Иван Сербин - Сердце дьявола
– Все, – сказал Лева и заперхал кашлем. – Все кончилось. Вызовите милицию и… – он снова закашлялся. – И «Скорую». Скажите: у нас здесь труп.
– Вы убили его? – почти неслышным шепотом спросила Маринка.
– Иначе он убил бы меня. Звоните, я пойду… включу свет… Лева побрел к двери. Выйдя на площадку, оперативник открыл щиток. Главный рубильник был повернут в положение «выкл.». Боря не стал утруждать себя выкручиванием пробок. Лева щелкнул рубильником, закрыл щиток, шагнул в темную прихожую. Из комнаты лился свет торшера, и в этом свете оперативник краем глаза заметил силуэт человека. Тот стоял, прижавшись спиной к двери, держа в руке нож. Лева просто прошел мимо него в темноте. Он опустил руку за пистолетом, и в эту секунду человек полоснул его ножом по горлу. Оперативник захрипел, схватился за шею, пытаясь зажать рану. Странно, он почти не чувствовал боли. Совсем немного. Зато чувствовал, как течет по пальцам его собственная обжигающая кровь. Лева попытался вдохнуть. Вместо воздуха в легкие попала кровь. Диафрагма сократилась, выталкивая влагу из альвеол. Последнее, что увидел Лева, это фонтан крови, вылетающий вместе с остатками воздуха из его перерезанной трахеи.
***Боря с удовольствием посмотрел, как упал оперативник. Усмехнулся. Присев на корточки, он принялся вытирать окровавленное лезвие о штанину Левиных джинсов, бормоча громко:
– Тук, тук, тук. Кто пришел? Э-эй, маленькая поганая сучка, ты слышишь меня? Было три, стало две! Он знал, что она слышит. Ему ничего не стоило отыскать эту шлюху и расправиться с ней. Но, раз уж он решил переиграть их, то надо сделать это по всем правилам. Строго по плану. Иначе его выигрыш не будет стоить и ломаного гроша.
– Тук, тук, тук, я иду… Боря выпрямился и направился в комнату.
***– Мишку-то? Газеева? Помню. Как не помнить. Обязательно. – Разбитной, веселый бородач оскалился в тридцать два зуба. – Мы же с ним учились в институте, в одной группе. Через парту сидели. Потом здесь вместе работали. Четыре года. Инженер толковый. Звезд с неба, конечно, не хватал, но мозгой шевелить умел, а это уже немало. По нынешним-то временам. Волин и Саша стояли в кабинете известного здания на Шаболовке. Комната оказалась сплошь заставленной разнообразной электроникой. Честно говоря, столько аппаратуры в одном месте Волин видел впервые в жизни.
– Нравится? – спросил бородач. – Мне тоже, – и заржал могильно, сраженный собственной остротой.
– А вы когда в последний раз видели вашего приятеля? – поинтересовался Саша, тоже оглядываясь не без любопытства.
– Мишку-то? Да месяца два назад. Он забегал по делу, – бородач присел к небольшому столику, заваленному платами, пестрыми детальками, микросхемами. Здесь же, на столе, громоздился включенный компьютер, на экране которого моргала недоигранная партия «Линий». Бородач лениво передвинул пару шариков и развернулся к гостям. – Побыл часок. Про бизнес свой рассказал. К себе звал. В банк. У них там техники много. Тоже ремонтировать кому-то надо. Хорошие деньги предлагал.
– Отказались?
– Здесь интереснее. А на жизнь мне и так хватает. Пока безлошадный. В смысле, бессемейный. Вот женюсь, тогда, может, и приму предложение. Там видно будет.
– А что за дело, если не секрет? – спросил Волин.
– Что?
– Вы сказали, что Михаил заходил к вам по делу.
– А, да, верно. По делу. Да, ерунда, пустяк. Запись ему надо было одну подчистить. То ли с подругой он беседовал по телефону. То ли с любовницей. Записал, да шумновато получилось. Подчистили маленько. Сказал: на память. Было что оставлять, – бородач снова заржал.
– Голос у этой подруги-любовницы какой был?
– Ну-у-у-у, ребята. Такие вопросы… Это вам у Мишки лучше спросить. Захочет – расскажет.
– Товарищ, – вдруг с неприкрытой злобой подступил к бородачу Саша. – Мы к вам не потрепаться по-дружески пришли. – В глазах у него зажегся неприятный огонь, которого Волину раньше видеть не приходилось. – И вы будете отвечать на наши вопросы, независимо от того, нравятся они вам или нет. Понятно? – Пораженный внезапной агрессивностью оперативника, бородач растерянно взглянул на Волина, затем на Сашу. – Я, кажется, задал вопрос!
– Понятно, понятно, – разом стирая улыбку с губ, ответил бородач.
– Хорошо, что понятно. А теперь отвечайте, и живенько. Какой голос был у его любовницы?
– Низкий. С хрипотцой. Контральто.
– Хорошо. Что-нибудь еще он просил? Бородач криво усмехнулся:
– Стиральную машину починить.
– Пошутите еще раз, – твердо пообещал Саша, – отправитесь в КПЗ за мелкое хулиганство. Вместо аппаратуры своей будете заниматься уборкой улиц. В течение двух ближайших недель. Так понятнее? – Бородач промолчал. – О чем еще он вас просил?
– Фразу ему разложить.
– Что за фразу? И как разложить?
– «Я тебя ненавижу», – угрюмо ответил бородач.
– Ух, – прищурился Саша. – Кого это он так?
– С магнитофонной записи, – продолжал бородач. – Женский голос. То же самое контральто. Через синтезатор и еще… там… короче, через кое-какую аппаратуру. Да ну. Просто клюнуло ни с того ни с сего. В порядке бреда.
– А вы не спросили, зачем ему это нужно?
– Да ему подруга наговорила, когда они поссорились. А он, как аппаратуру увидел, давай, говорит, фразу перемонтируем. Задом наперед пустим, или звуки местами поменяем. Вроде розыгрыша. Чтобы смешно было. Разложили на звуки, перемонтировали. Возились целый час. Получилась фигня какая-то. Не смешно. Выбросили. Все.
– Для розыгрыша это как-то чересчур, вы не находите? – спросил Волин.
– У богатых свои причуды. И потом, слово «розыгрыш» каждый понимает по-своему. Одни по телефону незнакомым людям хамят, другие – фразы монтируют. Кому что нравится.
– Раскладка на звуки у вас осталась?
– Есть, по-моему, в компьютере. Сейчас посмотрю, – бородач пощелкал клавишами, запуская нужную программу и загружая файлы. – Вот она. На экране возникла картинка: динамик, под ним черная полоса, на которой выделялась ярко-желтая дорожка, сплошь состоящая из островерхих шпилей. Под черной полосой – серые клавиши, обозначенные непонятными значками.
– Можно разложить на отдельные звуки, – пояснил бородач, – и поменять их местами в произвольном порядке. Можно сделать голос выше или ниже. Разные «примочки» есть.
– А распечатать это… этот график можно? – спросил Волин.
– Почему нет? Тут все можно. – Бородач пощелкал клавишами. Стоящий на соседнем столике принтер загудел, выплевывая лист. – Хотите – возьмите на память.
– Ножницы есть? – спросил Саша.
– Конечно. Бородач протянул ножницы. Оперативник аккуратно обрезал «график», срезая мелкие «зубцы» и оставляя только самые мощные «провалы» и «пики».
– Семь, – констатировал он.
– Естественно, – согласился бородач. – По количеству слогов. Так всегда и бывает. Саша достал из кармана карту Москвы, развернул ее, наложил сверху «график», спросил, не оборачиваясь:
– Михаилу вы тоже такую распечатали?
– Да, принтер проверяли.
– Понятненько, – оперативник все подгонял и подгонял картинку, пока самый первый пик не пришелся на нужную точку. – Так. Тютелька в тютельку. Ладожская – Пашина – Лера – Галло – Наташа. Все сходится. Остались еще две точки. Черт, карта слишком мелкая. Проектор бы сюда и карту покрупнее. Раз в десять. А лучше в двадцать.
– А лучше бы он нам на месте все показал, – заметил, словно между делом, Волин.
– Неплохо было бы.
– Давай пока хотя бы район.
– Шестая точка – проспект Мира. Сухаревская площадь. Здесь здоровый участок накрывает. Панкратьевский переулок, часть Сретенки. Хрен его знает, где он тут появится.
– А седьмая?
– Волгоградский проспект, в районе метро «Пролетарская».
– Знаю те места. Живу там. И, кажется, Рибанэ снимала у нас в доме квартиру.
– Вот там-то он скорее всего и объявится.
– Понял. – Волин пожал руку бородачу. – Спасибо. Вы нам очень помогли. Тот покосился на Сашу, мотнул головой:
– Да ерунда. Не стоит благодарности.
– Стоит, стоит, – Саша тоже пожал ему руку. – Хорошо, что ты эту схемку догадался приберечь. Молодец. Хвалю. И непонятно было, то ли серьезно он говорит, то ли издевается. Когда Волин и Саша вышли, бородач вздохнул, вновь устроился за столом, запустил игрушку и пробормотал себе под нос:
– Во работенка. Не пыльная. Знай себе с бумажками ковыряйся. Так им за это еще и деньги платят…
***Маринка пришла в себя всего на несколько секунд. Она почти ничего не чувствовала, и это ощущение неуправляемости собственным телом было ужасным. Невозможность пошевелить ни рукой ни ногой, невозможность открыть глаза, невозможность говорить. Лицо превратилось в мягкую восковую маску. Слишком мягкую. Мышцы – как желе. Единственное, что она могла, – слышать и этим цепляться за окружающую ее действительность. Хотя, если уж быть до конца откровенной, не совсем понимала, зачем это ей. Вокруг, в чернильной темноте, плавали призрачные голоса. Привидения, бестелесные, воздушные, обсуждали ее будущее, тихо разговаривая где-то совсем рядом, почти над ухом:
