Анна Данилова - Пожиратели таланта. Серебряная пуля в сердце (сборник)
– Людочка, успокойся. Я – человек свободный, ты – тоже, как я понимаю. Так чего же нам, честным людям, бояться? Какой у нас номер? Двести пятый… Вот так, почти пришли.
Они поднялись на второй этаж и свернули в длинный красный от ковров и притулившихся к стенам диванчиков коридор, остановились перед высокой дверью с табличкой «205». Замерли на мгновение, осматриваясь. Было очень тихо. Казалось, этаж нежилой, про него забыли. Затем звуки вернулись, Людмила услышала, как шумно, всей грудью, дышит Геннадий, как шуршат бумажные и пластиковые пакеты, как звенят в его руках ключи с блестящей деревянной грушей с вытисненными на ней цифрами, как глухо цокают ее каблучки по вытертому ковру. Они вошли в номер, утопающий в оранжевых сумерках, Геннадий опустил ношу на столик, включил свет, и сразу же все вокруг окрасилось в розовые уютные тона.
– А здесь мило, скажи? Этот номер лучше, чем те, в которых мы бывали раньше…
Он робел и боялся посмотреть на нее, все возился с пакетами, доставая оттуда упаковки с консервами, конфетами, печеньем, затянутыми прозрачной тонкой пленкой апельсинами и абрикосами, виноградом и грушами. Все это внесезонное сокровище было куплено в дорогом магазине, с любовью, с трепетом, с желанием угодить Людмиле, ублажить ее, поднять ей, отчего-то грустной и задумчивой, настроение.
– Гена, постой, не надо, я не хочу ничего есть…
– Да ты просто нервничаешь, так же, как и я… Мы же с тобой как предатели были раньше, правда? А сейчас все изменилось. И ты – свободная женщина.
Наконец он повернулся к ней, приблизился, лицо его пылало, темные глаза увлажнились.
– Люда, ну давай снимай пальто, ты что, так и будешь стоять? Здесь тепло, натоплено, здесь вообще хорошо.
Он принялся расстегивать пуговицы на ее одежде, потом усадил в узкой шерстяной юбке и вязаной красной кофточке на диван, опустился перед ней на колени и начал расстегивать «молнию» на сапоге. Руки его заскользили по гладкому нейлону чулка.
– Ты даже представить себе не можешь, как же я обрадовался, когда услышал по телефону твой голос… Я просто чуть с ума не сошел. Думал, что уже больше никогда не увижу тебя, что у тебя кто-то есть… Но ты позвонила, попросила о встрече! Господи, Люся, ты потрясающая женщина! Красивая и сильная. Как же я хочу, чтобы ты согласилась выйти за меня…
– Гена, подожди… Ты не о том сейчас говоришь…
Геннадий, сняв сапоги, уложил ее на диван и принялся целовать кофточку, руки, волосы, щеки, губы, глаза. Потом поднял ее на руки и понес в спальню, где бережно опустил на кровать.
– Конфеты потом, хорошо?
Она зажмурилась, чувствуя, как он задирает ее юбку, как его руки скользят по ее бедрам.
– Гена, я не готова, понимаешь? Не готова!
Она вдруг резко поднялась и схватила его за обезумевшие руки, впилась в них мертвой хваткой.
– Гена, пожалуйста, не надо!
Но он, казалось, не слышал ее. Одной рукой он поймал обе ее руки и с силой сжал, придавил к подушке над головой. В это время его вторая мощная рука снова оказалась под юбкой, он рывком принялся стягивать с нее чулки, трусики. Она в какой-то момент погрузилась в стыдливое леденящее оцепенение и, словно парализованная, не могла проронить больше ни звука, чувствуя, как мужчина овладевает ею, как проникает в нее, грубо, жестоко, по-хозяйски. А чего она ждала? Разве она не понимала, чего хочет от нее этот огромный и сильный да к тому же еще и влюбленный в нее мужчина? Он хочет, чтобы она принадлежала ему. Чтобы он мог вот так, в любое время дня или ночи, задрать юбку и изнасиловать ее. А взамен он сделает ее официальной женой, подарит золото, деньги, шубы, машины…
Она и сама не могла понять, почему в последнее время близость с мужчиной, неважно с каким, доставляет ей боль и мучение. Она была молодой здоровой женщиной, так и не научившейся получать удовольствия от физической любви. Нежный и деликатный Арсенин был для нее недостаточно мужественен, ей всегда казалось, что ему не хватает каких-то качеств, присущих животным, самцам. Пожалуй, ей хотелось от него грубости и какой-то дерзости, смелости. Бобров же, наоборот, был слишком уж зверем, и это тоже отталкивало ее от него. К тому же она успела изучить его за то время, пока была его любовницей, и знала, что мужчина он темпераментный, ненасытный, и исполнять супружеский долг ей придется каждый день, если не чаще. Это было единственным препятствием в предлагаемом ей браке, и не так-то просто ей было на него решиться. Разве что заставить себя взглянуть на эту сторону любви каким-то другим, новым взглядом? Все-таки он так любит ее и так богат… К тому же он, судя по всему, однолюб, а это значит, что не станет ей изменять.
…Она открыла глаза. Над ее головой раскачивалась роскошная гроздь черного винограда. Взгляд мужчины, склонившегося над ней, был исполнен благодарности.
– Господи, Люда, как же я люблю тебя… – сказал Геннадий, лаская ее щеку спелыми темными ягодами.
– Гена, я боюсь… – прошептала она, и слезы градом покатились по ее щекам. – Я очень боюсь. Мне страшно…
Взгляд ее заметался по гостиничной комнате, словно ища выхода. Ее всю затрясло.
– Гена, мне страшно, ты понимаешь, нет?
Она сделала резкое движение, чтобы встать, но его сильная рука сдержала этот порыв.
– Людочка, что случилось? Чего ты боишься?
– Гена, мне надо с тобой поговорить…
Она села на постели, укуталась одеялом так, что видна была только голова с растрепанными волосами. Людмила хлопала глазами и никак не могла собраться с мыслями.
– Послушай, только прошу тебя быть откровенным, от этого слишком многое зависит в нашей с тобой жизни.
А мысленно твердила: «Господи, помоги! Господи, помоги!»
– Помнишь, тогда, давно, год тому назад, я сказала тебе, что была бы счастлива, если бы в моей жизни не было Стеллы.
– Ну, наверное, помню… А что? Сейчас же ее нет, и ты должна была бы успокоиться.
– Гена, ты сказал мне, что решишь эту проблему… или что-то в этом духе. Скажи, это ты ее… там, в гимназии?
Геннадий отстранился от нее и какое-то время смотрел словно сквозь нее, в невидимое человеку пространство. Вероятно, в этот момент в его голове, шурша кинолентой памяти, мелькали кадры годичной давности: где он был, о чем с ней говорил, когда точно и где все это происходило.
– Вспоминай. Ты пришел тогда ко мне, думал, что я одна, ты настаивал, и я, чтобы остудить тебя, начала говорить про Стеллу, про то, как она отравляет мне жизнь, как раздражает… Ты накануне привез мясо, и Дима сказал, чтобы я отложила Стелле ее долю… Меня это просто взбесило, я сказала ему, что у нее должна быть своя семья, и ее муж, а не брат, должен заботиться о ней, что она уже взрослая девочка и хватит ее уже опекать, обеспечивать мясом!
– Да-да, я вспомнил этот день. Ты действительно говорила про Стеллу…
– И ты сказал, что решишь эту проблему, а потом, чуть ли не на следующий день, случилось то, что случилось… Стеллу убили.
В этот момент раздался звонок, и Людмила буквально подскочила на кровати – настолько резко и несвоевременно он прозвучал. Геннадий взял телефон с ночного столика и передал ей. На дисплее высветился хорошо знакомый ей номер: это была Валя, уборщица из пирожковой.
– Да, Валюша, привет! Что-нибудь случилось?
Валентина ей практически никогда не звонила – незачем было. А вот Людмила названивала ей время от времени, прося выполнить какие-то мелкие поручения. Валя одна воспитывала маленьких близнецов, и Людмила, чтобы не унизить личными денежными подачками, давала ей возможность подработать: сходить на рынок за продуктами, привезти вещи из химчистки, встретить Гришу из школы, поехать с Гришей на лечебные процедуры в поликлинику… Валя была ей бесконечно благодарна за этот пусть и небольшой, но приработок.
– Люда, здесь был молодой такой, симпатичный парень, сказал, что он помощник адвоката, занимается расследованием убийства Стеллы, вашей золовки. Расспрашивал шефа о тебе, а я все слышала… – Люда окаменела. – …Работали ли вы пятнадцатого августа прошлого года, то есть были ли на работе… Я мыла полы в коридоре и все слышала. Хозяин сказал, что не может помнить, что происходило здесь год тому назад, и вспомнить это нереально. Потом этот парень начал расспрашивать что-то о гладильной машине, не знает ли кто из персонала, покупали ли вы эту машину в прошлом году, может, кто-то что-то и вспомнит, потому что именно в тот день… Я вообще в шоке, не понимаю, почему их так заинтересовала гладильная машина…
– Так, Валя, стоп, – пришла в себя Людмила. – Все нормально. Спасибо, конечно, что ты позвонила. Но у них работа такая – все проверять. Они всех проверяют. Ты же знаешь, я не любила Стеллу…
Она сделала страдальческое лицо, словно у нее заболел зуб, и посмотрела на наблюдающего за ней Геннадия. Он же глядел на нее с тревожной нежностью, боясь проронить слово.
