Камилла Лэкберг - Вкус пепла
— Вполне, — кивнул тот. — Я побуду столько, сколько понадобится.
Патрик поцеловал Эрику в щеку и нежно погладил Майю. Затем поднял с пола комбинезон девочки, надел куртку и отправился в путь, надеясь вернуться домой как можно скорее.
~~~
Гётеборг, 1954 год
Агнес вздохнула про себя: девочка оказалась безнадежна. Сколько надежд она на нее возлагала, какие с ней были связаны мечты! Маленькой она выглядела очаровательно, а благодаря темным волосам легко сходила за ее дочь. Агнес решила назвать ее Мэри: во-первых, это должно было напоминать всем о ее особом положении как человека, несколько лет прожившего в Штатах, а во-вторых, это красивое имя для милого ребенка.
Но через несколько лет с девочкой вдруг что-то произошло. Она начала раздаваться во все стороны, и ее прелестные черты заплыли толстым слоем жира. Агнес смотрела на это с отвращением. Уже в четыре года ляжки у девчонки раздулись, а щеки обвисли, как у сенбернара, но отвадить ее от обжорства невозможно было никакими силами. Видит бог, Агнес очень старалась, но никакие средства не действовали. От нее прятали еду под замок, но Мэри, словно крыса, всегда ухитрялась унюхать ее, чтобы набить себе живот, а сейчас, в десять лет, это была просто гора сала. Часы, проведенные в подвале, кажется, нисколько не привели ее в чувство, даже напротив — она возвращалась оттуда еще более голодной.
Агнес этого просто не понимала. Сама она всегда придавала огромное значение внешности, не в последнюю очередь потому, что именно благодаря ей добивалась в жизни того, чего хотела. Ей казалось непостижимым, чтобы кто-то сознательно мог разрушать себя таким образом.
Порой она жалела о своем порыве, под влиянием которого когда-то решила забрать с собой девочку, подобранную на пристани Нью-Йорка. Но лишь отчасти. В сущности, ее расчет оправдался: никто не мог устоять перед богатой вдовой с прелестной маленькой дочуркой, и всего за каких-то три месяца она нашла мужчину, который смог обеспечить ей достойный образ жизни. Оке приехал во Фьельбаку в июле, чтобы недельку там отдохнуть, и Агнес так ловко удалось его подцепить, что уже после двух месяцев знакомства он сделал ей предложение. В милой скромной манере она дала ему согласие, и после церемонии бракосочетания, прошедшей без лишнего шума, переехала с дочкой в Гётеборг, где у него имелась большая квартира на улице Васагатан. Дом во Фьельбаке снова был сдан в аренду, и Агнес облегченно вздохнула, что вырвалась наконец из той изоляции, которая была неизбежна в ограниченном кругу провинциального городка. Кроме того, ей чрезвычайно досаждали постоянные напоминания окружающих о ее прошлом. Столько лет миновало, но Андерс и его мальчики еще были живы в памяти обитателей городка. Агнес никак не могла понять эту потребность людей неустанно ворошить былое. Одна дама даже имела наглость спросить у нее, не страшно ли ей жить в доме на том месте, где погибла ее семья. Но к тому времени Оке уже крепко сидел у нее на крючке, так что она позволила себе проигнорировать это высказывание — повернулась к собеседнице спиной и удалилась, оставив ту без ответа. Агнес понимала, что об этом случае будут судачить, но это уже не играло для нее никакой роли. Она достигла своей цели. Оке занимал видный пост в страховой компании и мог обеспечить ей жизненные удобства. Правда, он был не любитель светской жизни, но под ее руководством скоро изменится. Агнес мечтала о том, чтобы после стольких лет наконец-то снова очутиться в центре блестящего празднества. Будут танцы, и шампанское, и нарядные платья, и драгоценности, и больше уж никто у нее этого не отнимет. Она успешно вычеркнула из памяти свое прошлое, и теперь от него оставалось лишь ощущение неприятного полузабытого сна.
Но жизнь вновь сыграла с ней злую шутку. Блестящих празднеств ей выпало не много, и она отнюдь не купалась в роскоши. Оке оказался завзятым скрягой, и ей пришлось сражаться с ним за каждый эре. Вдобавок он весьма некрасиво выразил откровенное разочарование, когда спустя полгода после женитьбы пришла телеграмма, в которой сообщалось, что все средства, доставшиеся Агнес по наследству от покойного мужа, к сожалению, пропали, поскольку управляющий неудачно вложил их. Телеграмму она, разумеется, послала себе сама, но очень гордилась великолепно разыгранным представлением — включая финальный обморок. Она не рассчитывала, что Оке так бурно на это отреагирует, и заподозрила, что ее придуманные богатства сыграли в его сватовстве гораздо большую роль, чем ей казалось поначалу. Но что сделано, то сделано, обоим пришлось с этим смириться и постараться по возможности как-то поладить.
Поначалу она испытывала лишь смутное раздражение от его жадности и вялой бездеятельности. Ему ничего было не надо: только бы сидеть дома вечер за вечером, съесть обед, который подадут на стол, почитать газетку и к девяти завалиться спать. В первое время после свадьбы он каждый раз тянулся к ней в постели, но теперь это, к ее облегчению, стало случаться реже, не более двух раз в месяц — всегда при выключенной лампе. Он даже не давал себе труда снять пижамную куртку. Однако Агнес заметила, что наутро после этого ей все же легче удается вытрясти из него немного деньжат, и она никогда не упускала такого случая.
Однако с годами ее раздражение перешло в ненависть, и она стала прикидывать, каким орудием на него можно воздействовать. Заметив, что Оке все больше привязывается к девочке, она поняла, что наконец-то нашла. Агнес знала, что муж очень не одобряет ее систему наказаний, но также то, что он боится конфликтов и слишком слаб, чтобы вступиться за Мэри. Но особое наслаждение ей доставляло настраивать девочку против него.
Она прекрасно видела, как страстно девочка желает внимания и нежности, и понимала, что если давать ей желаемое, одновременно по каплям вливая в уши ядовитую ложь об Оке, то можно будет видеть, как яд проникает и укореняется в детской душе. А далее останется лишь спокойно ждать, следя за тем, как этот яд начнет действовать.
Бедный Оке не мог понять, чем провинился. Он только видел, как девочка все больше отдаляется от него, и не мог не заметить презрения в ее глазах. Он, конечно, подозревал, что это дело рук Агнес, но так и не смог определить, каким образом она внушила дочери настоящее отвращение к нему. Он пытался при всякой возможности поговорить с Мэри и даже купить ее привязанность, подсовывая тайком сласти, которые, как он знал, она так любила. Однако все это на нее не действовало, она неумолимо отдалялась, и чем больше становилось это расстояние, тем больше он ожесточался против жены. Через восемь лет после свадьбы Оке уже ясно понимал, какую совершил ошибку, но у него не хватало энергии исправить ее. И хотя девочка его совершенно не признавала, он знал, что является для нее единственной опорой. Невозможно предсказать, что сделает с ребенком его жена, если он уйдет из их жизни. Никаких иллюзий относительно ее истинной натуры он уже не питал.
Агнес все это понимала. Ее интуиция доходила порой почти до ясновидения, и мысли окружающих она читала, как открытую книгу.
Сидя перед туалетным столиком, она приводила себя в порядок. Втайне от Оке у нее уже полгода был страстный роман с одним из его ближайших друзей. Она уложила в прическу свои черные волосы, в которых до сих пор не было никаких признаков седины, легонько тронула себя духами за ушами, на запястьях и в углублении на груди. На ней было черное шелковое белье с кружевами, подчеркивавшее стройность ее фигуры, которой могли бы позавидовать молоденькие девушки.
Она радовалась предстоящему свиданию, которое, как всегда, должно было состояться в отеле «Эггерс». Пер-Эрик, в отличие от Оке, был настоящим мужчиной и, к удовольствию Агнес, уже поговаривал о том, чтобы развестись со своей женой. Она была не столь наивна, чтобы безусловно верить в подобные обещания женатого мужчины, но знала, что, на свою беду, он чрезвычайно дорожит ее талантами в постели и что его толстенькая супружница не идет с ней в этом отношении ни в какое сравнение.
Оставалась одна проблема — Оке. Мозг Агнес работал на полных оборотах.
В зеркале отразилось толстощекое лицо дочери, которая смотрела на нее голодным взглядом.
~~~
Мартин давно поменял одежду, долго мылся под душем, но после вчерашнего ему все еще чудился запах рвоты. Выезд на самоубийство, а затем звонок Патрика, который рассказал ему о нападении на Майю, потрясли его и наполнили чувством бессилия. Откуда-то вдруг появилось столько разных нитей, случилось столько необъяснимых событий, что он уже ничего не мог понять и не мог придумать, как размотать этот запутанный клубок.
Перед кабинетом Патрика он засомневался, застанет ли того на работе после вчерашнего, но долетевший из кабинета звук подсказал ему, что Патрик, несмотря ни на что, снова на месте.
