Рут Ренделл - Призрак для Евы
На улице стало жарко и душно. Иногда над Харроу-роуд висел густой смог из дыма и выхлопных газов. Все выглядело еще грязнее и пахло неприятнее, чем зимой, и две ванны в день стали для Минти правилом. Прошло четырнадцать месяцев со дня ее встречи с Джоком и девять после его смерти. Она долгое время не думала о нем, а теперь он вернулся в ее мысли, и Минти представляла, как бы все сложилось, если бы он не умер. Была бы она счастлива? Может, забеременела бы, как Джозефин? Осознание того, что она тоже могла бы стать миссис Льюис, потрясло ее до глубины души. Принимая ванну, Минти каждый раз вспоминала, что Джок взял у нее деньги, которые после смерти унаследовала его мать. Что теперь стало с этими деньгами? Об установке душа теперь пришлось забыть, и она уже начала жалеть, что не потратила на это деньги раньше — тогда нечего было бы давать Джоку.
Затем, в одно теплое утро, обещавшее жаркий день, Минти приняла ванну и начала одеваться, когда вдруг услышала голос Джока, доносящийся через стену спальни. Он пел, но не «Ты проходишь мимо», а «Чай для двоих».
— Чай для двоих, и двое для чая…
Минти так испугалась, что даже вскрикнула. Затем, когда фраза повторилась и за ней последовала другая, прервавшаяся смехом, она смогла прошептать:
— Уходи, уходи.
Похоже, Джок ее слышал, потому что больше не обращался к ней, а стал разговаривать с другими, тоже невидимыми людьми: компанией безымянных друзей, голосов которых она раньше не слышала. Эти голоса перемешивались, неотличимые друг от друга, бормотали что-то бессмысленное. Затем в разговор вступал Джок: предлагал им мятный леденец или произносил одну из своих странных шуток, которые Минти больше ни от кого не слышала. Она подумала, что если бы увидела его, то умерла бы от страха, но Джок не появлялся. Минти никого не видела, а потом еще больше испугалась, когда вдруг услышала легко различимый голос, отвечавший ему. Голос его матери.
От миссис Льюис, как и от ее сына, удалось избавиться лишь на время. Вздрогнув, Минти прикоснулась к дереву — не просто прикоснулась, а изо всех сил стиснула край стола, потом дверной косяк. Следовало бы знать, что от призраков так легко не избавишься: их невозможно проткнуть ножом и убить, как бандиты убивают настоящих людей. Этот способ не годится. Неужели они останутся с ней на всю жизнь, эти незнакомые мужчины и женщины? Семья Джока? Бывшая жена, родственники?
Принесли почту. Шорох у почтового ящика, глухой стук падения на коврик перед дверью, щелчок захлопнувшейся крышки отвлекли Минти. Она обрадовалась паузе и бросилась вниз, на ходу причесывая еще влажные волосы. Почты ей приходило немного — по большей части счета и реклама от агентов по продаже недвижимости с предложением домов в Сент-Джонс-Вуд[56]. Минти долго изучала незнакомый конверт — в точности, как Тетушка, — разглядывая марку, разбирая рукописный адрес или недовольно морщась на печатные буквы, и только потом просовывала палец под клапан, чтобы вскрыть письмо. Сегодня принесли обычный почтовый «мусор» и загадочный пакет. Это был толстый коричневый конверт, каких она никогда еще не получала, с ее именем на белой наклейке. Отправить его дороже, чем почту первого класса. Минти осторожно поддела клапан и открыла пакет.
Внутри лежали деньги. Двадцать пятидесятифунтовых банкнот, перетянутых резинкой. Ни письма, ни визитной карточки — ничего. Но Минти знала, от кого они: от миссис Льюис. Она мертва, но, наверное, смогла найти и уговорить кого-то из живых, чтобы он выполнил ее просьбу. Может, у Джока есть брат или сестра; он никогда не говорил, что нет. Минти решила, что это брат, унаследовавший деньги миссис Льюис. Мать Джока запомнила слова Минти насчет возврата долга и, явившись к сыну, попросила отдать деньги вместо нее.
Наверное, именно об этом они говорили, та толпа незнакомых голосов, бормотавших и шептавшихся в ее спальне. Отдай ей деньги, мама, убеждали они, а миссис Льюис возражала, и, должно быть, Джок тоже, но брат и его жена говорили, что поступят правильно, вернув долг. Другого объяснения быть не могло. Хотя это не весь долг Джока, а только тысяча фунтов. Минти полагала — чувствовала, а не услышала от призраков, — что старая противная миссис Льюис настаивала на меньшей сумме и смогла убедить сына.
Старый кот мистера Кроута спал в одном из кресел Соновии. И как обычно — он не сидел в позе сфинкса, подобно другим котам, а лежал вытянувшись и обмякнув — выглядел мертвым. Только внимательно присмотревшись, можно было заметить, как вздымается и опадает его худой бок.
— Он переселился к нам, моя дорогая. — Соновия бесстрастно разглядывала кота. — Появился на пороге, и делу конец. Хотя, должна признаться, лучше кормить его здесь, чем ходить в тот заросший грязью дом. Ну и запах у них на кухне — ты не поверишь. Не знаю, чем занималась эта Гертруда Пирс, пока была здесь. Знаешь, Лаф ездил навещать старика. То есть в больницу. Я была против — после всего, что они нам сделали. Но Лаф все равно поехал.
— Кто старое помянет, тому глаз вон, — примирительно сказал Лаф. — Понимаешь, я ведь точно не знаю, говорил ли он это, насчет вернуться назад, в джунгли. Мне передали через третьих лиц. Может, исказили его слова, когда пересказывали. Он очень плох, Минти. Я захватил для него полбутылки виски. Там спиртное запрещено, но ты бы видела его лицо. Он прямо весь засветился. Это ужасно — быть старым и одиноким.
— Я одинока. — Пока Лаф говорил, голоса вернулись, сначала как шум далекой толпы, но затем стали громче, смешивались, перебивали друг друга, так что она не могла разобрать ни слова. — Хотя со мной всегда люди. Но лучше бы их не было. Иногда это слишком. — Минти словно не замечала Соновии и Лафа, или ей было все равно.
Уилсоны переглянулись, и Лаф отправился смешивать напитки. Соновия с Минти вышли в сад и сели в кресла; Минти похвалила подвесные корзинки с цветами. Теперь в саду вовсю цвели георгины и штокрозы, а трава на лужайке пожелтела от жары. Ветви вишни словно застыли в неподвижном воздухе. Небо было бесцветным, затянутым сплошной белесой пеленой, сквозь которую желтым пятном проступало солнце. Появился Лаф с подносом; на нем стояли высокие стаканы с янтарной жидкостью, в которой плавали мараскиновые вишни, дольки яблока и огурца. Летом его пунктиком были напитки с джином. Он с гордым видом раздал стаканы и предложил тарелку с австралийским орехом.
— Ты не замерзла, моя дорогая? — спросила Соновия, увидев, что Минти дрожит. Она только что услышала голос Джока: «Должен тебе сказать, ты старомодная девочка, Поло. Таких, как ты, почти не осталось».
— Кто-то ходил по моей могиле. — Минти боялась произнести эти слова. Но сделала над собой усилие, другим способом избавиться от голоса призрака невозможно. — Или по Тетушкиной, там, на кладбище. — Она видела, что Соновия и Лаф снова переглянулись, но сделала вид, что ничего не заметила. Это не мог быть голос Джока; она его прогнала, и он ушел. Ей просто показалось — или напиток так подействовал. Минти снова вздрогнула, а потом вспомнила, зачем пришла. — Прошлой весной у вас были строители, делали что-то на кухне.
— Совершенно верно, Минти. — Лаф всегда испытывал облегчение, когда она начинала обсуждать обычные, повседневные вещи, когда изъяснялась понятным языком. Он ободряюще улыбнулся. — Мы устанавливали новое оборудование.
— Можно вас попросить об одолжении?
— Зависит от того, что это за одолжение… — начала Соновия, но Лаф перебил ее:
— Конечно, конечно. Само собой разумеется.
— Тогда попросите их заглянуть ко мне и посчитать, во что обойдется установка душа.
— Нет ничего легче. А когда они придут, Сонни будет за ними присматривать.
Когда Минти увидела Джока — то есть призрак — в первый раз, он не разговаривал. Был молчаливым, и от него почему-то исходила угроза — при жизни она его так не боялась. Минти отчетливо помнила, как вернулась домой с работы и увидела Джока сидящим на стуле спиной к ней: темно-каштановые волосы, загорелая шея, черная кожаная куртка. Его ноги чуть сместились назад, словно он собирался встать, и в эту секунду она зажмурилась, потому что боялась увидеть его лицо. Когда она снова открыла глаза, призрак исчез, но Минти знала, что он был тут, поскольку сиденье стула еще оставалось теплым. Она подумала, что призрак пойдет за ней наверх, но ошиблась — по крайней мере, в тот раз. Потом Минти снова видела его в гостиной, а также в холле и в своей спальне. И в химчистке. Он всегда молчал.
Считается, что увидеть призрака страшнее, чем услышать. Минти сомневалась. Тетушка и миссис Льюис болтали без умолку и были отчетливо видны. Голос Джока слышался на фоне других голосов, что-то бормотавших и шептавших, но понять можно было только его. Остальное напоминало звуки чужого языка — так разговаривали иранцы, когда толпой выходили из дома напротив. Минти избавилась от призрака Джока и призрака его матери, проткнув их длинными ножами. Но от звуков таким способом не избавиться. Нужно как-то защитить уши.
