Неизвестен Автор - Бессонный патруль (Сборник)
- А я тебя запомнил, - нервно повернулся бандит к Булатову.
- Что-либо запоминать тебе уже поздно, - проговорил майор.
Ю. РОЖИЦЫН
* * *
ЧАСТЬ 4
Лично ответствен
"И У МЕНЯ БЫЛ ПАПА..."
Он тихо бредет по проезжей части улицы. Тяжелые ботинки утопают в пыли. Улыбается, глядя по сторонам, останавливается, оборачивается назад. К чему он присматривается, понять трудно. Столовая, магазин, библиотека.
Все обыкновенно. Запыленные стены. Однообразные крыши. И улица нараспашку, как степь, широкая и неуютная,
Остановился против магазина. Новая вывеска: Промтовары. Он удивленно уставился на нее, что-то вспоминает или силятся вспомнить. Но буквы молчат. Он едва заметно хмурится. Глубокий шрам, пересекающий левую щеку, подергивается.
Ботинки снова запылили.
Следом бегут мальчишки, на он их не замечает.
В конце улицы вдруг остановился, застыл, как вкопанный. Отыскивая что-то глазами, бегло посмотрел кругом и задержал взгляд на невысоком, сиротливо стоящем карагаче.
Карагач изувечен. Ему достается от местных мальчишек. Сорванцы прибегают сюда с гнутыми гвоздями и железками, выпрямляют их на камне, лежащем рядом, и заколачивают в дерево. За единственный здоровый сук цепляются сразу по трое, подтягиваются, как на турнике, взбираются выше и, ухватившись за макушку, тарзанами бросаются вниз, пригибая ее до самой земли. Мальчишечья свора будто мстит дереву за то, что в поселке оно единственное.
В поселке безлюдно. В пору уборки хлеба здесь, на "централке", можно встретить лишь бухгалтера, оглашающего контору стрекотом арифмометра, да босоногих мальчишек, скачущих верхом на палках по глубокой пыли.
Время далеко за полдень. Солнечные зайчики прыгают и окнах домов, купаются в неширокой речке, многоцветьем рассыпаются на листьях прибрежных кустарников. Все охвачено сладостной осенней дремой. Но этот неуютный карагач, этот человек и шрам на лице... Откуда они и зачем?
По всему видно, незнакомец провел в дороге не одни сутки. Притом обстоятельства едва ли сталкивал" его хотя бы с самым скромным комфортом. Белая рубашка потемнела от стирки в холодной воде. Помятые рукава высоко закатаны. Землистого цвета штаны поддерживаются широким ремнем. Через плечо перекинуты небольшой мешок, походящий на торбу, и последней поношенностп пиджак.
Выйдя наконец из оцепенения, незнакомец перехватил с одного плеча на другое свою ношу, посмотрел, между прочим, на речку и решительно зашагал к карагачу. Приблизившись, он погладил шершавый, побитый камнями ствол.
Мальчишки недоумевали. Им, наблюданшим издали, казалось, дерево делится своими обидами со странным пришельцем.
Долго стоял он так, в обнимку с деревом. Потом бросил пиджак и мешок на землю и склонился над камнем, намереваясь перевернуть его. Попытка была тщетной. Гранит будто пустил корни в утоптанную землю. Подтянув мешок, незнакомец достал из него охотничий нож и начал ковырять вокруг камня. Камень поддался. На обратной стороне его мальчишки увидели глубоко выбитую букву "Т". Осторожно, будто опасаясь, незнакомец проводил по ней широкой заскорузлой ладонью. Потом, взяв из-под камня горсть земли, размял ее, высыпал в платок, извлеченный из кармана пиджака, завернул и спрятал в мешок.
Завалив камень на прежнее место, он присел на него.
Солнце кровавым шаром касалось земли. Ни малейшего ветерка. Такие дни и вечера у хлеборобов на вес золота.
Поля вокруг обволакиваются гудящей радостью комбайнов и автомашин. Воздух, как говорят поэты, пропитан ароматом убираемого хлеба.
Незнакомец сидел на камне, обхватив колени руками.
Мальчишки уже не таращили глаза на него. Двое, отойдя, стали швырять в воду камни. Только младший, лет семи, продолжал вертеться рядом.
Вдруг, незнакомец вздрогнул, будто ошпаренный: он услышал, как сверстники окликнули не в меру любопытного приятеля:
- Драчук, давай, кто дальше кинет?
Незнакомец впился глазами в мальчугана.
- Это ты Драчук?..
Малый испуганно посмотрел па него.
- Как зовут тебя, малыш?
- Николаем.
- А отец, отец твой где? - произнес незнакомец так, будто сам боялся этого вопроса.
Мальчуган молча уставился на него. На помощь подоспели его друзья.
- Пьяный ворюга застрелил его, - выпалил один из них. - Колька был тогда совсем маленький...
Шрам на щеке незнакомца дернулся. Лицо помрачнело.
Больше он ни о чем не спрашивал. Пьяный ворюга... пьяный ворюга... стучало в висках.
* * *
Десять лет назад он, Алексей Китов, едет на целину.
В руках - силища восемнадцатилетнего парня. Здесь, у этой речки, своим трактором взметнул первую борозду. На этом берегу - первые палатки и первая любовь.
Она тоже приехала с Владцмирщины. Жили раньше в соседних селах, ходили в один клуб и не подозревали о существовании друг друга. А здесь встретились.
Нет, не всегда были безоблачными их отношения. Далеко не всегда. Алексей нередко вспоминал о нешуточном барьере, едва не возникшем между ним и Татьяной. Смешно об этом вспоминать. А если вдуматься...
Впрочем, все по порядку.
Совхоз тогда вступил во вторую целинную весну. Алексеи работал па тракторе. Татьяну выбрали совхозным комсоргом. Хлопот у нее, медсестры, привалило.
День тот выдался тяжелым. Алексей не добил и половины нормы. С утра барахлил мотор. Попробуй разберись, отчего. Ведь до двухсот процентов вытягивал. А надо бы подумать о машине.
Копаясь в моторе, он вспоминал тот вечер. Неужели пролетело три дня? Да, дьявольщина, целых три! А ведь она...
О чем она просила?
До поселка он добрался к полуночи. Окно небольшой комнатки в общежитии светилось. Он, подойдя, поднялся на носки, посмотрел поверх занавески. Она читала какую-то книжку. Губы чуть заметно шевелились. Потом что-то писала в тетрадке. Потом снова читала. Он стоял и смотрел, и боялся, как бы не скрипнули створки окна.
Движок местной электростанции начал сдавать. Зачихал, запыхтел, завздыхал надсадно. Будто навалился на него кто-то большой и тяжелый. Свет в комнатке исчез вместе с лампочкой. В темной пустоте повис тлеющий вольфрамовый кружок. Алексей отошел от окна. Стал ждать, вспыхнет ли он вновь.
Ночь, теплая весенняя ночь, властвовала в поселке.
Мягко, темными пятнами проглядывали силуэты построек.
За ними, как море, радостным звоном, свистом и стрекотом ночных обитателей плескалась степь.
Танцы в клубе кончились. Молодежь ватагами разбредалась по общежитпям. Отдельные пары не спешили, они шли в степь, на берег реки. Алексей завидовал. Там, на берегу, весной особенно хорошо. Он не был там весной.
То пахота, то сев. Как шальной на тракторе. Выдастся свободный вечер занята Танюшка: то комитет, то дежурство в больнице.
Он шагнул к окну и потянулся, чтобы постучать. Но в это время кто-то приоткрыл дверь комнаты.
- Можно? - прогремело в темноте.
На пороге стоял Николай Драчук.
- Постучал бы! - проговорила Таня.
- Не сердись, Тань, - миролюбиво сказал Драчун. - Я думал, у тебя закрыто. Толкнул - и вот...
Драчук слыл шофером-весельчаком, остряком, балагуром. В совхозе помнили историю, как однажды, схлопотал от пассажирки пощечину, он ссадил ее, несговорчивую, с машины за десять верст от центральной и уехал... Но в общем-то казался неплохим парнем. Во всяком случае, так считал Алексей.
Не желая встречаться с ним, Алексей огошел к дороге, закурил.
Движок затарахтел с новей силой. Окно осветилось.
Взглянув в него, он увидел Драчука, продолжавшего стоять на пороге...
У себя в общежитии Алексей не включал света. Кровати похрапывали. Он осторожно, ощупью пробрался к своей, У самого окна.
Окно выходило на Танюшкин барак. Там размещались семейные. Драчук с молодой женой - тоже там. Танюшка занимала маленькую комнатку рядом.
Бросив на стул ватник, Алексей свалился на постель.
Отчего он не постучал? Она, наверное, ждет. Ну, конечно, ждет!
Очнулся он от прикосновения чьей-то руки.
- Танюшка?!
- Т-с-с-с! - она пугливо посмотрела по сторонам.
Комната, залитая лунным светом, храпела на все лады.
Алексей ошалело смотрел на Танюшку.
И вот, который день, оп не мог вырваться па "ценгралку". Чертовски уставал. Поздно добирался до вагончика и, едва отмывшись от мазута, валился в постель.
Вечер, казалось, наступать не собирался. До поселка десяток километров. Он сбросил с плеч промасленную куртку, ополоснул бензином руки и, оставляя на трапе отпечатки кирзовых сапог, зашагал к дороге, серой лентой вьющемся но степи. Сколько раз оп ходил этой дорогой. Утром, вечером, ночью.
Поселок оглашало привычное тарахтенье электростанции. Окна домов выбрасывали снопы света.
Он постучал в знакомую доерь. Тихо. Обойдя кругов, увидел темное, как грифель, окно.
Не зная, куда себя деть, он закурил. Он силился вспомнить, в какие дни она дежурит. Подсчитывал. Выходило, что сегодня свободна.
