Мольберт в саду Джоконды - Антон Валерьевич Леонтьев
Чувствуя, что на глаза накатываются слезы, Лиза смотрела, как девица с собачкой вручила ключи Воротыйло, а тот, передав ей пистолет, сказал:
– Держи этих баб на мушке! И Мону тоже – ее в особенности!
Он покосился в сторону нордической блондинки в очках с оранжевой оправой, у которой был такой вид, словно она маялась зубами.
Может, в самом деле маялась.
– «Мона Лиза» моя и только моя! – провозгласил Воротыйло, поочередно вставляя оба ключа в плиту.
Лиза возразила:
– Она не ваша, принадлежит Франции и всему человечеству…
Воротыйло стал одновременно поворачивать оба ключа. Раздался щелчок. Два. Еще один. Три.
Все замерли, а девица с собачкой заявила:
– Пупсик, не тяни!
Собачка тявкнула, а Воротыйло, обхватив плиту руками, вдруг с кряхтением поднял ее. Все уставились на черное отверстие в земле, в которое олигарх запустил свою лапу. Под аханье девицы с собачкой он извлек оттуда тубус, в котором обычно хранят карты или чертежи.
– «Мона Лиза»! – провозгласил он важно, но тут подала голос нордического типа девица в очках с оранжевой оправой:
– «Мона Лиза» не на холсте, который можно свернуть, маслом написана, а на доске из тополя семьдесят семь на пятьдесят три сантиметра. Так что там все что угодно, но только не «Мона Лиза»!
Воротыйло, матерясь, открутил крышку тубуса и вытащил оттуда сверток, который при ближайшем рассмотрении оказался старинной картой.
– Снова шифры! Снова коды! Снова шарады! И эта издевательская надпись «Tua per sempre, ML»! – в исступлении завизжал он, швыряя тубус на землю и поддевая его ногой так, что тот улетел куда-то в темноту. – Мона, давай, разгадывай! Хочу знать, куда ведет эта чертова карта, где находится моя «Мона Лиза»…
Тут он, захрипев, стал оседать на землю, и карта выскользнула из его рук. Блондинка сделала было шаг, намереваясь помочь Воротыйло, но девица с собачкой и пистолетом заявила:
– Сначала карту подбери!
Та покорно исполнила это, а девица, велев блондинке положить карту у ее ног, усадила около нее собачку, велела блондинке присоединиться к Лизе с Барбарой и, наведя на них пистолет, мечтательно сказала:
– Вот бы застрелить вас всех, но, увы, не выйдет!
Блондинка холодно произнесла:
– Юрию Дмитриевичу плохо, думаю, у него от стресса и физического перенапряжения инфаркт или даже инсульт…
Девица горестно вздохнула:
– Сама вижу. Ничего, пусть полежит на траве, это для спины полезно.
И, тронув туфельками на шпильках карту, проронила:
– Да, вы опасные свидетели, но пока нужные. Все равно будете молчать, потому что у вас у всех рыльце в пушку.
– Он умирает! – крикнула блондинка, а девица не без раздражения ответила:
– Мы все умрем, Мона! И если ты будешь действовать на нервы, то умрешь еще раньше пупсика. Мне надо подумать…
Она размышляла минут пять, если не все десять, а потом, приняв решение, сказала:
– Звони в «Скорую» или что у макаронников имеется, ты же на итальянском балакать умеешь. А вы, две овцы, возьмите Юру и отнесите его с травы вон туда, на дорогу. Потому что никто не должен быть в курсе, что мы нашли карту.
Подобрав ее и засунув в сумочку, она взяла на руки собачку и, поглаживая ее, проворковала:
– Мамочка скоро вдовой станет. Мамочка скоро миллиардершей будет…
Лиза
…Стремительно выйдя из палаты, в которой находился Степа, Лиза вздохнула и всхлипнула. Теперь, после перевода из государственной больницы «Питье-Сальпетриер» в частный Американский госпиталь в Париже, причем все расходы взяла на себя Карина, та самая особа с собачкой – и супруга (еще не вдова) олигарха Воротыйло, – молодой человек наконец-то был выведен из состояния искусственной комы.
Только, как и опасались, ничегошеньки из событий, предшествовавших его ранению, он не помнил: ни как они вернулись на рю Франсуа Мирон, ни как он побежал за шампанским, ни как оказался в квартире месье Клода…
Врачи уверяли, что это пройдет, а Лиза думала: не исключено, она бы и не хотела, чтобы прошло.
В полицию она так и не обратилась, хотя хотела: Барбара отговорила ее, а Карина строго-настрого запретила это делать.
– Никакой полиции! – приказала она, когда они на частном самолете возвращались из Милана в Париж, и ее собачка словно в подтверждение этих слов тявкнула. – Только в этом случае я, так и быть, возьму на себя расходы по лечению твоего жениха, которого переведут в Американский госпиталь, лучшую частную клинику Парижа, куда доставят и моего пупсика…
Она вела речь о своем супруге, которого по ее настоянию из миланского госпиталя тем же рейсом перебросили в Париж.
Обведя взором собравшихся в салоне самолета дам, Карина продолжила:
– О том, что знаете и чему стали свидетелями, будете молчать! Иначе…
Она мило улыбнулась, а Лиза поняла, что эта особа пощады не ведает.
Блондинка Мона подала голос:
– Но ты ведь намеренно затянула с вызовом врачей, чтобы…
Карина перебила ее:
– Не твоего ума дело, Мона! Ты должна расшифровать карту, когда я позволю тебе на нее взглянуть. И не забывай, тебя ведь могут в любой момент арестовать за убийство!
Посмотрев на Лизу, она добавила:
– Как и тебя тоже! Мне собрали информацию…
Барбара с вызовом спросила:
– И про меня тоже?
Карина поморщилась.
– Вы, старуха, не лезьте. Итак, все заткнулись и ждут моих приказаний, это понятно?
Собачка, сверкнув бриллиантовым ошейником, тявкнула.
Лиза не знала, ненавидеть ей Карину или благодарить. Наверное, и то, и другое. Степу перевели в Американский госпиталь, и он пошел на поправку. Его до сих пор охраняли полицейские, однако Карине не составило труда сделать так, чтобы Лиза в наряде медсестры, никем не узнанная, навестила его в отдельной шикарной палате.
Степа, ее узнавший, но так, казалось, и не понявший, что она одета как-то странно, жаловался, что болит грудь и в голове все, как в тумане.
А потом спросил, когда они сыграют свадьбу.
Буквально выбежав из палаты и не дав ответа на его вопросы, Лиза, чувствуя, что слезы текут по лицу, продефилировала мимо сидевших на стульях около стены полицейских и свернула в ближайший туалет, чтобы сполоснуть лицо.
Чувствуя, что вовсе не успокаивается, а начинает сильнее реветь, Лиза рвала бумажные полотенца одно за другим, вытирая слезы.
Из туалетной кабинки кто-то вышел, Лиза заметила сестринскую униформу и, прикрывая лицо бумажным полотенцем, шумно высморкалась.
И только когда особа покинула туалет, вдруг поняла, что знает ее.
Это была та самая убийца с внешностью топ-модели, которая выстрелила в Степу и убила месье Клода.
* * *
Неужели она вернулась, чтобы
