которая на обложке в васильках, «лучистое сиянье доброты»?
– Она самая. Заслуженная артистка России. Балерина, киноактриса, писательница. Теперь, оказывается, еще и политик. Денис рассказал мне последнюю новость. Светик скоро станет депутатом Думы от Партии общечеловеческих ценностей.
Подошел Фазиль вместе с маленьким пухлым юношей в строгом сером костюме.
– Вот, знакомьтесь, Рустамка, мой друг.
Рустамка смотрел на Соню и смущенно улыбался. Он выглядел значительно младше Фазиля. Лицо у него было совсем плоское, круглое и белое, как полная луна. Глаза узкие, как две темные трещинки. Густые смоляные волосы подстрижены бобриком. Он очень хотел сказать что-то, но у него получилось только «Д-д-добр…», он смутился еще больше и быстро заговорил по-шамбальски.
– Рустамка, когда по-русски говорит, сильно заикается, – объяснил Фазиль, – он хотел сказать вам «доброе утро». И еще, он предлагает, если вы решили от Эльзы съехать, тут при кафе маленькая частная гостиница, всего семь номеров. Можете жить, сколько хотите, два номера в вашем распоряжении.
Рустамка радостно закивал, заулыбался, и ему удалось произнести, с большим усилием:
– П-п-переезжайте с-с-сегодня! – и заговорил по-шамбальски.
Фазиль слушал, кивал, улыбался, хмурился. Соне показалось, что в монологе Рустамки несколько раз прозвучало имя Дассам.
Явился официант, огромный детина с лицом фарфорового китайского болванчика. Стол заполнился немыслимым количеством еды. Рустам замолчал на полуслове, Фазиль почему-то не стал ничего переводить при официанте.
– Рустам, зачем столько всего? Мы же лопнем, – сказала Соня.
– Не обижайте его, все съедать вовсе не обязательно, но отказываться, когда подают на стол, нельзя, – быстро прошептал ей на ухо Фазиль. – Попробуйте, это наше национальное блюдо, жареный сыр из кобыльего молока, – произнес он громче, – надо вот так, в лепешку завернуть.
Он принялся показывать, как едят жареный сыр. Рустам отошел, не сказав больше ни слова. И только когда исчез официант, Фазиль стал объяснять шепотом:
– У нас активно давят малый бизнес, отец Рустамки с трудом держится, его заставляют брать на работу, кого он не хочет. Вообще-то это очень давняя история.
Тут, в степи, идет вечная война двух кланов, все люди делятся на вудутов и шамбалов. Я шамбал, Рустам шамбал. А вот этот парень, официант, вудут. И Йоруба тоже вудут.
– Фазиль, а при чем здесь малый бизнес? – спросила Соня.
– Да при том, что Йоруба вудут, значит, шамбалы – люди второго сорта. Не только в бизнесе, везде. Я, между прочим, окончил факультет иностранных языков пединститута в Уфе, по-английски, по-французски болтаю свободно. Но учителем в школу меня не возьмут, хотя учителей не хватает. Потому что я шамбал. Вот в обслугу, шофером – пожалуйста. Йорубе нужен шофер с иностранными языками, к нему часто приезжают зарубежные гости.
– Но шофер Йорубы, наверное, получает больше, чем школьный учитель? – спросил Дима.
– Да, больше, и я терплю, потому что у меня родители старые, жена и маленький сын. Но если бы я был учителем, я бы подрабатывал частными уроками, переводами. И кстати, школьные учителя у нас получают прилично. Это политика Йорубы. Он вкладывает деньги в идеологию. Детей могут учить только вудуты. На местном телевидении, в прессе, на радио – вудуты. Шамбала берут слесарем, уборщицей, дворником.
– Как различают, кто вудут, кто шамбал? – спросил Дима.
– По фамилиям. В паспортном номере это закодировано. Да вообще у нас и так все про всех знают.
– То есть шамбалы что-то вроде касты неприкасаемых, как в Индии?
– Нет, это совсем другая система. Изначально вудуты и шамбалы равны, только религии разные. Шамбалы уже пять тысяч лет верят в единого бога, который все сотворил, а вудуты язычники, у них богов много, главный Сонорх, и еще целая куча. За пять тысяч лет ничего не изменилось, хотя в четырнадцатом веке все дружно приняли мусульманство, в двадцатом веке стали коммунистами-атеистами.
– Погоди, ты говорил, у шамбалов Сонорх – главный демон, – напомнил Дима, – как он может быть главным богом у вудутов?
– Вот так, – Фазиль развел руками, – в этом суть проблемы.
– А язык у вас общий, шамбальский, или у вудутов есть свой? – спросила Соня.
– Язык общий, степь общая. Когда-то давно явились жрецы-сонорхи, обратили вудутов в свою веру, а шамбалы не поддались. С тех пор у вудутов все наоборот. Например, вот Хзэ, о котором я вам рассказывал, он у них учитель, пророк.
– Хзэ по-шамбальски рак. Если язык один, как же тогда? – спросила Соня.
– Очень просто. Слово в этом значении не употребляют, и все. Болезни называют по-русски или по-латыни. Врачи теперь только вудуты. А между прочим, шамбалы как раз были всегда самые искусные лекари. Но об этом нельзя вспоминать.
– Что значит – нельзя? – спросил Дима.
– То и значит. Ни культуры, ни письменности, ни мифологии как бы не существовало. Старики, вроде Дассама, что-то еще помнят.
– То есть был когда-то шамбальский алфавит?
– Конечно. Не всегда же мы пользовались кириллицей. Был алфавит, пять тысяч лет назад, а может, и еще раньше. Писали на глиняных табличках, потом на эбру, вроде египетского папируса, делали из растения какого-то, но секрет утерян. И самих эбру не осталось. Все забрали сонорхи.
– Может, в раскопках что-то обнаружится?
– Не знаю, вряд ли. Остановился маятник.
– Какой маятник?
– Ну, раньше было какое-то движение, что-то менялось. Вудуты и шамбалы воевали, мирились, опять воевали, то одни побеждали, то другие. Маятник качался, а сейчас остановился. Девяносто лет вудуты наверху, шамбалы внизу. Остановился маятник.
– Почему? – спросила Соня.
Фазиль как будто не услышал вопроса. Узкие глаза смотрели сквозь Соню.
– Фазиль, – окликнул его Дима, – но у вас тут живет много ссыльных, из России, из Прибалтики. Они тоже делятся на вудутов и шамбалов?
– Не все. Только если женятся или замуж выходят за местных. – Он поднялся. – Ладно, пора нам. Ждут в бутике. Банкет начинается рано, надо вещи ваши забрать от Эльзы. Пусть пока у меня в багажнике полежат.
– Нам счет не принесли, – сказал Дима.
– Какой счет? Вы гости! Не обижайте Рустамку, у него и так проблемы.
Рустамка вышел проводить их.
– Б-б-буду ждать в-в-вас, к Эльзе н-не в-возвращайтесь. – Он собирался сказать что-то еще, но не получилось или не захотел, потому что за спиной у него маячил официант с лицом китайского болванчика.
* * *Мюнхен, 1922
Дождь затих, но сильно похолодало, ветер рвал из рук огромные черные зонты, которые Федор и доктор Крафт позаимствовали в отеле. Деревья вдоль аллеи скрипели, клонились, с голых веток в лицо летели брызги.
– Я узнал о вас от генерала Данилова, зятя Микки, – сказал доктор. – В Берлине за вами следили люди из «Ледового похода». Слышали о такой организации?
– Да, конечно. Данилов – один из ее руководителей.
– Вот потому они вас и вели. Можно сказать, охраняли. Там еще были наблюдатели, один явился к вам в пансион. Он работает на ЧК. Видите, как много я о вас знаю, – доктор улыбнулся, – это все Павел. Он чудесный человек, умница, рвется воевать с большевиками… Ладно, у нас не так много времени. Расскажите мне о Микки.
– Михаил Владимирович написал вам письмо. Но дело в том, что люди, которые меня сюда отправили, они не знают… Не должны знать… – Федор запнулся и почувствовал, что краснеет.
Доктор тронул его плечо и ободряюще улыбнулся.
– Люди, которые вас отправили, интересуют меня значительно меньше, чем Микки. Ну, где же письмо?
– Я не решился везти его через границу, выучил наизусть.
– И можете пересказать дословно?
– Попробую. – Федор остановился, стал поправлять согнувшуюся спицу зонта.
Руки слегка дрожали, он то и дело оглядывался, прислушивался к шуму ветра, скрипу стволов, шороху веток.
– Закройте зонт, дождь кончился. Не волнуйтесь, мы тут с вами одни.
– «Дорогой Эрни…» – Федор глубоко вздохнул, откашлялся и прочитал все письмо, от начала до конца, без запинки.
Доктор шел рядом, низко опустив голову, слушал молча и потом продолжал молчать еще несколько минут. Достал портсигар, протянул Федору. Ветер задувал спички.
