Гиллиан Флинн - Темные тайны
— Я и книжку вашу читала, — добавила Кристал. — Отличная книга. Мне очень хотелось хоть кому-нибудь рассказать, что я вас знаю, — я очень вами гордилась.
Ее голос переливался, как флейта, как будто ей все время приходилось сдерживаться, чтобы не рассмеяться.
— Спасибо, конечно.
— Либби, что с тобой? — спросила Диондра.
— Просто… никак не могу понять, зачем столько лет держать в тайне свое существование? Почему ты до сих пор заставляешь Бена божиться, что он тебя не знает? Насколько я понимаю, он никогда не видел собственную дочь?
Кристал замотала головой:
— Конечно, я бы очень хотела его увидеть. Он для меня герой. Он все эти годы защищает маму.
— Либби, мы очень надеемся, что ты сохранишь нашу тайну, — сказала Диондра. — Очень надеемся. Я не хочу рисковать, ведь могут решить, что я сообщница. Не могу. Ради Кристал.
— Мне кажется, нет необходимости в том, чтобы…
— Пожалуйста! — сказала Кристал просто, но очень настойчиво. — Пожалуйста. Честное слово, я не вынесу если придется каждую минуту ждать, что у меня отнимут маму. Она ведь моя лучшая подруга.
Значит, они обе так думают? Я сделала большие глаза, но увидела, что Кристал вот-вот расплачется. Она действительно страшно боится той перспективы, которую нарисовала Диондра: мстительные злобные копы врываются в дом и забирают ее мамочку. Конечно, Диондра ее лучшая подруга. Все эти годы они живут в коконе на двоих, окруженные своей тайной. Поневоле приходится хранить эту тайну. Ради мамочки.
— Значит, ты сбежала, так ничего и не сказав родителям?
— Я убежала как раз в тот момент, когда стал заметен живот. У меня не родители были, а настоящие маньяки. Я безо всякого сожаления с ними рассталась. Ребенок был нашей тайной — Бена и моей.
Как странно — тайна в доме Дэев? Значит, Мишель все-таки проворонила такую сенсацию!
— Чему вы улыбаетесь? — спросила Кристал, тоже слегка улыбаясь.
— Да вот думаю, как бы моей сестре Мишель захотелось приобщиться к такой новости. Она обожала сенсации.
На лице у обеих появилось такое выражение, будто я влепила им по пощечине.
— Простите, я не хотела свести все к шутке, — извинилась я.
— Нет, что ты, не переживай, — возразила Диондра.
В замешательстве мы переглядывались, двигали руками и ногами, перебирали пальцами. Наконец Диондра нарушила молчание:
— Либби, хочешь остаться на обед?
Мы ели слегка пересоленное тушеное мясо, которое я глотала с трудом, и выпили очень много розового вина из ящика, казавшегося бездонным. Вино мы не смаковали, а поглощали. Выпивали бокал и наливали снова. Моего склада женщины! И болтали о пустяках, я вспоминала разные случаи из жизни Бена, а Кристал задавала вопросы, которые меня смущали, потому что я не могла на них ответить. Какую музыку он любит, классическую или рок? Много ли читает? Нет ли у него диабета, потому что у нее низкий сахар. А бабушка Пэтти? Какая она была?
— Я хочу все узнать о них как о людях, а не как о жертвах, — произнесла она торжественно.
Извинившись, я пошла в ванную, чтобы скрыться от нахлынувших воспоминаний, от этой девочки, от Диондры; от ощущения, что вот и не осталось людей, с которыми я должна вести разговоры, круг замкнулся, и теперь придется снова задуматься о Раннере. Ванная была в том же непотребном состоянии, что и все остальное. Стены разъела плесень, вода в унитазе лилась не переставая, а вокруг мусорного ведра валялись клочки туалетной бумаги со следами губной помады. Впервые оставшись одна, я не совладала с искушением и начала высматривать, что бы прихватить на память. На бачке унитаза стояла красная стеклянная вазочка, но при мне не было сумочки, чтобы туда ее сунуть. Нет, нужно поискать что-то помельче. В шкафчике с туалетными принадлежностями обнаружилось несколько бутылочек с лекарствами и надписью «Полли Палм». Ага, снотворное, болеутоляющие и противоаллергенные препараты. Я отсыпала с полдюжины викодинок, сунула в карман светло-розовую помаду и термометр. Отличное приобретение, поскольку термометр мне всегда хотелось иметь, но ни разу не приходило в голову его купить. Когда я снова начну проводить в постели долгие часы, интересно будет узнать, заболела ли я или просто ленюсь.
Я вернулась к столу. Кристал теперь сидела, поставив ногу на стул и положив голову на коленку.
— У меня вопросы не закончились, — призналась она.
— Возможно, я и не смогу на них ответить, — начала я, пытаясь остудить ее пыл, — я ведь тогда была слишком маленькой. Я поняла, сколько всего забыла, когда начала разговаривать с Беном.
— У тебя, наверное, есть альбомы с фотографиями? — спросила Кристал.
— Да, но они какое-то время пролежали в коробках.
— Слишком больно, да? — произнесла она тихо.
— Я только-только начала их разбирать — а там и семейные альбомы, и школьные, и еще много-много всего.
— Например? — вмешалась Диондра, с видом скучающего подростка давя вилкой горошек на тарелке.
— Почти половина этого хлама — сокровища Мишель, — сказала я, довольная, что хотя бы на какой-то вопрос могу ответить точно.
— Игрушки? — спросила Кристал, теребя уголок блузки.
— Нет, записи и всякая фигня. Ее дневники. Мишель у нас записывала буквально все. Увидит, что учительница как-то странно себя ведет, тут же пишет об этом в дневнике. Посчитает, что у мамы появились любимчики, — в дневник. Она однажды поссорилась с подругой из-за мальчишки, который нравился им обеим, — и это тоже…
— …Тодд Дельхант, — пробормотала Кристал, кивая, и отпила вина из бокала.
— …в дневник, — закончила я свою мысль, не прислушиваясь.
Потом вдруг до меня дошло: она сказала «Тодд Дельхант»? Это действительно был Тодд Дельхант, но сама бы я ни за что не вспомнила, как звали мальчишку, из-за которого подружки разругались в пух и прах. Точно, его звали Тодд Дельхант. Это случилось как раз на Рождество, незадолго до убийств. Помню, она все рождественское утро ходила сама не своя и писала-писала в своем дневнике. Но… каким образом его имя?..
— Ты знала Мишель? — спросила я у Диондры, продолжая напряженно думать.
— Не очень хорошо, — сказала Диондра. — То есть вообще не знала, — добавила она, чем напомнила Бена, когда тот делал вид, что не знаком с Диондрой.
— А теперь моя очередь забежать в туалет, — сказала Кристал, осушив бокал.
— Значит… — начала я и тут же осеклась.
Кристал никак не может знать о том, что Мишель была влюблена в Тодда Дельханта. Не может, если… Если она не читала дневник. В той самой тетрадке, которую Мишель получила в подарок на Рождество. Я-то полагала, что все дневники целы, потому что за восемьдесят четвертый год сохранились оба. Но даже не подумала о восемьдесят пятом. О новом дневнике Мишель — девяти днях ее мыслей, — вот откуда Кристал цитировала. Она читала дневник моей погибшей…
Справа от себя я уловила блеск металла как раз в тот момент, когда Кристал ткнула мне в висок древним утюгом, широко разинув рот в немом крике.
Пэтти Дэй
3 января 1985 года
02:03
Пэтти ненадолго погрузилась в состояние, лишь отдаленно похожее на сон, но в две минуты третьего проснулась, ловко выбралась из-под Либби и направилась в прихожую. В комнате девочек слышалась возня и поскрипывала одна из кроватей. Мишель и Дебби всегда спали очень крепко, но шумно: сбрасывали одеяло, разговаривали во сне. Она прошла мимо комнаты Бена — там горел свет, наверное, она не выключила его, когда выходила оттуда. Можно бы зайти и выключить, но она уже и так не укладывается — Кэлвин Диль, похоже, не терпит опозданий.
Бен. Мой мальчик.
Нет, пусть лучше у нее не будет времени. Не заботясь о холоде, она подошла к входной двери с мыслями об океане и о той единственной в жизни поездке в Техас совсем еще девчонкой. И представляла, как лежит на песке, рядом плещется вода, на губах соль. И солнце над головой.
Она распахнула дверь, и в грудь тут же вошел нож, она сложилась пополам и оказалась в его объятиях. Он прошептал: «Не волнуйся, секунд через тридцать все закончится; давай-ка еще разок для верности» — и отстранил ее от себя, наклоняя, как партнершу в страстном танце, и она почувствовала, как нож проворачивается, не задевая сердца, а ведь должен был задеть. Сталь двигалась внутри, а он смотрел на нее сверху, и лицо у него было такое доброе; он начал вытаскивать нож, чтобы ударить во второй раз. Вдруг его взгляд упал куда-то поверх ее плеча, и доброе лицо исказила гримаса, оно пошло пятнами, усы затряслись…
— Какого черта!
Пэтти чуть повернула взгляд вглубь дома — там стояла Дебби в бледно-лиловой ночнушке с торчащими крючком косичками — белая ленточка на одной развязалась и змеилась по руке.
— Мама! Они обижают Мишель! Они делают ей больно! Пойдем скорей!
