Heлe Нойхаус - Белоснежка должна умереть
— А кто сделал?
— Это мой муж во всем виноват. — Ее блуждающий взгляд на секунду коснулся Боденштайна, потом опять устремился куда-то в пустоту. — Йорг ведь хотел вытащить девчонку оттуда, а муж запретил, мол, так будет лучше… Он потом поехал туда, положил на бак плиту, а сверху насыпал земли.
— Зачем он это сделал?
— Чтобы покончить с этой историей. Эта Лаура перековеркала бы мальчишкам всю жизнь. А из-за чего? Из-за ерунды… Ну, побаловались. Ничего страшного не случилось.
Боденштайн не верил своим ушам.
— Эта маленькая потаскушка хотела заявить на своих же друзей. Хотя сама во всем была виновата. Она весь вечер провоцировала парней. — Марго Рихтер без всякой связи вдруг перешла от прошлого к настоящему. — Все было нормально, так нет же — этому Йоргу обязательно нужно было, чтобы все узнали, что случилось! До чего же глупый!
— Просто у вашего сына есть совесть, — холодно произнес Боденштайн и поднялся. Все его сочувствие к этой женщине мгновенно исчезло. — Ничего не было «нормально»! Наоборот! То, что сделал ваш сын, — не детская шалость. Изнасилование и пособничество убийству — это особо тяжкие преступления.
— Подумаешь! — презрительно махнула рукой Марго Рихтер и покачала головой. — Все уже быльем поросло… — продолжала она с горечью. — И тут они вдруг наложили в штаны от страха, потому что, видите ли, опять появился Тобиас! Да если бы они заткнулись и молчали, эти… эти трусы несчастные, никто никогда ничего бы не узнал!..
* * *Надя фон Бредо равнодушно кивнула, когда Пия сообщила ей, что ее алиби на тот субботний вечер проверили и оно не вызывает сомнений.
— Очень хорошо. — Она посмотрела на часы. — Значит, я могу идти?
— Нет. — Пия покачала головой. — У нас к вам еще несколько вопросов.
— Ну что ж, не стесняйтесь.
Надя в упор смотрела на Пию с выражением скуки и, казалось, с трудом подавляла желание зевнуть. В ее поведении совершенно не было признаков нервозности. Пия не могла отделаться от ощущения, что та играет определенную роль. Какова же была настоящая Натали, скрывавшаяся за красивым, безупречным фасадом искусственного персонажа Нади фон Бредо? Была ли эта Натали еще жива или уже давно умерла?
— Почему вы попросили Йорга Рихтера в тот вечер пригласить к себе Тобиаса и как можно дольше задержать его в гостях?
— Я беспокоилась за Тоби, — ответила та не задумываясь. — Он не извлек уроков из того нападения в сарае. И я просто хотела, чтобы он был в безопасности.
— Неужели? — Пия раскрыла папку с материалами и отыскала отрывок из дневника Амели, переведенный Остерманном. — Хотите послушать, что Амели написала о вас в своей последней записи?
— Ну, вы же все равно это сейчас зачитаете. — Надя закатила глаза и закинула ногу за ногу.
— Верно. — Пия улыбнулась. — «Как эта белокурая кукла бросилась на Тобиаса! Даже странно… А как она посмотрела на меня! Просто чуть не лопнула от ревности. У Тиса глаза на лоб вылезли от страха, когда я только упомянула ее имя. Нет, с ней что-то не так…»
Пия подняла голову.
— Вас не устраивало, что Амели была так близка с Тобиасом, — сказала она. — Вы приставили к нему Йорга Рихтера в качестве надсмотрщика, а сами позаботились о том, чтобы Амели исчезла.
— Чушь собачья!..
Равнодушное выражение покинуло лицо Нади. Ее глаза загорелись злостью. Пия вспомнила слова Йорга Рихтера о том, что в ней уже тогда было что-то такое, что внушало страх даже парням. А еще он сказал, что она «ни перед чем не остановится».
— В вас заговорила ревность, — продолжала Пия. — Возможно, Тобиас рассказывал вам, что Амели иногда бывает у него. Вы просто испугались, что между ними что-то есть. Если уж на то пошло, фрау фон Бредо, вы ведь не могли не заметить, что Амели очень похожа на Штефани Шнеебергер. А Тобиас по-настоящему любил Штефани.
Надя фон Бредо подалась вперед.
— Что вы знаете о «настоящей любви»?.. — почти шепотом произнесла она, драматически понизив голос и широко раскрыв глаза, как будто получила указание режиссера. — Я люблю Тобиаса, сколько себя помню. Я ждала его десять лет. Ему нужна была моя помощь и моя любовь, чтобы вернуться к жизни после тюрьмы.
— Боюсь, что вы заблуждаетесь. Ваша любовь явно не основана на взаимности, — уколола ее Пия и с удовлетворением отметила, что попала в самую точку. — Если вы даже на двадцать четыре часа боитесь оставить его одного…
Надя фон Бредо сжала губы. Ее красивое лицо на секунду исказилось.
— Наши отношения с Тобиасом вас не касаются! — резко ответила она. — И вообще — что означают эти идиотские расспросы о том субботнем вечере? Меня там не было, и где эта девчонка, я не знаю. Все. Точка.
— А где сейчас ваша «настоящая любовь»? — не унималась Пия.
— Представления не имею. — Надя, не мигая, со злостью смотрела ей прямо в глаза. — Я хоть и люблю его, но в няньки к нему не нанималась. Итак, я могу идти?
Пия почувствовала отчаяние. Ей никак не удавалось доказать причастность Нади фон Бредо к исчезновению Амели.
— Вы, явившись к фрау Фрёлих, выдали себя за сотрудника полиции, — вступил в разговор Боденштайн, сидевший на заднем плане. — Это называется «незаконное исполнение функций должностного лица». Вы похитили картины, которые Тис дал Амели на хранение. А потом вы подожгли оранжерею, чтобы исключить появление других картин.
— Я признаю, что воспользовалась служебным удостоверением сотрудника полиции и париком из реквизитной мастерской, чтобы найти картины в комнате Амели, — ответила Надя, не повернувшись на его голос. — Но оранжерею я не поджигала.
— Что вы сделали с картинами?
— Я разрезала их на мелкие куски и пропустила через шредер.
— Понятно. Потому что они изобличили бы вас как убийцу. — Пия достала из папки фотокопии картин и положила их перед ней на стол.
— Как раз наоборот. — Надя откинулась на спинку стула и холодно улыбнулась. — Эти картины доказывают мою невиновность. Тис действительно гениальный наблюдатель. В отличие от вас. Для вас же все зеленые цвета одинаковы. И короткие волосы тоже. Посмотрите внимательней на человека, который убивает Штефани. И сравните его с человеком, который наблюдает за изнасилованием Лауры. — Она подалась вперед, посмотрела на картины и ткнула пальцем в одну из фигур. — Вот, смотрите. У человека на картине со Штефани однозначно темные волосы, а там, где изображена Лаура, у него гораздо более светлые и к тому же вьющиеся волосы. А еще я должна вам объяснить, что в тот вечер чуть ли не каждый второй был в такой вот зеленой футболке с символикой Кирмеса. На ней еще было что-то написано, если мне не изменяет память.
Боденштайн сравнил обе картины.
— Да, вы правы, — согласился он. — Но кто же тогда этот другой?
— Лаутербах, — ответила Надя, подтвердив то, в чем Боденштайн и сам уже был уверен. — Я стояла во дворе, за сараем, и ждала Штефани. Хотела поговорить с ней о роли Белоснежки. Ей на эту роль было наплевать. Она ей нужна была только для того, чтобы легально проводить больше времени с Лаутербахом.
— Минутку, — прервал ее Боденштайн. — Господин Лаутербах утверждает, что лишь один раз имел половой контакт со Штефани. А именно — в тот вечер.
— Врет! — фыркнула Надя. — У них был настоящий роман, все лето, хотя официально она была с Тоби. Лаутербах сходил от нее с ума, и ей это очень нравилось… Так вот, я стояла во дворе, у сарая, когда Штефани вышла из дома Сарториусов. Только я хотела с ней заговорить, как появился Лаутербах. Я спряталась в сарае и сначала глазам своим не поверила, когда они тоже вошли внутрь и занялись сексом на сене, в метре от меня. У меня не было возможности незаметно уйти, и мне пришлось все это наблюдать целых полчаса. Да еще и слушать, как они насмехались надо мной!
— И вы, разозлившись, после этого убили Штефани, — закончил за нее Боденштайн.
— Не угадали. Я сидела тихо. Лаутербах вдруг заметил, что, трахаясь, посеял где-то свои ключи от дома. Он в панике, чуть не плача, ползал на четвереньках по сену и искал их. Штефани стала над ним смеяться. И тут он вдруг взбеленился… — Надя ядовито рассмеялась. — Он страшно боялся свою жену. Они ведь жили на ее бабки, и дом тоже принадлежал ей. А он был всего-навсего жалкий, похотливый учителишка, который только перед своими учениками корчил из себя супермена. А дома молчал в тряпочку, поджав хвост!
Боденштайн судорожно сглотнул. Ему все это кое-что напомнило. У Козимы были деньги, и его мнение мало что значило. И сегодня утром, когда он это осознал, он готов был ее убить.
— В какой-то момент Штефани тоже разозлилась. Она, наверное, представляла себе их отношения более романтично, а тут увидела своего трусливого Ромео во всей его бюргерской красе. Она предложила позвать его жену, чтобы та помогла ему искать ключи. В шутку, конечно. Но Лаутербаху уже было не до шуток. Штефани, наверное, была уверена, что контролирует ситуацию. Она все дразнила и дразнила его, даже пригрозила рассказать об их связи его жене. В общем, довела его до белого каления. И когда она захотела выйти из сарая, он не пустил ее. Они стали бороться друг с другом, она плюнула ему в лицо, а он надавал ей пощечин. Штефани рассвирепела по-настоящему, и Лаутербах понял, что она и в самом деле может пойти к его жене и все ей выложить. Он схватил домкрат — первое, что попалось под руку, и ударил ее по голове. Три раза.
