Миюки Миябэ - Горящая колесница
С другой стороны, ничего удивительного. Возможно, Исака вовсе не такой «мягкий» человек, каким кажется на первый взгляд. Создаётся такое впечатление, словно они с Хисаэ живут весело и беззаботно, но на самом деле именно «железные сваи» подпирают их повседневный быт.
— Ты же знаешь, дядя Исака работает «экономкой». И потом, хотя на самом деле он богатый, они с тётей Хисаэ живут в этом доме — потому что им лень переезжать. Так вот, оказывается, некоторые это осуждают, распускают всякие дурные слухи. Дядя Исака сказал, что на таких людей он даже внимания не обращает. Но если они будут ему досаждать только потому, что он им не по нраву, дядя Исака этого так не оставит и будет бороться до конца, — выпалил Сатору. Помолчав, он добавил: — Дядя Исака ещё сказал, что плохие люди никогда не задумываются, зачем они делают плохое. И Тадзаки тоже. Поэтому он и способен творить плохие дела.
— Значит, он считает, что Тадзаки нельзя прощать?
Сын замотал головой:
— Нет. Он сказал, что если Тадзаки хорошенько подумает, а потом попросит прощения, тогда его нужно простить.
Хомма успокоился:
— Да, пожалуй, это правильно.
Сатору тоже вздохнул с облегчением. Он взял в руку карандаш и вроде бы собирался уже приступить к домашнему заданию. Хомма тоже развернул свою газету. Но тут мальчик снова заговорил:
— Папа…
— Что?
Хомма опустил газету и увидел, что Сатору смотрит на него, продолжая держать в руке приготовленный карандаш.
— Та женщина, которую ты ищешь, всё ещё не объявилась?
— Нет. Я, конечно, стараюсь, ищу, но пока ничего.
— Она тоже кого-то убила?
— Этого я пока не знаю.
— А когда ты её разыщешь — поведёшь в полицию?
— Наверное. Мне ведь о многом нужно её расспросить.
— А зачем тебе её расспрашивать? У тебя такая работа?
До сих пор Сатору никогда особенно не рассуждал о работе Хоммы. «Мой папа полицейский, он ловит плохих людей», — и всё тут. Сын никогда не интересовался подробностями. И вот сейчас впервые это произошло.
— Да. У меня такая работа.
«Однако, похоже, сейчас дело не только в этом, — добавил он уже про себя. — Если уж начистоту, то я и сам не знаю, почему эта история не даёт мне покоя… Возможно, я сочувствую Кёко Синдзё. Но в таком случае я должен сделать вид, что ничего не знаю, и дать ей уйти. Это и было бы по-настоящему добрым поступком. Но я не могу себе этого позволить, потому что… потому что я полицейский?»
— Та женщина, которую я ищу, сделала зло другому человеку вовсе не из-за того, что ей было скучно. Это я тебе точно говорю.
Немного помолчав, Сатору промычал что-то, — мол, «ясно».
— А сейчас ты ждёшь звонка?
— Да.
— Когда тебе позвонят, куда ты на этот раз отправишься?
— Скорее всего, в Нагою или в Осаку.
— Тогда…
Тут, оборвав их разговор, откуда-то из-под локтя Хоммы раздался телефонный звонок.
— Тогда привези мне оттуда гостинец, пастилу уйро, — вздохнув, договорил Сатору.
25
— Уже два года от Кёко-тян нет никаких вестей. Где она, как она — понятия не имею.
В прошлом году Каору Судо вышла замуж, сменила фамилию и теперь живёт в пригороде Нагои. На вид ей года тридцать два, тридцать три. Высокого роста, головка маленькая — словом, тип женщины, про которых говорят: «Фотомодель!»
Сейчас Каору живёт с родителями мужа, и ей неудобно приглашать Хомму к себе. Но поскольку она всё ещё работает, выбраться из дома для неё не проблема, так что договорились встретиться в городе.
Хомма предложил квартал Обата, где они с Кёко Синдзё когда-то вместе жили. Каору согласилась:
— Рядом с нашим бывшим домом есть одно симпатичное кафе. Когда Кёко-тян уже работала в Осаке, она иногда приезжала ко мне с ночёвкой, и мы туда ходили поесть.
Заведение под названием «Коти» находилось в центре города и рассчитано было главным образом на постоянных посетителей. Завидев Каору, хозяин долго беседовал с ней о чём-то и только потом проводил их к столику.
— Вообще-то, следователь Икари мне рассказал кое-что. Выходит, Кёко-тян пропала?
Хомма привычно изложил суть дела, умолчав лишь о том, что Кёко, возможно, замешана в убийстве. Выслушав Хомму, Каору Судо взяла чашку и сделала пару глотков кофе. Выражение её лица было спокойным, но между красиво изогнутых бровей пролегла морщинка.
— Что же с ней могло случиться? — проговорила она и поставила чашку.
Каору познакомилась с семнадцатилетней Кёко, когда та приехала в Нагою с матерью и устроилась на временную работу.
— Я знаю про то, как их семье пришлось ночью бежать, про долги… Кёко-тян мне сама всё рассказала.
Рассказ Каору Судо подтверждал и дополнял то, что Хомме уже удалось узнать от Кураты. Но выяснились и новые обстоятельства.
— После того как Кёко-тян развелась с Куратой, сборщики долгов поймали её и некоторое время держали у себя.
У Хоммы от удивления расширились глаза. Хотя исключать такую возможность не следовало, ведь её адрес в Исэ был известен бандитам.
— Поэтому впервые после развода Кёко-тян мы встретились с ней… — Каору опустила голову и задумалась. — Да, скорее всего, в феврале следующего года. Я имею в виду следующий год после её развода. Я помню, тогда был снегопад…
Развелась Кёко в сентябре предыдущего года. Выходит, что почти полгода Каору ничего о ней не слышала.
— Вы хорошо помните все обстоятельства той встречи?
Каору кивнула:
— Разумеется. Кёко-тян ведь, как только сумела вырваться, сразу ко мне…
Кёко приехала ночью на такси. Денег у неё почти не было, всего тысяча иен, так что таксисту заплатила Каору.
— Под плащом на ней была только сорочка, лицо — чёрное как уголь, потрескавшиеся губы… Я сразу догадалась, что они её заставляли делать.
На все расспросы о том, где она была всё это время, Кёко отмалчивалась, но даже из скупых ответов кое-что стало ясно.
— Скорее всего, её держали в маленьких курортных местечках, а не в большом городе вроде Токио или Осаки, даже и не в Нагое.
Каору пыталась узнать у подруги, были ли те люди, что схватили её и держали у себя, кредиторами родителей. Кёко ответила, что нет, что её просто-напросто «продали».
Около месяца Кёко жила у Каору.
— Потом она попросила у меня в долг немного денег. Я ей дала взаймы пятьсот тысяч. Кёко-тян говорила, что если останется в Нагое, то тем самым подвергнет опасности и меня. Поэтому она решила искать работу в Осаке.
Да, всё сходится, в апреле того же года Кёко устроилась работать в «Розовую линию».
— Кёко-тян мне рассказывала, что сперва она поселилась в очень дешёвом месте, но потом они с сотрудницей той же фирмы сняли на двоих неплохую квартиру.
— Это квартира в районе Сэнри-тюо.
— Правда? Я уже и позабыла… — Молодая женщина потёрла виски кончиками тонких пальцев. — Помню, я тогда порадовалась за неё. В «Розовой линии» и зарплата была вроде бы приличная. С тех пор Кёко-тян стала нет-нет да и навещать меня, приезжать на машине в Нагою.
— Она всегда приезжала на машине? Почему не на поезде?
— Да, всегда на машине. Понимаете, Кёко-тян боялась поездов. И не только поездов, вообще людных мест, старалась их избегать. Ведь кто знает, кого там можно встретить?
Это понятно.
— Когда она на машине, то, если что, сразу может скрыться, заметив одного из бандитов. Когда Кёко-тян собиралась приехать ко мне, то всегда брала машину напрокат. Права она получила ещё в Исэ, Курата-сан настоял. Хорошо, что она тогда научилась водить машину, — Кёко-тян и сама так говорила.
Хомма сразу представил себе, сколь велико было чувство страха, ни на минуту не оставлявшее Кёко Синдзё.
В таком огромном городе, как Осака или Нагоя, вероятность встретить сборщика долгов, знающего её в лицо, была почти нулевая. Но Кёко тем не менее этого опасалась Это уже психическое расстройство, мания преследования!
Но если мысленно попробовать прокрутить плёнку назад и представить себе всё то, что испытала Кёко с того момента, как уехала из Исэ, и до того, как вернулась в Нагою, к Каору Судо, то ощущение — будто желудок выворачивает.
— А в действительности потом было такое, чтобы сборщики долгов её опять преследовали?
Каору Судо покачала головой:
— Нет, больше нет. Но сколько бы я ей ни говорила, что можно уже успокоиться, это было выше её сил. Кёко-тян считала, что, если чего-нибудь не предпринять, её до самой смерти не оставят в покое.
Сколько бы Каору ни расспрашивала, Кёко молчала про то, куда она исчезла, почему полгода от неё не было ни писем, ни звонков. Однако похоже, что один из организаторов банды, выбивающий деньги из должников, положил на Кёко глаз. Так что девушка опасалась преследований не только из-за родительских долгов…
— Об этом человеке Кёко-тян говорила: «Дьявол в человеческом обличии». — Красивое лицо молодой женщины исказила гримаса отвращения, словно она почувствовала какой-то зловонный запах. — Что там такое было, я примерно догадываюсь. Только вот ещё странно — после случившегося Кёко-тян совсем перестала есть сырое, сасими[19] например… Говорила, что сырая рыба пахнет кровью. Раньше с ней такого не было. Возможно, какие-то неприятные воспоминания…
